– Дурная примета! – заголосила кормилица. – Тут крестины праздновать следует, а не покойника обряжать! Ох, не к добру это!
Однако делать нечего: стали готовиться к похоронам. Все прошло своим чередом, и жизнь потекла по веками заведенному порядку. Больше у супругов детей не было, зато рожденная в бурю девочка подрастала и расцветала им на радость.
Молодой, пылкий муж превратился в степенного, раздобревшего от обильной пищи и лени помещика, обожал псовую охоту и выстоявшиеся в погребах наливки, приготовленные заботливой рукою его доброй жены. Жили радушно, хлебосольно, принимали гостей и даже один раз в году устраивали бал, на который съезжались соседи-помещики. В общем, ничем не отличались от десятков, сотен таких же провинциальных дворянских семей.
Однажды отец этого малочисленного, но дружного семейства решил отправиться на охоту. Позвали егерей, выгнали из псарни собак. Кавалькада охотников с гиканьем, поднимая облака пыли, выехала в поле и скрылась из глаз. Обычно с охоты не возвращались по двое, по трое суток – останавливались на отдых и ночлег в маленьком деревянном доме, построенном в лесу для подобных случаев. Но в этот раз произошло иначе. Хозяином поместья ни с того ни с сего овладело мучительное беспокойство: он не находил себе места, все возвращался мыслями к жене и дочери и так извелся, что бросил друзей-охотников, егерей, собак, добытую дичь, а сам, не говоря никому ни слова, поскакал назад, домой.
Осенние вечера стояли студеные. Подмораживало. Ледяной пронизывающий ветер бил в лицо. Хозяин прискакал в имение полумертвый от усталости и холода, его била дрожь. Огромный двор, освещенный полной луной, спал; окна дома были темны. И только за одним окном, выходящим из спальни хозяйки, горела свеча. Повинуясь таинственному импульсу или смутному воспоминанию юности, помещик спешился, скользнул к этому незанавешенному окну и…
В спальне находились двое – его любимая жена и маленькая дочь, которой минуло семь лет. В руке жены что-то блеснуло: она показывала девочке некую вещицу и что-то говорила. Малышка кивала головкой.
Помещик весь обратился в слух. Не осознавая до конца, что делает, он ухватился за выступ под окном, приник ухом к щели в раме, восхваляя себя за нерасторопность. Окна были еще не подготовлены к зиме, и толстая щель давала доступ звукам. Худо-бедно хозяин мог слышать, о чем идет речь. Он улавливал обрывки фраз о воплощении через третье колено, о каком-то заклинании, о чем-то ужасном…
– Господи! – прошептал ошарашенный супруг, пытаясь сообразить, не обманывают ли его собственные глаза и уши.
–
* * *
Всеслав вышел из подземного перехода и через минуту оказался уже весь в снегу. Крупные хлопья густо летели сверху; впереди, на расстоянии пяти шагов, ничего толком рассмотреть было нельзя.
– Отличный денек для слежки! – усмехнулся про себя сыщик. – В маскировке нет нужды. Боюсь, скоро меня никто не отличит от снеговика.
Ему пришлось попетлять, прежде чем он нашел дом, в котором проживали Римма Лудкина и ее подруга. Ничего подозрительного вокруг Смирнов не заметил. Хотя снег существенно мешал наблюдению. Отряхиваясь и сбивая с плеч налипшие хлопья, сыщик нырнул в подъезд. Пахло мусоропроводом и котами. Облупленные стены подъезда пестрели надписями. Содержание сего «городского фольклора» начала двадцать первого века имело весьма широкий спектр – от признаний в любви до матерщины. Лифт работал и послушно привез пассажира на седьмой этаж. Дверь нужной квартиры сразу бросилась Смирнову в глаза следами врезки нового замка. Слесарь, который это делал, по-видимому, или очень торопился, или отличался крайней небрежностью.
На звонок не последовало никакой реакции. Сыщик давил и давил на кнопку, учитывая подсказку Евы: Римма могла уйти на работу, а больная подруга крепко уснуть. Наконец его терпение и настойчивость были вознаграждены. Из-за двери послышались шаги и хриплое «Кто там?»
– Всеслав Смирнов, – громко сказал он. – Служба спасения. Вызывали?
По ту сторону двери лед начал таять. Щелкнула задвижка, потом замок, и в приоткрытую щель показалось замотанное платком лицо.
– Извините, – пробормотала женщина, впуская гостя в ободранную прихожую. – Я болею. Напилась таблеток, уснула, могла вообще не открыть. Римма предупредила, что вы должны прийти, только не сказала когда. Поставить чай?
Сыщик вежливо отказался. Женщина едва держалась на ногах, и заставлять ее возиться с чаем было бы верхом неприличия.
– Где мы можем поговорить? – спросил он, расплываясь в улыбке, которой привык очаровывать прекрасных дам.
На эту даму его улыбка не подействовала. Зато Смирнов ощутил, что, как только он переступил порог квартиры, им овладело смутное беспокойство… нервозность, или волнение странного свойства. Ева была права – здесь творилось нечто зловещее, никак не объясняемое дурацкими выходками бывшего супруга Риммы.
– Идемте, – просто сказала женщина и пошла вперед, в комнату, предназначенную быть гостиной. – Присаживайтесь…
– Давайте знакомиться, – преодолевая неловкость, предложил сыщик. – Меня, как я уже говорил, зовут Всеслав, а вас…
– Людмила.
Он кивнул. Его взгляд невольно упал на ковер, как раз на то место, где было пятно. Сейчас оно имело вид более светлого участка ковра с размытыми краями.
– Вы позволите? – Смирнов присел на корточки, рассматривая старый, потертый ворс.
Все так, как описала Ева, – если брызги и были, то крошечные, их не замывали. Он незаметно вырвал клочок ворса с краю, положил в карман. Нужно будет отдать на экспертизу. Людмила ни о чем его не спросила, значит, не обратила на его действия внимания или просто промолчала. Всеслав выпрямился и уселся на продавленный диван.
– Расскажите мне все по порядку, – попросил он.
Людмила закашлялась. Она явно тяготилась присутствием постороннего. Достав из кармана спортивных штанов салфетку, женщина деликатно отвернулась, чтобы высморкаться. Одетая в бесформенный свитер и платок, она выглядела как на тридцать, так и на пятьдесят лет.
– Римма немного преувеличивает, – хрипло сказала больная, не глядя на гостя. – Я думаю, мы зря паникуем.
– Но ведь кто-то проник в вашу квартиру?
– Старый замок никуда не годился, – сказала Людмила. – Один раз сюда уже залезали. Могли подростки забраться в надежде поживиться. Видимо, кто-то их спугнул, поэтому они ничего взять не успели. Только набезобразничали. Но теперь мы поставили хороший замок и задвижку, думаю, этого достаточно.
Она не собиралась посвящать чужого в их с Риммой личную жизнь. Или что-то ей мешало. Возможно, страх? В таком случае она знала больше, чем старалась показать.
– Я частное лицо, – объяснил Смирнов. – Вам не нужно меня бояться. Я буду действовать исключительно в ваших интересах.
– Мне нечего добавить к сказанному.
– Понимаю. Тогда я попробую задавать вопросы, а вы попробуете на них ответить. Согласны?
Людмила закрыла глаза и вздохнула.
– Ладно. Раз вы пришли… И Римма сильно обеспокоена. Она боится своего бывшего мужа.
– Вы думаете, он тут ни при чем?
– Лудкин? – пренебрежительно повела плечами Людмила. – Он мог устроить дебош, орать, скандалить, но открыть замок, влезть в чужую квартиру… вряд ли. Скорее он стал бы ломать двери, все крушить, переполошил бы соседей… – Она запнулась, замолчала, подавляя приступ кашля. – Хотя он же писх! А психи непредсказуемы.
– Конечно. Вы давно в Москве? – неожиданно сменил тему Всеслав.
– Давненько. Я из Самары. Приехала на заработки.
Она замолчала, вытирая красные, слезящиеся глаза.
– Нравится вам в столице?
– Что тут может нравиться? – устало возмутилась Людмила. – Вкалывашь с утра до вечера, света белого не видишь. А деньги какие платят? Мизер за такую работу! Ломаешься, как проклятая, а не дай бог заболеешь – никакого больничного. Ни-ни! Лечись за свой счет.
– Отчего же домой не возвращаетесь?
– А что меня там ждет? И вообще… разве это относится к делу? Вы по существу спрашивайте.
Смирнов бы и рад, да не имел понятия, какие вопросы задавать по существу.
– Что вы думаете о пятне? – с деловым видом спросил он. – Откуда оно взялось?
– Мало ли? Подростки могли подраться… один другого порезал, вот и кровь. Или нечаянно как-нибудь. Откуда я знаю?
– Кровь уже впиталась, когда вы пришли?
– Да. Еле оттерли. Хорошо, что не засохла. И на пол протекла, но линолеум легко отмылся.
– Значит, вы настаиваете на версии с подростками?
– Ни на чем я не настаиваю! – вспылила Людмила. – Я только предполагаю. А вы выясняйте, раз вам поручено.
– Справедливое замечание, – улыбнулся сыщик. – Этим я и занимаюсь. Вы лично знакомы с Лудкиным?
– Нет. Каким образом?
Она чихнула, достала из кармана новую салфетку и принялась сморкаться, вытирать слезящиеся глаза. Ее нос покраснел и распух, а голос охрип.
– Римма говорила, что за ней кто-то следит. Вы ничего такого не заметили?
– Нет.
Ответы Людмилы стали сухими, односложными. Это можно было объяснить ее болезненным состоянием. Настырный гость начал раздражать женщину.
– Бывший муж Риммы раньше приезжал в Москву? – сыпал вопрос за вопросом Смирнов.
– Не знаю. Я его здесь не видела.
– Вы работаете вместе с Риммой, на одном рынке?
– Приходится.
– Как давно?
– Это имеет значение? – рассердилась Людмила. Но тут же погасила недовольство, вздохнула. – Скоро я одна останусь – Римма собирается уезжать в Испанию.
– Почему вы с ней не едете?
– Мы не сиамские близнецы! У каждого своя жизнь.
Разговор не клеился. Господин Смирнов почувствовал со стороны Людмилы нарастающее ожесточение. Он понял, что давить не стоит, и отступил.
– Спасибо вам за помощь. Простите, если я вас утомил. Пойду, пожалуй.
Она с облегчением встала, пошла проводить его до двери. Оказавшись на лестничной площадке, сыщик вздохнул свободнее, вызвал лифт. Ему уже не казалось, что история с пятном крови проста или нелепа. За этим что-то кроется.
Глава 16
Тарас проснулся в своем домашнем кабинете, на кожаном диване. Он так и лег вчера, не раздеваясь? Боже! Во что превратились дорогая рубашка, брюки? Голова была тяжелая, как с перепоя.
Но господин Михалин вчера не пил. Вчера вечером он сидел за столом, разбирал бумаги: старые письма, фотографии, вырезки из газет, где рассказывалось о его спортивных успехах, черновики первых статей… Неужели когда-то он дышал этим, горел, страдал? Часть его жизни была потрачена на гонку за медалями, которые теперь лежали в специальном отделении шкафа, на получение диплома, который теперь пылился среди остальных таких же ненужных бумаг, на многое другое, давно утратившее прежнее значение. Это было время побед. Пусть не головокружительных, но все же весомых. Определенных высот в спорте он достиг. Образование получил. Материальную базу создал – и не абы какую, а весьма завидную. У него все есть! Откуда же эта подспудная, неуловимая тоска, просыпающаяся в самые лирические, вдохновенные мгновения бытия? Откуда эта неудовлетворенность собой, своей жизнью?
Эта тоска просыпалась в нем с особой силой, когда наступала весна с ее прозрачной, нежной зеленью, покрывающей сквозные березовые рощи, сады и городские скверы; с ее запахом талых вод, подснежников и первоцвета. Или когда наступала осень с ее первыми морозными утренниками, синевой небес и прощальным золотом увядания. Они словно говорили что-то душе Тараса, но он настолько очерствел, погряз в повседеневном, что не понимал, не слышал этого чистого, требовательного зова… из ниоткуда. А может быть, он настолько оторвался от своих истоков, что уже и не знал – где те мосты, которые соединяют божественное с человеческим?
– Я не создал семьи, – говорил он себе. – У меня нет детей. Я имел много женщин, но ни одна из них не любила меня. Все они даже не знали, каков я на самом деле, увлекаясь либо моим красивым, спортивным телом, либо общественным манекеном, который я выставлял на подмостки жизни вместо себя. И главное – я не любил их. Я наслаждался сексом, но не познал истинных чувств. Возможно, в этом кроется причина моего разочарования?
Он безжалостно сгреб все письма, все любовные записки и открытки, смял их, сложил на широкое мельхиоровое блюдо и поджег. Он понял, почему его идеалом стали смазливые и недалекие девицы. Потому что в самом сокровенном тайнике сердца он хранил образ той, которую мог бы полюбить, и рядом с этим недосягаемым, призрачным образом поселилась уверенность: такая женщина никогда не придет. Она никогда не придет! И он перестал ее ждать, перестал искать.
– Это лишь тень, рожденная моим воображением в минуты возвышенные, которые не повторяются! – шептал Тарас. – Такой женщины нет и не может быть.
Телефонный звонок грубо вторгся в его думы, вернул его из области мечтаний в реалии настоящего.
– Здоров ли, господин хороший? – вкрадчиво произнес неизвестный. – Это опять я!
– Кто вы?
В трубке раздался отрывистый, каркающий смех.
– Телефонный террорист! Неужели до сих пор не понял? Только не спрашивай, что мне нужно. Тебе это отлично известно.
– Я не знаю, о чем вы говорите. Слышите?
– Ну-ну… – зловеще произнес голос. – Ну-ну. Хочешь поиграть со мной в кошки-мышки? Не советую. Ты забыл, что я видел? Я дал тебе срок – десять дней. Два из них уже прошли.
– У меня есть деньги, – сказал Тарас. – Может, мы договоримся?
– Заманчивое предложение! – саркастически усмехнулся неизвестный. – Только не в нашем случае, приятель. У тебя осталось восемь дней!
– Подождите…
На том конце раздались гудки отбоя. Господин Михалин длинно выругался, со свистом втянул в себя воздух. Шантажист загоняет его в угол. Как же быть? Рассказать все сыщику? Нет… Если бы речь шла только о нем!
Мысли Тараса пришли в состояние полного хаоса. Он не видел выхода из создавшейся ситуации. Оставалось одно – убить шантажиста, иначе тот не остановится.