Зоэ легко вспрыгнула на лошадь.
— Честно, Робин, — пробормотала она, — я скорее предпочла бы проехать по деревне голой, чем сносить оскорбления девицы из таверны, которая на глазах у всех целовала моего жениха. Воображаю, что внутри происходило гораздо большее.
Прищурившись, Робин сел сзади.
— Хорошо сделано, Зоэ, — спокойно сказал он. — Можно почти поверить, что ты ревнуешь.
Он тронул бока лошади, и они помчались со двора. Через несколько минут они уже въезжали в красивые ворота Грейторпа.
— Спусти меня, — потребовала Зоэ.
Вздохнув, Робин остановился у края лужайки. Зоэ спрыгнула, аккуратно приземлившись.
— Я бы тебе помог, — протянул он, глядя на нее. — Зоэ, я не осел.
— Это еще неизвестно, — ответила она, дрожа от гнева. Робин закатил глаза.
— Я должен спешится для трепки, не так ли?
— Сию же минуту! — Зоэ ткнула пальцем в землю. Робин спешился и накинул поводья на ветку дерева.
— Как ты смеешь?! — закричала она, как только он повернулся. — Как ты смеешь целовать эту… эту шлюху на глазах у всех?
— Не у всех, — возразил Робин.
— На глазах у своей четырнадцатилетней сестры! — Она подчеркивала каждый слог взмахом руки. — На глазах Валерии! И сэра Уильяма!
Тут Робин побледнел.
— Он сказал тебе?
— Нет, он сказал, что с пролива надвигается дождь! — крикнула Зоэ, уперев руки в бока. — Поскольку ему стало меня жалко. И говорю тебе, Робин, я этого не желаю. Ты можешь игнорировать меня, можешь избегать меня, но если ты посмеешь довести до того, что люди станут жалеть меня, клянусь Богом, ты сам будешь жалеть об этом до конца дней.
Роберт вскинул подбородок, в его глазах внезапно вспыхнул гнев.
— Я не знаю, что больше меня тревожит, Зоэ, — ответил он. — То, что ты на глазах у всех откровенно флиртуешь со мной. Или то, что на самом деле тебя не заботит, укладываю ли я эту девицу в постель.
— Что-о? — распахнула глаза Зоэ.
— Признайся, Зоэ, ведь тебя нисколько не волнует, со сколькими трактирщицами я спал, — обвинял он. — Тебя волнует, что другие знают. Разве ты не понимаешь, Зоэ, о чем это говорит?
— Это говорит о том, что у меня осталась гордость! — огрызнулась она. — И о том, что я устала от того, что все смотрят на меня с жалостью!
— О, тогда давай поговорим о твоем флирте с сыновьями Уэра! — Он ткнул пальцем в ее сторону. — Или поговорим о Джиме Шенклинге, о том, как ты подставляла под его взгляд свое декольте на обеде в прошлую среду.
— Да как ты смеешь!
— Нет, подожди! — усмехнулся Робин. — Теперь моя очередь! Давай поговорим о тебе и моем брате!
Зоэ отшатнулась. У нее перехватило дыхание.
— Нет? — Робин вопросительно поднял брови, — Язык проглотила?
Но Зоэ лишь молча дрожала, в приступе гнева она обо всем забыла. Забыла, что она самая большая грешница из них всех. Робин может якшаться хоть с полудюжиной девок, но это не сравнится с тем, что совершила она.
И он это знает.
— Да, теперь тебе нечего сказать. — Прищурившись, Робин скрестил руки на груди. — Ты думаешь, я настолько пьян, что не замечаю, как он на тебя смотрит? Как его взгляд следует за тобой из одной комнаты в другую?
— Я… я не знаю, — выговорила Зоэ, давясь словами. — Разве?
— Всегда. — Робин насмешливо вскинул подбородок. — Да, Зоэ, я знаю, что он желает тебя, но он такой правильный, что никогда в этом не признается; Хуже того, ему нужно разобраться с Клер, и все его могущество и деньги не смогут заткнуть этой дряни рот, если она захочет втоптать твое имя в грязь.
— Робин, — пробормотала Зоэ. — Робин, что ты говоришь?
— Я говорю, что, возможно, он и сам был бы не прочь жениться на тебе, если бы не было слишком поздно, — бросил Робин. — Но если он сделает это теперь, Клер увезет ребенка во Францию и позаботится, чтобы весь Мейфэр узнал, что он женится на объедках, оставшихся от брата.
— Объедках? — завопила Зоэ. — Ах ты… осел!
Что-то в ней взорвалось. Она налетела на Робина с кулаками и молотила его по груди, по плечам, до тех пор, пока у нее прическа не рассыпалась, а его шляпа полетела в траву. Он поймал ее кулаки и притянул к себе.
— Стоп, успокойся, мисс Порох!
— Не называй меня так, черт побери! — кричала она, вырываясь. — Мне это смертельно надоело! — К ее стыду, слезы навернулись на глаза.
— Зоэ, Зоэ, — уговаривал Робин, удерживая ее. — Да успокойся ты, черт возьми!
Она с мучительным рыданием прижалась к нему. Страдание смело гнев, обуревавший ее минуту назад.
Господи, как она ухитрилась так низко пасть? Она едва не легла с братом своего жениха, теперь его поколотила и мечтала лишь о том, чтобы земля разверзлась и поглотила ее.
Робин, мягко отстранив, присматривался к ней. Его лицо вдруг побледнело.
— Зоэ, черт возьми, что случилось? — озадаченно прошептал он. — Это… это не мы. Что с нами?
— Робин, я… я… — Шмыгая носом, Зоэ отступила. — Я… не твои объедки.
— Я этого не говорил, — покачал головой Робин. — Я только говорю, что так повернет дело Клер. Стью знает это, и я тоже. Так что все мы будем продолжать нашу историю, нравится нам это или нет.
— Робин. — Она шагнула вперед, сжимая руки. — Ох, Робин. Мы это переживем? Переживем?
Он не выдержал ее взгляда и запустил руку в свои и без того взъерошенные волосы.
— Не знаю, — наконец ответил он. — Что значит «переживем»?
— Н-не могу сказать, — прошептала Зоэ. — Я теперь ничего не понимаю, и меньше всего — тебя.
Робин подошел к дереву и снял с ветки поводья.
— Мы должны спешить, — сказал он лишенным голосом без эмоций. — Нас ждут.
Зоэ, тряхнув головой, двинулась в обратном направлении.
— Нет, я не могу. Пока… не могу. Поезжай. Я пойду пешком.
Он долго смотрел на нее.
— Зоэ, до дома три мили.
— Я… меня это не волнует. — Казалось, все ее тело содрогалось внутри. — Уезжай. Только… оставь меня.
Его лицо исказили непонятные эмоции. Гнев? Досада? Она едва знала… едва беспокоилась об этом. В тот момент Зоэ хотела лишь избавиться от него, от его всевидящих глаз, от истин, которые он высказал.
Последний раз, мрачно взглянув на нее, Робин поставил ногу в стремя, вскочил в седло и дал шпоры лошади. Зоэ смотрела ему вслед, из-под копыт летели грязь и трава, и, наконец, Робин исчез за поворотом. Страшная усталость навалилась на нее.
Во что она превратила свою жизнь? Зоэ думала, что жизнь ее трудна, считала себя самым обиженным и третируемым Божьим созданием. И вдруг поняла, что всю жизнь злилась на судьбу, не задумываясь о пользе своего существования: Действительно, она была озорной и, как порой говорила Труди, испорченной.
Ну и что из того, что она незаконнорожденная? По крайней мере, она любимая дочь очень богатого человека. Есть судьбы гораздо хуже. И внезапно тут, посреди дороги Зоэ поняла, что она была не права. Возможно, следовало послушать отца и унизиться до брака с сэром Эдгаром Хаверфилдом.
Крушение давней дружбы. Страдание того, кого ты любишь. И ужасная боль для человека, который если и думает о ней, то только чтобы выбранить или поцеловать до бесчувствия и тем доказать, какая она скверная. Что по сравнению с этим презрение свекрови? На мгновение Зоэ подумывала броситься в траву и выплакаться. Но что это даст? Подобные спектакли явно ни к чему не приведут. И унижение от вида Робина, целующего Джемайму, в десять раз усилится, вернись она в Грейторп с заплаканными глазами.
Поэтому Зоэ вытащила носовой платок, вытерла нос, поправила шпильки в прическе, нещадно трогая волосы. Расправив плечи, она зашагала к дому, стараясь не думать о словах Робина.
Скорее всего, они ничего не значат. Между Робином и братом всегда было соперничество. Мерсер никогда не желал ее… не в том смысле, который подразумевал Робин.
Но чего Робин не переоценил, так это виконтессу де Шеро и ее злость. Разве не из-за этого угодила Зоэ в заваруху? Как она сказала Федре, это просто злая шутка судьбы, что именно любовница Мерсера…
— Ой!
Зоэ резко дернулась вперед, как-то сумела удержать равновесие и не свалилась на дорогу, но с левой ногой было что-то не так. Она приподняла юбки и посмотрела на ботинок.
Черт побери. Каблука нет!
Оглядевшись, Зоэ увидела на высовывавшемся камешке кусок черной кожи. Выругавшись себе под нос, Зоэ поковыляла назад и схватила его.
Следующие три мили она хромала, левая сторона юбок волочилась по грязи. Зоэ ругалась всю дорогу, вспоминая все скверные слова, которые слышала и значение которых не всегда понимала, пока, наконец, не показался внушительный портик дома.
Распустив ленты шляпы, Зоэ, ковыляя, поднялась по ступенькам, когда лакей распахнул массивную дверь.
— Спасибо, — поблагодарила она. — Где я могу найти мистера Доналдсона?
— В комнате дворецкого, мисс, — поклонился лакей. — Вниз по лестнице и направо.
Зоэ спустилась в служебные помещения. В коридорах уже пахло обедом. Слуги в белых передниках или элегантных ливреях сновали с подносами, корзинами, грудами белоснежных салфеток. Дверь в кабинет Доналдсона была открыта. Зоэ, постучав по дверному косяку, вошла.
Дворецкий стоял у высокого секретера, откинутая доска открывала ряд ячеек и аккуратные стопки писем. На зеленом сукне лежала открытая шкатулка в форме сердца, обтянутая черной кожей. Когда Доналдсон, повернулся к Зоэ, на его лице появилось выражение, которое почти можно было назвать улыбкой.
— Мисс Армстронг! Добрый день. Чем могу помочь? Зоэ с жалобной улыбкой протянула руку. На ладони лежал грязный каблук с высовывающимися гвоздями.
— А-а! — мягко протянул он.
— Вы же говорили, что если мне что-нибудь понадобится… — поддразнила Зоэ. — Мне очень не хотелось вас беспокоить, но других ботинок у меня нет.
На этот раз Доналдсон действительно улыбнулся, темные глаза заискрились.
— Тогда поищем молоток?
— Спасибо! — ответила Зоэ. — Вы можете прибить каблук?
— Да, ботинки вам еще несколько недель прослужат.
С этими словами он вышел через другую дверь, ведущую в глубины служебных помещений. Зоэ, чтобы отвлечься, бродила по комнате, обставленной дорого, но на грани аскетизма. Открытая шкатулка привлекла ее взгляд. Зоэ потянулась посмотреть, и у нее дыхание перехватило.
Внутри на белом бархате лежала парюра из бриллиантов и изумрудов, равную которой Зоэ не могла припомнить. Изумруды размером с ноготь на ее большом пальце свисали с бриллиантовых серег в оправе из золотого кружева. В ожерелье сверкали девять изумрудов, чем ближе к центру, тем крупнее камень, самый большой был размером с яйцо дрозда. Столь же изысканная брошь и пара браслетов дополняли ансамбль.
Зоэ шумно выдохнула. Любовь к красивым вещам она считала одним из своих многочисленных недостатков. Этой парюре по меньшей мере сто лет, и стоит она целое состояние. С ожерелья свисал крошечный, белый ярлычок, мелкую надпись почти невозможно прочитать.
Зоэ импульсивно приподняла его и повернула к окну. Написано только одно слово: «Шеро».
Зоэ бросила ярлычок, будто бумажку охватило пламя. Значит, Мерсер и его любовница помирились, а если и нет, то такой изысканный подарок, вероятно, уладит дело. Зоэ в замешательстве смотрела в окно невидящими глазами. У нее вдруг затряслись руки.
О Господи, это всего лишь украшения. И всего лишь Мерсер. Нужно радоваться. У Мерсера полно денег, и чем счастливее он будет с Клер, тем легче будет жизнь для всех них. Но когда Доналдсон вернулся, Зоэ все еще стояла у окна и грызла ноготь большого пальца, а ведь когда-то она частенько бранила Федру за эту ужасную привычку.
Зоэ опустила руку и повернулась к дворецкому, изобразив улыбку.
— Повезло?
— О да. — Доналдсон показал сапожный молоток. — А теперь посмотрим, что можно сделать с каблуком.
Случайное стечение обстоятельств ошеломляет. Через час, когда Зоэ одевалась к обеду, в дверь властно постучали. У Зоэ мгновенно мелькнула мысль о Мерсере, и постыдное ожидание клубочком свернулось в душе.
— Я открою, мисс. — Труди, положив расческу, направилась к двери. — О! Добрый вечер, милорд.
Зоэ удивленно повернулась, когда в комнату вошел другой маркиз с красной коробочкой в руке.
— Ах, ты надела мое любимое платье, — сказал ее отец, его глаза тепло засветились. — Красный шелк идет тебе, милая.
— Папа! — Зоэ, вскочив, обняла его. — Что случилось?
Он пожал массивными плечами, странный, неуверенный жест для мужчины столь крупного и столь уверенного в себе.
— Разве мне нужна причина, чтобы побыть наедине с дочерью?
Зоэ рассмеялась и потянула его к кровати.
— Нет, — беспечно ответила она. — Но осмелюсь сказать, причина у тебя есть.
Отец сел рядом с ней. Труди, осторожно отошла. Рэннок вздохнул и посмотрел на коробку.
— Прости, милая. Здесь какая-то путаница. Не могу понять какая.
— Что ты имеешь в виду, папа? Снова пожатие плеч.
— В этом доме непростая атмосфера, — пробормотал он. — Поведение молодого Роберта оставляет желать лучшего. Но и все мы немного виноваты, правда? Я был упрям, а ты… ты такая, какой я тебя вырастил. Я только желаю… Мне жаль, что до этого дошло.
Зоэ положила ладони на его руку.
— Папа, во-первых, это не так, а во-вторых, вина в этом только моя и ничья больше, — сказала она. — И ты хорошо меня вырастил. Ты дал мне все, а я… иногда я думаю, что не дала тебе ничего, кроме неприятностей.
— Никогда так не говори. — Рэннок почти умоляюще смотрел на нее. — Но все ли будет в порядке, милая? — прошептал он. — Скажи мне. Ты же знаешь, я не вынесу, если ты будешь несчастна.
Зоэ хотелось увильнуть, вопрос был так похож на тот, какой она задала Робину недавно. Вместо этого она заставила себя улыбнуться.
— Все будет в порядке, папа, — ответила она, поклявшись в душе, что добьется этого.
Да, она будет хорошей женой. Она накрепко запрет фантазии о брате Робина и остановит дрожь, которая всякий раз охватывает ее при виде его прикрытых глаз и ленивой улыбки. Силой воли, а этим Зоэ печально славилась, она победит ужасную тоску по прикосновениям Мерсера.
— Я обещаю, папа. — Она легко поцеловала его в щеку, чтобы он не заметил навернувшиеся на ее глаза слезы. — Я это сделаю.
Уголки его губ приподнялись в редкой улыбке.
— Я рад, милая, — сказал он. — А я думал… но, кажется, я неправильно понял, да? Послушай, любимая, у нас с мамой кое-что для тебя есть. Мы хотели вручить это на твоей помолвке, но…
Но ее помолвка не была поводом для праздника!
Ее отцу не нужно говорить это вслух. И это… гм, своего рода задабривание. Он положил красную шкатулку ей на колени.
Зоэ коснулась кожаной крышки и почувствовала тепло руки отца. Как долго и как крепко он держал коробку, можно только догадываться. Ей вдруг захотелось плакать, она сама не знала почему.
— Что это? — выговорила она, глядя на шкатулку.
— Открой, милая, — прошептал отец.
Зоэ ногтем большого пальца нажала на золотой замочек, осторожно подняла крышку… И задохнулась. Ожерелье из кроваво-красных рубинов подмигивало ей, каждый камень в филигранной золотой оправе, точно так же, как камни в парюре виконтессы. И хотя в коробке было только ожерелье, по весу и красоте оно не уступало украшениям Клер.
— Ой, папа, какое красивое, — выдохнула она.
— Я знал, что тебе понравится, — сказал Рэннок, хотя по его тону было ясно, что он совсем в этом не уверен. — Ты всегда была сорокой и любила яркие вещицы. И мне всегда это нравилось.
Слезы снова навернулись на глаза, и Зоэ снова отогнала их. Именно в этот день отец подарил ей такую вещь!
— Наверное, я для этого ожерелья немного мелковата, — смутилась она со слабой улыбкой. — Но оно мне ужасно нравится. Папа, я буду всегда им дорожить. Ты хочешь, чтобы я надела его сегодня вечером?
— Оно слишком элегантное для приватного обеда в провинции, — признал Рэннок. — Но мы с мамой все равно хотим, чтобы ты его надела. Ведь мы любим тебя, Зоэ, и больше всего на свете хотим, чтобы ты была счастлива в браке.