Мысли о малыше, – а Джорджина теперь была уверена в своей беременности, – были причиной того, что у нее заметно улучшилось настроение ко времени последнего этапа их плавания, когда «Тритон», спустя три недели, достиг вод Лонг-Айленда. Вскоре уже можно было наблюдать Бриджпорт, и они повернули в реку Пеконок, где была устроена гавань, достаточно глубокая для швартовки океанских лайнеров. Она была рада попасть домой, особенно в то любимое ею время года, когда погода стоит еще довольно мягкая и повсюду разлиты краски неяркого осеннего солнца… По крайней мере, у нее было отличное настроение до тех пор, пока она не увидела в порту множество судов-жаворонков. Окончательно же она поникла, когда ей бросились в глаза три посудины, – она желала видеть их где угодно, только не в этом порту!
Дорога до особняка из красного кирпича, который она называла домом, была спокойной и тихой. Ехать нужно было на одну из окраин города. Дрю сидел в экипаже радом с сестрой, держал ее за руку и даже чуть стискивал ее, желая тем самым подбодрить Джорджину. Теперь он твердо стоял на ее стороне, но много ли ей толку от этого при встрече с остальными братьями? Дрю никогда не мог в критических ситуациях противостоять им, особенно когда они выступали единым фронтом.
Одежда юнги, в какой она провела все плавание, осталась в каюте. Кстати, этот наряд отчасти и был причиной гнева Дрю. По крайней мере, при встрече с остальными братьями в этом отношении им трудно будет к ней привязаться. Если на время плавания ей пришлось стянуть одежду у команды «Тритона», то теперь на ней было хорошенькое платье, которое Дрю планировал привезти своей девчонке из Бриджпорта в качестве презента. Ну и ладно, он купит здесь другое платье и подарит его другой своей девчонке из другого порта.
– Держи улыбку, Джорджи. Не надо смотреть на меня так, будто сегодня конец света.
Она отвернулась от Дрю и стала смотреть в сторону. Не известно, каким образом он нашел то положение, в каком она оказалась, забавным. Этого она не могла оценить ни в малейшей степени. Впрочем, веселость и юмор были типичными его чертами. Он так сильно отличался от остальных своих братьев! Он был единственным во всей семье человеком с такими темными глазами, что все их называли не иначе как угольками. Он был также единственным членом семьи, который мог, после того как его сбили с ног, подняться с улыбкой на губах. Собственно, именно это и случалось множество раз, когда он что-то не мог поделить с Уорреном или Бойдом. А с другой стороны, он просто жутко был похож внешне на своего брата Уоррена.
У них у обоих были темно-золотистые волосы, которые часто оставались нечесаными и представляли собой скомкавшуюся паклю. Оба они высоки, как пожарные каланчи; у обоих идентичные черты лица, считавшиеся красивыми и даже очень. Но если у Дрю глаза черные, как смола, у Уоррена – светло-салатового оттенка, как и у Томаса. И если женщины обожали Дрю за его чертовское обаяние и непринужденные манеры, то к цинизму и взрывному темпераменту Уоррена они относились с подозрением. Впрочем, тоже бегали за ним стаями.
Несомненно, Уоррен принадлежал к той породе мужчин, на которых виснут женщины. Джорджина искренне жалела девушку, уступавшую холодно-расчетливому обольщению Уоррена. А сколько перебывало у него этих девушек в разное время – страсть! Значит, есть в нем нечто такое, что они находили неотразимым. Джорджина никак не могла понять, что же именно? Она не видела в нем ничего особенного, что могло бы сильно привлечь женщину. Что же касается его невозможного характера и взрывного темперамента, то кому и знать об этом лучше других, как не Джорджине. Но эта буйность, как постоянная черта Уоррена, не имела никакого отношения к достоинству мужчины в женских глазах.
Вспомнив о темпераменте Уоррена, она так ответила Дрю на его ободряющую реплику:
– Тебе легко говорить. Сомневаюсь, что они станут выслушивать мои объяснения… Прикончат сразу же. Вот увидишь.
– М-да… Что до Клинтона, то он и вправду особенно долго не станет тебя слушать, потому что сразу учует этот отвратительный английский акцент, которого ты понабралась за время своих странствий. Может, тебе следует доверить переговоры мне?
– Это мило с твоей стороны, Дрю, но если Уоррен там, то…
– Понимаю, о чем ты, – беззаботно улыбнулся Дрю, вспомнив свою последнюю ссадину, полученную от старшего брата. – Ну, в таком случае нам с тобой остается надеяться, что он провел веселенькую ночь на постоялом дворе «Утка» и поэтому не успеет пустить в ход свои кувалды, прежде чем Клинтон объявит свой вердикт. Тебе повезло: Клинтон сейчас дома.
– Повезло? Повезло, как же!…
– Тс! – прошептал он. – Мы приехали. Не будем их извещать заранее.
– Наверняка кто-то уже сообщил им о том, что «Тритон» бросил якорь в гавани.
– Да, но о том, что ты была на борту, кто их известит? Элемент внезапности, Джорджи, может сыграть свою роль. И пока они будут хлопать глазами, ты успеешь им многое объяснить.
Да, элемент внезапности мог сыграть свою роль… Мог бы, точнее. Если бы в кабинете вместе с Клинтоном и Уорреном в ту минуту, когда там появилась Джорджина с Дрю за ее спиной, не было Бойда. Самый младший из ее братьев первым увидел сестру и вскочил со стула как ужаленный. Пока он обнимал и тискал ее, обрушивал на ее голову целые каскады вопросов, – причем с такой скоростью, что у нее не было ни малейшего шанса ответить хотя бы на один из них, – двое старших братьев получили время оправиться от удивления, вызванного появлением сестры, и теперь приближались к ней с такими выражениями на лицах, что стало ясно: основное гостеприимство еще впереди. Создавалось даже впечатление, что они будут драться между собой за право первого «рукопожатия» с сестрицей.
Надежда, питаемая Джорджиной относительно того, что братья не причинят ей серьезного вреда, – слабенькая, признаться, надежда, – улетучилась как дымок, когда она увидела, с какой решимостью на лицах они наступают на нее. Она оторвала себя от объятий Бойда, развернула его спиной к себе – откуда только силы взялись, – толкнула вперед Дрю, а сама спряталась за ними, сомкнувшимися плечом к плечу, как стена.
Выглядывая из-за плеча Бойда – кстати, нелегкое занятие: Бойд, как и Томас, почти шести футов ростом и, тем не менее, на полголовы ниже Дрю, – Джорджина крикнула первым делом Клинтону:
– Я могу все объяснить! – Затем добавила для Уоррена, уже отчаянней: – Правда, могу!
Они никак не отреагировали на эту мольбу и не остановились, а, подойдя к Дрю и Бойду, стали огибать каждый со своей стороны эту ее баррикаду. Тогда она протиснулась между младшими братьями и бросилась прямо к письменному столу Клинтона. Обежала его кругом и только тогда запоздало поняла, что стол не помеха для братьев, твердо решивших добраться до нее, и что, бегая от них, она только распаляет их гнев.
Но вдруг и внутри нее заклокотало негодование. Она увидела, что Дрю, положивший было свою руку на плечо Уорренну с целью задержать его продвижение, едва успел уклониться от удара, последовавшего в наказание за это поползновение.
– Черт вас возьми, вы несправедливы! – крикнула она.
– Замолчи, Джорджи! – проревел Уоррен.
– Не замолчу! Я не обязана отвечать тебе, раз здесь присутствует Клинтон! Так что ты можешь остановиться там, или я… – Она схватила первую попавшуюся вещь с письменного стола и замахнулась ею как башмаком, который хотят метнуть в крысу. – Или я дам тебе по башке!
Он и впрямь остановился. То ли потому, что изумился ее бунту против него, чего никогда прежде не было, то ли потому, что поверил в серьезность ее угрозы. Клинтон также остановился. У них у обоих была тревога на лицах.
– Поставь вазу на стол, Джорджи, – едва слышно проговорил Клинтон. – Она слишком дорого стоила, чтобы разбить ее вот так просто об голову Уоррена.
– Дорого стоила? – крикнула она. – А он, по-моему, так не думает!
– Думаю, – тоже тихо проговорил Уоррен, потрясенный дерзостью сестры. – Думаю.
– Боже, Джорджи! – взмолился с другого конца кабинета Бойд. – Ты даже не видишь, что у тебя в руке! Ну послушайся ты Клинтона!
Дрю глянул на бледное лицо своего младшего брата, затем на две широченные спины перед ним, затем на сестренку, застывшую у стола с вазой в руке, как с дубинкой. Вдруг он не удержался и разразился хохотом.
– Тебе удалось их потрясти, Джорджи, девочка! Черт возьми, тебе удалось! – сквозь смех воскликнул он.
Она лишь на какую-то долю секунды скосила на него холодный взгляд.
– Я сейчас не в настроении выслушивать твои остроты, Дрю, – жестко сказала она, но после паузы добавила: – Что ты имел в виду?
– Ты их застала врасплох, вот что! Теперь они, как миленькие, выслушают тебя, вот увидишь. Спроси их сама.
Она перевела полный надежды взгляд на старшего брата.
– Правда, Клинтон?
Еще полминуты назад тот размышлял бы над тем, какой подход к сестре мог быть наиболее удачным: жесткость или мягкие уговоры. Но неожиданное и нежелательное вмешательство Дрю сбило напряжение.
– Я… Хорошо, я готов тебя послушать, если только ты…
– Никаких «если», – оборвала она. – Да или…
– Черт возьми, Джорджина! – взорвался наконец Уоррен.
– Дайте мне…
– Замолчи, Уоррен, – прошипел Клинтон. – Ты дождешься, что она выпустит себя из рук, и тогда я лишусь вазы. – Он обратился к сестре: – Ты хоть посмотри, Джорджи, что ты собираешься метнуть в Уоррена.
Она скосила взгляд на вазу, которую продолжала держать в готовом для броска положении. У нее вырвался непроизвольный тихий возглас восхищения – никогда еще не приходилось ей видеть что-либо столь утонченное и красивое. Фарфор был настолько тонок, что просвечивал на свету, а на его поверхности чистым золотом по белому фону шел рисунок на восточный сюжет с множеством изысканных деталей. Она все поняла, и ее первым желанием было поскорее поставить обратно этот великолепный образчик античного фарфорового искусства, пока она случайно не обронила и не разбила его.
И она почти сделала это: поставила вазу на стол, боясь дохнуть на вещь, столь изысканную и удивительную. Но коллективный вздох, раздавшийся при этом ее движении, заставил Джорджину изменить свое решение в последний момент.
Чуть приподняв бровь и наклонив голову, – жест, подмеченный ею как-то у одного английского капитана и вызвавший у нее тогда большое раздражение, она спросила у Клинтона:
– Говоришь, дорого стоила?
В кабинете раздался стон, вырвавшийся у Бойда. Уоррен развернулся к ней спиной, чтобы она не могла слышать его проклятий, но она расслышала их достаточно хорошо, ибо он произносил в голос каждое слово. Дрю только приглушенно хихикнул. Зато Клинтон вновь вошел в состояние страшного гнева.
– Это шантаж, Джорджина, – прошипел он сквозь зубы.
– Вовсе нет. Просто мера, принятая для безопасности с моей стороны. Кроме того, мне хочется еще полюбоваться на эту…
– Ты добилась своего, девочка. Может, мы лучше все сядем, и тогда ты сможешь не выпускать из своей ладошки вазу.
– С удовольствием.
Когда он высказывал свое предложение, Клинтон никак не ожидал, что сестра предпочтет занять его собственное место за письменным столом. Место старшего брата. Кровь заметно прилила к его лицу, когда она села. Глаза полыхнули злее. Джорджина поняла, что перегнула палку, но ее всю заполнили пьянящие. чувства исключительности и превосходства надо всеми. Это была уникальная ситуация в семье. Разумеется, для ее безопасности достаточно было просто не выпускать из рук вазы, о которой так беспокоились братья.
– Могу я, наконец, узнать, почему вы все набросились на меня? Я только-то и сделала, что поехала в…
– Англию! – воскликнул Бойд. – Не куда-нибудь, а в Англию, Джорджи, пойми! Это земля, из которой произошел сам сатана, и ты это прекрасно знаешь!
– Там было не так уж и плохо…
– И одна! – заметил Клинтон горячо. – Ты отправилась туда одна, черт возьми! Где была твоя голова?
– Со мной был Мак.
– Он не является твоим братом.
– О, ладно тебе, Клинтон! Ты же знаешь, что он всем нам почти что как отец!
– Но он не умеет быть твердым, когда дело касается тебя. Он позволяет тебе обводить его вокруг пальца.
Она не могла с чистой совестью отрицать это, и все братья знали об этом. Поэтому-то на щеках ее выступил румянец стыда. Особенно ей стало стыдно, когда она осознала, что не потеряла бы невинности и сердца с таким англичанином-плутом, каким был Джеймс Мэлори, если бы в поездку с ней отправился не Мак, а кто-нибудь из братьев. Да что там! Она даже не имела бы возможности встретиться с Джеймсом, изведать с ним счастья. Или беды… И малютка не рос бы сейчас у нее под сердцем. Малютка, который грозил скандалом, подобного которому не знал Бриджпорт за всю свою историю.
Но сейчас было поздно размышлять о том, что следовало делать. Да и бессмысленно. А если честно, вряд ли жалела о том, что с ней произошло.
– Ну, может, я была немного импульсивна…
– Немного?! – вскричал нисколько не успокоившийся Уоррен.
– Ну хорошо, согласна, я была импульсивна. Очень импульсивна! Но, по-моему, не это повлияло на мой отъезд…
– Именно! Абсолютно!
Клинтон прибавил к восклицаниям брата:
– Нет и не может быть объяснения, которое бы удовлетворило нас, переживших такую тревогу! С твоей стороны это было высшим эгоизмом… Тебя нельзя извинить.
– Но вы не должны были тревожиться! – защищаясь, воскликнула она. – Вы даже не должны были знать о том, что я уехала. По крайней мере, вплоть до моего возвращения. Я предполагала, что вернусь домой раньше любого из вас!… Кстати, братья… А вы-то что здесь сейчас делаете? А?
– Это длинная история. Загадка, скрываемая в той вазе, что ты держишь в руке. Но сейчас дело не в этом. Не пытайся переменить тему, девочка. Ты знаешь, что у тебя никакого дела в Англии не было, чтобы туда отправляться, но ты тем не менее отправилась. Ты прекрасно представляла себе, что мы будем возражать. Прекрасно знала о нашем отношении к этой стране. И все же ты туда отправилась.
Дрю решил, что он уже достаточно послушал. Видя, как плечи Джорджины упали под тяжестью предъявленного ей обвинения, он не смог подавить в себе защитника сестры и горячо заговорил:
– Ты все тут правильно сказал, Клинтон, но Джорджина и так довольно настрадалась. Ей тяжко и без ваших упреков. Ей не нужно, чтобы после всех бед на нее еще нападали три родных брата!
– Что ей нужно, так это хорошая трепка! – опять вмешался Уоррен. – И если Клинтон не сведет дело к этому, можете поверить, сведу я!
– А тебе не кажется, что она немного уже выросла из этого наказания? – раздраженно спросил брата Дрю, не вспоминая сейчас о том, что, встретив сестру на Ямайке, сам хотел отхлестать ее ремнем.
– Женщины никогда не вырастают из этого наказания!
После такого злого ответа братья – каждый отдельно – попытались представить себе, как Уоррен будет выполнять задуманную трепку. Дрю заулыбался, Бойд хихикнул, а у Клинтона округлились глаза. В ту минуту все они забыли даже о том, что Джорджина находится в одной с ними комнате. Она сидела за столом Клинтона, слушала всю дичь, которую нес старший брат, и больше не пугалась. Наоборот, внутри нее все кипело, и она уже была готова к тому, чтобы все-таки метнуть вазу в голову Уоррена.
А Дрю, отвечая на реплику брата, не смог исправить его ошибку:
– Женщины вообще – может быть. Но сестру следует относить к несколько другой категории. И вообще – что ты так взъелся?
Уоррен отказался ответить, тогда это сделал за него Бойд:
– Он вошел в док только вчера, но как только мы рассказал и ему о том, что она натворила, он наскоро залатал свое судно и сегодня днем уже почти отплывал… в Англию.
У Джорджины широко раскрылись глаза, она была смущена и потрясена.
– Ты правда собирался плыть за мной, Уоррен?
Маленький шрам на его левой щеке дрогнул – он не хотел, чтобы она знала, как сильно он за нее беспокоился… Едва ли не сильнее остальных братьев. Он не хотел больше отвечать ни на какие ее вопросы. Ответить попытался Дрю.