Она восхищалась этими окнами вчера, когда готовила помещение для капитана. Такая каюта, по ее мнению, вполне подошла бы и королю. Она никогда не видела ничего подобного ни на одном из кораблей «Скайларка».
Мебель была экстравагантной. У длинного обеденного стола стояло единственное кресло в стиле французского ампира, сделанное из красного дерева и бронзы! На сиденьях и спинках стульев изображены букеты ярких цветов на фоне цвета слоновой кости. В каюте несколько стульев: два у окон, два перед письменным столом и один за ним. Этот письменный стол тоже выглядел впечатляюще – на огромных овальных пьедесталах (назвать их ножками язык не поворачивается), отделанных в классическом стиле. Кровать выглядела как истинное произведение искусства, сработанное в стиле итальянского Ренессанса. С высокой красивой спинкой у изголовья. Матрас покрыт белым шелком. Вместо морского сундука стоял высокий китайский шкаф красного дерева (из тика), похожий на тот, который ее отец подарил матери после своего первого возвращения с Дальнего Востока, когда они поженились. Он отделан яшмой и другими полудрагоценными камнями и прекрасными раковинами. Был также буфет в стиле королевы Анны. Между ними часы из черного дерева и бронзы, в стиле модерн.
Вместо обычных полок, прибитых к стене, стоял отделанный золотом книжный шкаф красного дерева со стеклянными дверцами. Все его восемь полок полностью забиты книгами. Она признала стиль Ризенер в комоде с его цветочными декорациями. А за ширмой, кожаным изделием, разрисованным английскими пейзажами, стояла фарфоровая ваза. Спасибо, не слишком глубокая, поскольку, возможно, ей придется наполнять ее водой. Возле письменного стола – шкафчик с навигационными инструментами, двухфутовая статуя голой женщины из бронзы, сидящей на полу. Медный чайник в углу, возле вазы с водой. Лампы, одна не похожая на другую, дополняли роскошь обстановки – они висели на крюках на потолке и на стенах.
Стены украшены большими и малыми картинами, толстыми коврами. Создавалось впечатление, что находишься во дворце губернатора, а не на корабле. Ничего здесь не говорило ей о капитане Мэлори, за исключением того, что он, должно быть, эксцентричная натура и любит окружать себя дорогими вещами даже там, где они явно неуместны.
Джорджина не знала, смотрит ли капитан на нее или в окно. Она не поднимала глаз на него, и тишина била ей по нервам. Ей хотелось уйти, не привлекая к себе внимания с его стороны, если она уже не привлекла его. Почему он ничего не скажет? Он должен был знать, что она еще здесь, ждет, чтобы обслужить его, как он потребует.
– Ваша еда, капитан… сэр.
– Почему ты говоришь шепотом? – спросил голос таким же шепотом, как и ее собственный.
– Я говорил вам… что… я думал, что вы плохо себя чувствуете. – Она прочистила горло и резко продолжила: – Головная боль, сэр. Мой брат Дрю всегда жаловался, что его раздражают громкие звуки, когда у него… головная боль.
– Я думал, твоего брата зовут Ян.
– У меня есть и другие братья.
– И у меня тоже, к сожалению, – отметил он сухо. – Один из моих прошлым вечером старался напоить меня, чтобы я свалился под стол. Наверно, он думал, что это будет очень забавно, если из-за моего состояния корабль не сможет отплыть.
Джорджина почти улыбнулась. Сколько раз ее братья делали то же самое. Не с ней, а друг с другом. Да и она вносила свою лепту в пирожные, в горячий шоколад с ромом. Очевидно, все братья одинаковы, не только в Коннектикуте.
– Сочувствую вам, капитан, – сказала она. – Это довольно неприятно.
– Довольно, да.
Она услышала юмор в его голосе и поняла, что он нашел ее ремарку претенциозной, то есть слишком взрослой для двенадцатилетнего мальчишки. А ведь она собиралась тщательно взвешивать свои слова, прежде чем произносить их. Она ни на минуту не могла забывать, что притворяется мальчиком, причем маленьким. Но, оказалось, трудно помнить об этом особенно тогда, когда она, наконец, заметила, что произношение у капитана было самое что ни на есть британское. Плохо, если он англичанин. Она могла бы избегать общения с другими людьми на корабле, но не смогла бы избегать капитана.
Она чувствовала себя как щенок, впервые брошенный в воду, – сам, дескать, выплывай, – когда услышала слова капитана:
– Представься, парень, и дай я взгляну на тебя.
Ладно. Всему свое время. Произношение может быть отработанным. Он просто жил в Англии. Поэтому она начала медленно двигаться вокруг стола, приближаясь к тени, пока в поле ее зрения не оказалась пара блестящих сапог. Выше брюки, обтягивавшие крепкие мускулистые ноги. Не поднимая наклоненной головы, она быстро взглянула на белую рубашку с длинными рукавами, красивыми запонками у запястий, лежавших вдоль узких бедер. Но ее глаза не смотрели выше того места, где из расстегнутой рубашки была видна загорелая кожа. Весь он был такой высокий… и широкий.
– Не надо стоять в моей тени, – продолжал он направлять ее. – Иди влево, к свету. Так-то лучше. – И наконец, заметил очевидное. – Да ты нервничаешь, не так ли?
– Это моя первая работа.
– И, понятно, ты не хочешь осрамиться. Успокойся, мальчик. Я не откусываю головы детям… только взрослым мужикам.
«Может быть, он будет хорошо относиться ко мне».
– Приятно слышать это.
В этот момент и Джеймс Мэлори был уверен, что она успокоилась и поверила в то, что он не узнал ее. Ибо была вероятность, что она припомнит ему их первую встречу, и он затаил дыхание, когда она узнала его, и испугался, что она прекратит игру и к ней вернется та злость, с какой она обращалась с ним в тот вечер в таверне. Не подозревая, что он узнал ее, она, судя по всему, решила держать язык за зубами и играть ту роль, которую она на себя взяла, на что он, собственно, и надеялся.
Теперь он мог расслабиться, за исключением сексуального напряжения, которое охватило его с того самого момента, как она вошла в дверь. Столь остро не ощущал он присутствия женщины очень давно… Милостивый Боже, это было так давно, что он не может даже вспомнить, когда. Женщины стали так легко доступными. Даже соревнование с Энтони по части успеха у женщин, наиболее красивых, потеряло свою остроту задолго до того, как он покинул Англию десять лет назад. Соревнование превратилось в спорт без приза. Завоевание какой-либо леди не имело особого значения, поскольку оставалось много других, которых можно было бы выбрать.
Но здесь было нечто иное, подлинный вызов, настоящая трудная борьба. Никакие женщины для него уже не имели значения. Он желал именно эту. Может быть, потому что он уже однажды потерял ее и был несколько раздосадован этим фактом. Может быть, потому что он почувствовал к ней интерес, любопытство.
Какими бы ни были причины, обладание ею казалось для него сейчас особенно важным, хотя как этого добиться, он еще не знал. Вот почему он легко забыл о какой бы то ни было скуке, вот почему напряжение в нем не ослабевало, когда она стояла рядом. Фактически он был ограничен в своих возможностях. Ведь он не дотрагивался до нее, и не сможет дотронуться, если хочет, чтобы игра продолжалась. А игра доставляет и обещает доставить так много удовольствия.
Поэтому он, преодолевая искушение, подошел к столу, дабы изучить, что же ему принесли. Раздался ожидаемый им стук в дверь.
– Джорджи, не так ли?
– Капитан?
Он посмотрел на нее через плечо.
– Это твое имя?
– О, да! Меня зовут Джорджи.
Он кивнул.
– Пришел Арти с моими вещами. Ты разбери их, пока я не покончу с этой холодной пищей.
– Не хотели бы, чтобы я подогрел ее, капитан?
Он услышал в этих словах нотки надежды, которые выдали ее желание поскорее покинуть каюту. Но он не хотел терять ее из виду, пока «Принцесса Анна» не оставит берега Англии далеко позади. Если у нее есть хоть немного ума, она должна сообразить, какому риску подвергается, ибо даже если он не узнал ее сразу, он может вспомнить о ней в любое время. В этих условиях она может постараться покинуть корабль, пока не поздно. Даже если придется добираться вплавь, если, конечно, она умеет плавать. Он не хотел давать ей такую возможность.
– Еда удовлетворительная. В любом случае у меня нет пока большого аппетита. – А поскольку она продолжала стоять на месте, он добавил: – Дверь, дорогой мальчик. Она сама не откроется.
Он отметил, как она сжала губы, пока шла к двери. Она не любит, чтобы ей указывали. Или, может быть, ей не нравится его сухой тон? Он также обратил внимание, как начальственно она указала Арти, куда поставить сундуки, заработав кислый взгляд матроса, после чего снова изменила манеру поведения, превратившись в молодого парня.
Джеймс чуть не расхохотался, пока не сообразил, что если она будет забывать о роли, которую взяла на себя, это может создать много проблем. Команда такого парня могла бы не потерпеть. Однако он объявил, что парень находится под его особой защитой. После этого за его спиной начали, наверное, шептаться, хихикать, а Конни хохотал. И Джеймс должен был сам приглядывать за Джорджи Макдонеллом. Но это не так трудно. В своей мальчишеской одежде она была просто обаятельна.
Шерстяная кепочка, которая ему запомнилась, все еще скрывала ее волосы, хотя соболиные брови подсказывали, что волосы ее темные. О том же говорили красивые карие глаза. Из-под кепки не торчало никаких подозрительных локонов. Значит, то ли ее волосы были недостаточно длинны, то ли она их обрезала (он все-таки надеялся, что она этого не сделала), чтобы лучше выдавать себя за мальчика.
Белая курточка была с длинными рукавами и высоким воротником средней ширины и эффектно скрывала ее формы. Он попытался сообразить, что же она сделала с грудью и узкой талией, которой, как он помнил, она обладала. Талия была не такая уж узкая под широким ремнем. Если она что-то и подложила, то очень аккуратно, искусно и незаметно. Остальное скрывал дождевичок, накинутый поверх курточки.
Да, это идеальная одежда для ее целей. С одной стороны, ее – где надо – полнит шерстяная одежда, с другой – толстая кожаная. Дождевичок сидит плотно, как стальная клетка, он не слетит даже при сильном ветре. Если его развязать, он едва ли покажет три дюйма ее курточки в районе груди и живота.
Курточка скрывала все остальное до бриджей. Они же заканчивались ниже колен, где толстые шерстяные чулки прятали ее икры. Не будучи ни просторными, ни обтягивающими, они создавали вид нормальных мальчишеских ног.
Он молча смотрел, как она извлекала каждую вещь из сундука и находила ей место в комоде и шкафу. Джонни, его предыдущий юнга, не так аккуратно обращался с вещами. Просто рассовывал их по ящикам и все. Джеймс достаточно повизжал, прежде чем тот научился делать все как надо. Но маленькая Джорджи управлялась с делами с женской аккуратностью. Он сомневался, осознает ли она это, известен ли ей какой-либо иной способ раскладывания вещей. И долго ли она будет разыгрывать свою роль, выказывая такое неумение притворяться, как сейчас?
Он старался смотреть на нее глазами человека, не знающего ее секрета. Это было трудно, потому что он-то как раз хорошо знал, что скрывается под мальчишеской одеждой. Но если бы он не знал… Господи, было бы не так легко догадаться. Именно рост подтолкнул, видимо, ее к такой идее. Конни-то был прав, она действительно штучка. Рост не больше чем у десятилетнего мальчика, хотя она определила свой возраст в двенадцать лет. Ад и пламя, она не так уж молода для него, разве нет? Он, конечно, не мог ее спросить об этом. Ему было трудно поверить, что это она. Не важно, что он чувствовал тогда вечером в таверне. Ее сладкий, душистый рот. Ее глаза, подчиняющие душу мужчины, заглянувшего в них. Она, должно быть, молода. Но не слишком.
Она закрыла крышку второго пустого чемодана и спросила:
– Можно их вынести отсюда, капитан?
Он ухмыльнулся, помимо воли.
– Сомневаюсь, что ты сможешь это, дорогой мальчик, поэтому не надо напрягать свои еще неокрепшие мускулы. Арти вернется за ними позже.
– Я сильнее, чем кажусь, – настаивала она упрямо.
– Действительно? Приятно знать это, поскольку тебе целыми днями придется двигать эти тяжелые стулья. Обычно по вечерам я обедаю вместе с первым помощником.
– Только с ним? – Ее глаза обежали пять стульев, стоявших в каюте. – А другие офицеры?
– Это же не военный корабль, – заметил он. – Я предпочитаю уединение.
Ее немедленно озарила мысль:
– Тогда я, пожалуй, пойду…
– Ну зачем так спешить, парень. – Он остановил ее у двери. – Куда ты спешишь, если твои обязанности ограничиваются этой каютой?
– Я… ну… так понял, что вы… нуждаетесь в уединении.
– Мой голос показался, наверное, слишком резким для тебя, малый?
– Сэр?
– Ты разговариваешь слишком невнятно.
Она опустила голову.
– Простите, капитан.
– Не так. Ты смотри мне в глаза, когда просишь прощения, иначе не считается. Я ведь не твой отец, чтобы отодрать тебя за уши или выпороть, я твой капитан. Поэтому не прячься каждый раз, когда я повышаю голос или когда я в плохом настроении и смотрю сердито. Делай, что тебе говорят, без вопросов и возражений, и мы будем прекрасно ладить. Понятно?
– Вполне.
– Превосходно. Тогда двигай сюда свою жопу и приканчивай эту еду вместо меня. А то мистеру О'Шону покажется, что я не благодарен ему за его работу, и тогда не ручаюсь, что он положит мне на тарелку в следующий раз. – Когда она попыталась запротестовать, он прекратил это, заявив: – По всему видно, что ты влачишь полуголодное существование, будь я проклят, если это не так. Но мы заставим твои косточки обрасти мясом еще до того, как прибудем на Ямайку. Даю тебе слово.