– Привыкни, придурок, – вставил Уоррен. – У всех у них глаза на мокром месте, когда это кто-то может заметить.
– Никто и не ожидал, что циничный осел сможет отличить истинные слезы от фальшивых, – огрызнулся Дрю.
Увидев, что Уоррен серьезно обиделся на последнее замечание, Клинтон уже был готов к прыжку. Но оказалось, он зря беспокоился. Томас успокоил брата, просто положив руку ему на плечо и покачав головой.
При виде этого у Клинтона губы скривились от печали. Вся семья восхищалась способностью Томаса оставаться спокойным при любых обстоятельствах и, по иронии, Уоррен больше всех. Он был склонен серьезно относиться к неодобрению Томаса и в то же время пропускать неодобрение Клинтона мимо ушей, что безмерно огорчало последнего, поскольку Томас был на четыре года моложе Уоррена и на полфута ниже его.
– Ты забыл, Дрю, что был согласен с остальными, когда мы решились на эту смешную помолвку, – указал Клинтон. – Никто из нас не думал, что чувства Джорджины будут серьезно затронуты. Бога ради, она была всего лишь шестнадцатилетней девочкой…
– Наше согласие не имеет значения, когда ей плохо, и все мы оказались не правы, – настаивал Дрю.
– Все это только доказывает, что Джорджина невероятно преданна… и столь же упряма, – ответил Клинтон. – И я склонен согласиться с Уорреном и не думаю, что она по-настоящему любит Камерона.
– Тогда почему она шесть…
– Не будь ослом, Дрю, – отрезал Уоррен. – Ситуация у нее не изменилась за все эти годы. В этом городишке все так же мало неженатых мужчин, из которых она могла бы выбирать. Так почему бы ей не подождать его возвращения. Пока она не нашла никого, кого бы предпочла ему. Но если найдет, то забудет этого корнуольца в то же мгновение.
– Тогда почему она сбежала на его розыски? – с жаром спросил Дрю. – Ответь-ка?
– Очевидно, она решила, что уже достаточно долго ждала его. Мы с Клинтоном уже пришли к единому выводу. Он собирался взять ее с собой, когда ездил в Нью-Хейвен навестить своих детей. Его теща все еще ведет светский образ жизни.
– Какой светской жизни? – фыркнул Дрю. – Нью-Хейвен не больше, чем Бриджпорт.
– Если это не сработает, то я съезжу с ней в Нью-Йорк.
– Ты?
Тон Уоррена стал явно угрожающим:
– Ты полагаешь, что я не знаю, как надо сопровождать женщин.
– Женщин – возможно, но не сестру. Кто к ней подойдет, если рядом будешь ты со своими вечными мрачными раздумьями.
Уоррен с пылающими глазами вскочил снова.
– Вовсе я не…
– Если бы вы двое перестали провоцировать друг друга, – Томасу удалось прервать их, не повышая голоса. – Вы, вероятно, заметили бы, что отклонились от темы. Фактом остается следующее: Джорджина несомненно несчастнее, чем мы думали. Если она плакала… Ты спросил ее почему, Дрю?
– Почему? Да почему же еще? Я же говорю вам, у нее разбито сердце! – воскликнул Дрю.
– Но она тебе этого не говорила?
– А ей и не надо было. В тот день, когда она нашла меня на Ямайке, она сказала, что Малком женился на другой женщине, и тут же залилась слезами.
– Она вовсе не казалась убитой горем, – заметил Клинтон. – Наоборот, если бы меня спросили, она держалась боссом уже на второй день по прибытии. Этот чертов прием сегодня – тоже ее идея, и она вовсю готовится к нему.
– Хорошо, ты ведь не видел ее сегодня утром? Она, вероятно, скрылась у себя в комнате потому, что у нее опять глаза опухшие.
Томас нахмурился.
– Время кому-то поговорить с ней. Клинтон?
– А что я, черт возьми, понимаю в таких вещах?
– Уоррен? – Но прежде, чем тот смог ответить, Томас хихикнул: – Нет, лучше не ты.
– Хорошо, поговорю я, – неохотно предложил Дрю.
– Когда все, что ты можешь, – это делать предположения и раскисать при первых признаках слез? – хмыкнул Уоррен.
Прежде чем они затеяли новый спор, Томас поднялся и направился к двери.
– Так как Бойд, вероятно, все еще спит, пропутавшись полночи, полагаю, что этим надо заняться мне.
– Счастливый путь, – крикнул вдогонку Дрю. – Или ты забыл, что она все еще зла на тебя.
Томас остановился и посмотрел на Дрю.
– А ты не интересовался, почему?
– Зачем. Она не хотела ехать в Англию, хотела, чтобы поехал ты.
– Вот именно, – ответил Томас. – Ее не волновало, увидит она Камерона или нет. Ей просто хотелось уладить это дело.
– О, черт, – проговорил Дрю, когда он ушел. – Разве это так важно?
Уоррен не мог не съязвить по поводу последнего замечания Дрю:
– Просто удивительно, что ты все еще не девственник, так мало ты знаешь о женщинах.
– Я? – чуть не задохнулся Дрю. – Хорошо, я, по крайней мере, оставляю их улыбающимися. Удивительно, что твои женщины не замерзают в твоей постели!
Они были слишком близко друг от друга для такого разговора. И Клинтон прокричал:
– Поберегите мебель!
ГЛАВА XXIX
– Томас! – воскликнула Джорджина, приподняв угол мокрой тряпочки, закрывающей ее глаза, и обнаружив, что к ее постели подходит Томас, а не служанка.
– С каких пор ты стал заходить ко мне не постучавшись?
– С тех, как стало сомнительным, примут меня или нет. Что у тебя с глазами?
Она положила тряпку на туалетный столик и спустила ноги с кровати.
– Ничего, – невнятно пробормотала она.
– Тогда почему ты все еще в постели? Ты знаешь, который сейчас час?
От этих слов Джорджина вспыхнула:
– Но я. уже встала. Разве я не одета? – спросила она, указывая на веселое желтое платье, в котором лежала на кровати.
– Итак, ты просто ленишься после своих бурных путешествий?
У нее дрогнул рот, а затем губы сжались в тонкую полоску от раздражения.
– Что ты хочешь?
– Узнать, когда ты снова будешь разговаривать со мной.
Говоря это, он улыбался, подсел к ней на кровать, чтобы заглянуть ей в глаза. Она не была одурачена. Он хотел чего-то другого. И всегда, когда Томас не сразу подходил к делу, оно почти неизбежно оказывалось либо деликатным, либо неприятным, а ей не хотелось сейчас сталкиваться ни с тем, ни с другим.
Что же касается возобновления отношений с ним, она решила его заверить, что считает его невиновным перед собой до того, как станет известным ее положение, так что он не должен чувствовать себя оскорбленным или ответственным за нее. Она могла удержать Джеймса Мэлори от секса с ней, если бы она этого хотела, но ей и в голову не приходило его удерживать. Ее совесть свидетельствовала об этом.
– Извини, Томас, если я заставила тебя поверить, что я на тебя сердита, это не так, ты знаешь.
– Но не у меня одного такое впечатление. Дрю уверяет меня…
– Дрю просто чрезмерно покровительствует, – настаивала она с раздражением в голосе. – Честно говоря, мне не хотелось бы, чтобы он лез в наши дела. Не представляю себе, с чего он…
– Не представляешь? – мягко прервал он. – Не похоже, чтобы ты вела себя импульсивно, но так было. Он реагировал на твои реакции. Так же и Уоррен в данном случае. Он намеренно провоцировал…
– Он всегда провоцирует.
Томас захихикал.
– Это точно, но обычно он делает это не так явно. Давай я поставлю вопрос по-другому. Сейчас он активно ищет скандала, и мне кажется, ему все равно, кто даст к этому повод.
– Но почему?
– Это один из способов избавиться от обуревающих его эмоций.
– Лучше бы он нашел другой выход, например, снова влюбился. Это дало бы его страстям иное направление, – с неприязнью проговорила она. – Тогда бы он, может быть, угомонился.
– Я не ослышался, Джорджи Андерсен?
От его осуждающего тона она вспыхнула, забыв на момент, что говорит с братом.
– Ты думаешь, я совсем ничего не знаю о жизни?
– Не больше, чем положено. По крайней мере об этой стороне жизни.
Простонав внутренне, она стойко продолжала:
– Ты, должно быть, шутишь. После всего, что я подслушала в этом доме. Наверное, мне не следовало этого делать, но тема была очень интригующей… – Она ухмыльнулась, увидев, как он откинул голову назад и закрыл глаза. – Я хорошо объяснила, Томас?
– Ты изменилась, Джорджи… Клинтон называет это «чувство босса», но я бы назвал…
– Самоуверенностью. И ты полагаешь, что я ее проявила в последнее время?
– Скорее упрямство.
– Да, и это есть, – ухмыльнулась она.
– И все более дерзка.
– Так мне говорят последнее время.
– Ну?
– Что ну?
– Какую же ответственность за эту новую сестру мне следует нести?
– Полагаю, как мне кажется, я могу сама принимать решения о своей жизни и сама нести за них ответственность.
– Такие, как бегство в Англию? – осторожно спросил Томас.
– В том числе.
– А есть и другие?
– Я никогда не выйду замуж, Томас, – сказала она очень мягко, так что он подумал, что речь идет о Малкоме.
– Понимаю… да нет, ничего я не понимаю. На самом деле я, словно Дрю, делаю глупые предположения. Кстати, он очень озабочен.
Она встала, чувствуя, что беседа принимает нежелательный для нее оборот.
– Томас…
– Он слышал, как ты плакала прошлой ночью.
– Томас, я не…
– Он настаивает, что твое сердце разбито. Так ли это, Джорджи?
Он говорил очень участливо; она почувствовала, что слезы снова подступают у нее к глазам, и быстро отвернулась, чтобы овладеть собой. Томас, конечно, терпеливо ждал.
Наконец она произнесла слабым голосом:
– Так уж я чувствую.
Ему бы следовало задать свой следующий вопрос несколько часов назад, но он сделал еще одно предположение:
– Это из-за Малкома?
Она обернулась в изумлении, так как надеялась, что ей не придется больше ничего говорить… Но Томас был очень восприимчив, не говоря о настойчивости.
Она удивлялась, зачем она вообще старалась ввести всех в заблуждение. Какое это теперь имеет значение? Потому что она не хотела говорить о Джеймсе. Разговор о нем заставит ее снова плакать, а она избегала этого.
Она вновь улеглась и вздохнула:
– Я действительно хотела бы ограничить разговор тем, что я чувствовала, когда обнаружила предательство Малкома. С этим было бы так легко справиться… и покончить. Я была просто взбешена.
– Следовательно, у тебя меланхолия по другой причине?
– Меланхолия? – хохотнула она. – Это не то слово. – А затем сама задала вопрос: – А почему ты до сих пор не женился, Томас?
– Джорджи…
– Покажи свое терпение, братец. Так почему же?
– Я не нашел еще ту, которую ищу.
– Но ты ищешь?
– Да.
– А Клинтон нет, хотя, посмотри, сколько лет прошло, как умерла его жена. Он просто говорит, что не хочет пройти через это снова. Уоррен тоже нет, но, конечно, он все еще питает горечь и, вероятно, в конце концов изменит свое мнение, он так любит детей. Бойд не женат. Он утверждает, что слишком молод, чтобы остепениться. Опять же Дрю говорит, что не готов оставить удовольствие поиска…
– Он сказал тебе это? – Томас чуть не повысил голос.
– Нет, – ухмыльнулась она. – Я подслушала.
Он весьма сердито взглянул на нее.
– К чему ты клонишь, Джорджина? Что ты решила больше не искать?
– Нет, я встретилась с одним человеком, у которого был другой взгляд на брак, и могу уверенно сказать, что он предпочитает ад.
– Бог мой! – глотнул воздуха Томас, когда все совпало. – Неудивительно, что это не имеет смысла. Кто он?
– Один англичанин.
Она съежилась, ожидая взрыва. Но это был Томас. Он просто спросил:
– Как его зовут?
Но Джорджина уже сказала больше, чем намеревалась.
– Имя не имеет значения. Ты никогда не встретишься с ним. И я тоже.
– Он знает, как ты себя чувствуешь из-за него?
– Нет… возможно. О, я не знаю.
– А как он относился к тебе?
– Я ему достаточно нравилась.
– Но недостаточно, чтобы жениться на тебе?
– Я же говорила тебе, что он считает брак идиотской ошибкой. И это его собственные слова, так что он не давал мне никакой надежды.
– Мне очень жаль, дорогая, действительно жаль. Но, знаешь, это еще не причина настраиваться против брака. Есть и другие мужчины, если не здесь, то в Нью-Хейвене, куда собирается взять тебя Клинтон, когда поедет навестить наших племянниц. А если там ничего не получится, Уоррен свозит тебя в Нью-Йорк.
Она улыбнулась ему. Ее братья, все они, хотят ей добра. И она будет рада снова повидать девочек. Джорджина хотела их воспитывать, когда умерла жена Клинтона, но ей тогда было всего двенадцать и она сама воспитывалась слугами или кем-нибудь из братьев, кто в это время оказывался дома. Поэтому порешили, что они будут жить с родителями матери в Нью-Хейвене, поскольку сам Клинтон редко бывал дома. К счастью, Нью-Хейвен недалеко. И если Джорджине предлагают туда поехать, ей надо делать это не мешкая, пока она не начнет проявлять себя и весь ад не всплывет наружу. Может быть, братья к тому времени вернутся на море.
Сейчас же она была готова на все, лишь бы прекратить беседу, прежде чем Томас начнет задавать более интимные вопросы.
– Я подумаю, Томас… если ты окажешь мне любезность. Не говори другим о… ну, о том, что я тебе рассказала. Они не поймут, как это я влюбилась в англичанина. Я и сама этого не понимаю. Знаешь, я его сначала терпеть не могла, его высокомерие, его… Ну, ты знаешь, какими эти чертовы лорды могут быть.
– Лорд? – у него округлились глаза. – Нет, я не вижу основания упоминать об этом братьям. Они, похоже, начали войну снова.
ГЛАВА XXX
– Черт возьми, Джорджи, разве ты не могла придумать ничего получше, чем это?!
– Чем что? – спросила она невинно.
– Приходить в таком виде! – объяснил он, глядя на глубокий вырез ее вечернего платья.
Она посмотрела на него с удивлением.
– О Господи, Дрю! А как же я должна приходить на вечер? Надеть одно из своих старых рабочих платьев? Или в садовом халате с пятнами от травы?
– Ты понимаешь, о чем я говорю! – Он смотрел сердито. – Слишком… слишком…
– С этим платьем все в порядке. Миссис Маллинз, моя портниха, уверяла, что это очень хороший вкус.
– Значит, у миссис Маллинз его совсем нет.
– Чего нет?
– Хорошего вкуса. – Заметив, что дыхание ее участилось, а шоколадные глаза сузились, Дрю заговорил примирительно. – Ну, Джорджи, дело же не в платье, а в том, что оно не закрывает. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я тебя вполне понимаю, Дрю Андерсен, – сказала она с негодованием. – Я должна одеваться немодно, потому что мой брат возражает против моего выреза. Я могу поспорить, что ты никогда не возражал бы, если бы другая женщина одевалась в таком стиле, не так ли? Он предпочел на этот счет больше не распространяться, но, черт возьми, какая в ней произошла перемена! Конечно, она расцвела и стала красивой, но в данном случае она выказывает себя уж слишком явно.
Джорджина сожалела, что поставила брата в неприятное положение. Кроме того, раньше, когда Дрю оставался дома, у нее не было повода наряжаться, и он видел ее только в скромном повседневном платье или, как совсем недавно, в одежде мальчика. А это платье появилось у нее к прошлому Рождеству, к ежегодному Виллардскому балу. Но тогда она не надела его из-за суровых холодов. Греческий стиль, однако, и сейчас оставался очень модным, так же как и тонкий материал – розовый батист и белый шелк. А рубиновое ожерелье матери лучшим образом украшало пространство между платьем и шеей – то самое пространство, против которого возражал Дрю. От края платья до сосков груди оставалось не меньше полутора дюймов, то есть явно больше, чем она видела в нарядах других женщин. Оставалась маленькая щелка, через которую можно было что-то углядеть.
– Все хорошо, Дрю, – усмехнулась она. – Я обещаю тебе ничего не ронять. А если это и случится, то кто-нибудь поднимет и отдаст мне.
Он принял ее слова с благодарностью:
– Следи за собой, – все-таки не удержался он и добавил: – Смотри, как бы Уоррен не накинул мешок тебе на голову.
Она округлила глаза. Недоставало только, для хорошего вечера, чтобы братья глазели на каждого мужчину, который к ней подойдет, или окружили ее со всех сторон, чтобы к ней никто не мог подойти.