Ева ощутила сильное волнение.
– Вы… хотите сказать, материалы, выданные Мартову, – точная копия тех, выданных неизвестному мужчине примерно год назад?
Дама поправила очки и подняла глаза на Еву.
– Именно так. Вам повезло, сударыня. Справка, благодаря обстоятельствам, уцелела, а вот фамилия первого заказчика, извините, нет. Впрочем, он мог назваться как угодно: я у него документы не спрашивала, как и у вас. Архив Лонгиновых никакой секретности не представляет.
– И вы распечатаете мне этот материал?
– Если вы подождете несколько минут…
Ева сидела ни жива, ни мертва… так взбудоражила ее воображение заказанная Мартовым справка. Она взяла бумаги дрожащими руками, спрятала их на дно сумочки и любезно попрощалась с хозяйкой кабинета.
Укрытая снегом аллея, по которой Ева шла к остановке троллейбуса, казалась нескончаемой. Щеки у Евы горели, сердце учащенно билось. Она боролась с желанием сейчас же углубиться в чтение.
* * *
Врач, по личной просьбе господина Смирнова приезжавший к больной подруге Риммы Лудкиной, нашел у нее острый бронхит, осложненный нервным истощением.
– Надо бы ее госпитализировать, – сказал он, вздохнул и выписал необходимые лекарства. – Уколы кто будет делать?
– Я, – обрадовалась Лудкина.
– По часам. Я все написал, – объяснил врач. – Если наступит ухудшение, звоните в любое время. Телефон есть?
– У соседей.
Определенность лучше неизвестности, и после визита доктора Римма повеселела. Она поняла, что ее драгоценная Маша не умрет.
– Посидите тут, пока я сбегаю за лекарствами? – робко попросила она.
Смирнов остался у постели больной один. Ева уехала еще до прихода врача – надо было пошарить по архивам. Сыщик скептически отнесся к ее идее – выяснить, не окажется ли в архивных данных чего-либо, связанного со смертью Мартова.
– Ну, что может послужить поводом для убийства? Мартов – наследник английской короны? Или потомок тайных шпионов немецкого канцлера в царской России? В обоих случаях это уже не имеет значения. Кровная месть? Так Мартов не горец. И за давностью лет любая месть потеряла бы смысл.
– А вдруг он наследник? – не сдавалась Ева.
– Чего? Родового имения князей Юсуповых? – улыбнулся Всеслав. – Допускаю. Но имения национализированы еще в начале прошлого века. Если уж здесь имеют место корыстные мотивы, то скорее всего связанные с деньгами и недвижимостью фирмы «МиМ». Эта версия вряд ли будет отражена в архиве вековой давности.
– Я все равно поеду! – упрямилась Ева.
Сыщик не стал ее отговаривать. Проверить не помешает. А ну как Мартов и впрямь наследник сокровищ, которые привез из Индии его троюродный прапрадедушка-англичанин, ветеран колониальных войск? Выйдя в отставку, прапрадедушка, ослабленный тропическими болезнями, женился на прелестной русской барышне из обедневшей дворянской семьи, переехал из туманного, сырого Лондона в Россию…
Смирнов едва сдержал смех. Мечтательная, романтическая натура Евы успела повлиять на него. Еще три года назад подобная чепуха ни при каких обстоятельствах не пришла бы ему в голову.
– Кро-о-овь… – пробормотала больная, беспокойно перебирая руками край одеяла. – Кро-о-овь…
Всеслав обратил внимание на ее изящные запястья, длинные, красивые пальцы. Ногти овальной формы были коротко острижены, чисты. Кожа на руках слегка загрубела, но это не портило их. Порода, она и в Африке порода. Густые, спутанные волосы женщины рассыпались по подушке, лихорадочный румянец придавал лицу неповторимое выражение трагической страстности… Так бы сказала Ева.
– Я начинаю думать, как она, – усмехнулся Смирнов.
Он произнес это вслух, и женщина приоткрыла глаза. Ее сознание на миг прояснилось, но не настолько, чтобы узнать сыщика.
– Кто вы… – едва шевеля губами, прошептала она.
Смирнов решил использовать свой шанс.
– Если вам трудно говорить, просто закрывайте глаза в знак согласия, – предложил он. – Вы меня поняли?
Женщина закрыла глаза. Ресницы и брови у нее были темные, шелковистые, а губы – полные, четко очерченные. В прошлый раз из-за низко повязанного платка Всеслав ее не рассмотрел как следует. Что-то шевельнулось в его сердце… Жалость, желание помочь?
– Римма мне все рассказала. Вас зовут Мария Симанская? – спросил он.
Женщина опустила веки, и сыщик заметил, какие мягкие, длинные у нее ресницы.
– Вы из Кострова?
Ему показалось, что больная вздрогнула, в ее глазах промелькнуло смятение, но все же она снова опустила веки.
– Не бойтесь меня, – с сочувствием произнес Смирнов. – Я хочу помочь вам.
Она так долго не открывала глаза, словно вновь провалилась в беспамятство.
– Мария… вы меня слышите?
Из-под ее ресниц выползли две прозрачных слезинки. Сыщик понял, что его слышат. Он обдумывал следующий вопрос, который так и не пришлось задать. Явилась Римма Лудкина – с пакетом, полным одноразовых шприцев, ампул с антибиотиками, таблеток и микстур.
– Я подожду в кухне, – сказал Всеслав, освобождая место у постели больной. – Мы еще не все обсудили.
Римма напоила подругу горячим чаем, сделала укол, убедилась, что та уснула, и отправилась на кухню. Она падала с ног от усталости.
– Вроде ничего не делала, только съездила в пару аптек, а сама – как выжатый лимон. Это все нервы и бессонная ночь. Слава богу, теперь Маша начнет поправляться! У меня просто гора с плеч свалилась.
– Напугала она вас, – поддакивал Смирнов. – И нас с Евой тоже.
– Вы хотели о чем-то спросить… – напомнила Римма.
Сыщик решил зайти издалека.
– Да. О вашем бывшем супруге. Вы уверены, что в квартире побывал именно он?
Лудкина пожала плечами. У нее были сомнения.
– Иногда за мной кто-то наблюдает… Это похоже на Валерку. Он имел отвратительную привычку красться по пятам, подкарауливать в темных углах. – Внезапно в ее памяти всплыла сцена в метро, когда она увидела мужчину в темных очках. – Знаете, недавно в метро я почувствовала чей-то взгляд, и… мне показалось, что за мной следит мужчина.
– Как он выглядел?
– Высокий… в черных очках. Я удивилась: зима – и вдруг очки! Но это был не Лудкин.
Больше ни одной приметы незнакомца Римма не вспомнила, как ни старалась.
– Ваш отец сказал, что Симанская уехала из Кострова весной, – вернулся Всеслав к интересующему его вопросу. – А у вас она появилась после Рождества. Как вы это объясните?
– Папа не говорил, что Маша уехала, он просто с весны ее не видел! – возразила Римма. – После похорон Вершинина она не могла больше работать в музыкальной школе вместе с его сестрой… наверное, уволилась и сидела дома, пока не начала сходить с ума от этого ужаса. Где ни появишься – на тебя пальцами показывают, перешептываются… вот она и сбежала. Где Москва, а где Костров! Надеялась, что сможет начать новую жизнь. Почему бы и нет? Я скоро уеду в Испанию, квартиру ей оставлю – пусть живет, сколько хочет. Хозяин против не будет. Какая ему разница, кто платит?
– У Вершинина есть сестра? Она работала в одной школе с Симанской?
– Двоюродная, – подтвердила Римма. – Ольга Вершинина, она ведет класс домры… это такой музыкальный инструмент, вроде балалайки, только струн больше. Между прочим, Ольга дружила с Машей, а после… ну, вы понимаете… какая уж дружба? Оля и Сергей росли, как родные, души друг в друге не чаяли. Его смерть оказалась страшным ударом для всей семьи.
– Понятно… Вам известно, как был убит Сергей Вершинин?
Лудкина помолчала, собираясь с мыслями.
– Маша особо в подробности не вдавалась, а я ее не допытывала. Но в Кострове все об этом знали. Когда я позвонила родителям, первое, что они мне рассказали, – это об убийстве. Сережа якобы позвонил Маше в школу и назначил свидание в беседке. У нас городок хоть и маленький, но в нем есть парк, летний кинотеатр, открытая эстрада и даже танцплощадка. Правда, бывшая. Сейчас там запустение – забор вот-вот завалится, сквозь асфальт прорастают кусты… провинция!
– Ну, положим, запустение парков и прочих… э-э… мест культурного отдыха характерно не только для провинции, – заметил Смирнов. – Вы говорили о свидании в беседке.
– А, да! Извините… я отвлекалась. Ностальгия по городу, где прошли годы моей юности, – вздохнула Римма. – Так вот, в одном из пустынных уголков парка стоит беседка: круглые колонны, крыша… романтическое местечко, приют влюбленных. Летом там скрываются от любопытных глаз молодые парочки, ну а зимой… разве что бродячие собаки. В той беседке Сергей Вершинин и назначил Маше свидание.
– Ваша подруга согласилась на встречу?
– По-видимому, да, раз она туда пришла. Маша сказала, что Вершинин лежал в беседке мертвый, с ножом в груди. Она закричала. В парке неподалеку прогуливались подростки с собакой, они и вызвали милицию. Те явились быстро – Костров из конца в конец можно за сорок минут объехать. Сначала подозревали, что это Маша его… но потом, после экспертизы, выяснились кое-какие обстоятельства, и ее оставили в покое.
– Какие же? – спросил сыщик.
– В тот вечер шел снег, мело… С одной стороны, если следы и были, их засыпало снегом, а с другой… Маша не подходила к трупу. Подростки засвидетельствовали, что она стояла у входа в беседку, и там были видны ее следы. А сам труп и все вокруг успело покрыться снегом. Значит, когда Маша добралась до парка, Вершинин был уже мертв.
– Ей повезло! – воскликнул Всеслав.
Лудкина посмотрела на него, как на ненормального.
– Вы полагаете? – хрипло спросила она. – Прийти на свидание и застать… труп? Очень весело!
Глава 20
Ева бросила в прихожей шубу, сапоги и поспешила в гостиную. Она ни о чем не могла думать, пока не прочитает архивные материалы.
Несколько листков с печатным текстом примялись в ее сумочке. Ева уселась в кресло, включила торшер… Выдержки из писем, дневников сопровождались пояснениями и ссылками на соответствующие источники: письма А. М. Лонгиновой своему мужу полковнику Лонгинову; письма госпожи К. Е. Альбрехт, урожденной Лонгиновой, тетке в Москву; дневник девицы Леокадии Альбрехт, сестры мужа К. Е. Альбрехт; письма П. Е. Лонгинова, псковского помещика, своей невесте М. А. Углицкой. Вот, собственно, и все. Эти свидетельства касались с разных сторон одной и той же истории скандальных похождений одной из Лонгиновых, которые были описаны в статье Панкрата Раздольного. Получалось, что некая Вера Степановна Лонгинова и есть та самая девочка, родившаяся во время снежной бури. Она выросла весьма пригожей и неглупой, но была неисправимо дурного нрава. Вернуть ее в лоно добродетели и целомудрия так никому и не удалось. Жизнь Веры Степановны изобиловала вопиющими любовными историями, невероятными слухами и сплетнями, которые по тем временам было предосудительно даже пересказывать. Молодым девушкам запрещали общаться с сей распущенною особой, а приличным юношам – смотреть в ее сторону. Однако эти меры не помогали. Вера Степановна, несмотря ни на что, возбуждала пристальный, нездоровый интерес и тех и других. Она пускалась во все тяжкие, стараясь извлечь из любой пикантной ситуации максимум удовольствия, и превращая любой невинный флирт в острую, беспощадную сексуальную игру, в которой ей не было равных.
Ее называли то ведьмою, то грешницей, проклиная ее и поклоняясь ей. Мужчины вздыхали, изнывая от желания, а женщины тайно пытались перенять ее искусство обольщения, разгадать секрет ее чар. Сия Магдалина[4], Венера, Мессалина[5] – как ее ни назови – неизменно оказывалась недосягаемой для подражания. Из-за нее стрелялись, из-за нее пускали по ветру состояния, из-за нее друзья становились врагами, мужья забывали своих жен, а женихи – невест. Раздоры и кровь зловещим следом тянулись за этой женщиной. Она же то ли не осознавала своего греха, то ли умела выходить сухою из воды.
Вера Степановна Лонгинова дважды выходила замуж. Первый ее муж умер, будучи не в состоянии вынести жестоких мук ревности; а второй пережил горячо любимую жену и, простив ей бесчисленные измены, продолжал ее оплакивать до самой своей смерти. Со вторым мужем Вера Степановна в очередной раз сменила фамилию и место жительства. Она стала называться мадам Англес, переехала за границу, так как ее новый супруг служил в дипломатическом корпусе, а через год родила сына.
Удовольствия, судя по всему, продлевают жизнь: Вера Степановна Англес покинула сей бренный мир в весьма и весьма преклонном возрасте. Умри она на пару часов позже – дождалась бы появления на свет своей внучки. Увы! Этого счастья судьба ее лишила.
Далее сообщалось, что вторая часть эпистолярного наследия нескольких поколений Лонгиновых считается утерянной. Возможно, какие-то фрагменты его рассеяны по музейным или частным архивам. Поскольку потомки Лонгиновых в России проживали на территории Новгородской и Псковской областей, то с большой долей вероятности части архива находятся именно там. Среди перечисленных маленьких городков и поселков российской глубинки в глаза Еве бросился Костров. Его упоминала Римма Лудкина… она оттуда родом. Из Кострова приехала и ее подруга Мария Симанская.
Ева задумалась. В случайные совпадения она не верила. Любая случайность при ближайшем рассмотрении оказывается закономерностью. Может быть, Феликс Мартов тоже из Кострова или у него там есть родня? А как насчет господина Михалина? Не костровские ли корни у бывшего гимнаста?
Пусть так, рассуждала Ева. Но каким образом события, описанные в статье и архивных материалах, связаны с убийством? Кто-то решил защитить доброе имя семьи Лонгиновых? Смешно. Прошло столько лет! Кого в наше время волнует чья-то любвеобильность, распущенность, сексуальная несдержанность и прочие подобные вещи? «Желтая пресса» и не такие подробности обсасывает на страницах своих изданий, а все герои скандальных публикаций продолжают спокойно жить и здравствовать. На жизнь журналистов, если только они не суют нос в политику и криминал, тоже никто не покушается. А тут что? Старая сказка о колдовстве, перемешанном с семейным преданием о даме легкого поведения. Здесь нет мотива для убийства.
«Но в Кострове тоже кого-то убили! – осенило Еву. – Какого-то Сергея Вершинина. Это уже не шутки. Хотя… к сожалению, убийство тоже давно перестало быть из ряда вон выходящим событием».
Она едва дождалась Всеслава, бродя по квартире из комнаты в комнату. Тревожные мысли одолевали ее. Снова и снова Ева возвращалась к статье Панкрата Раздольного «Невыразимое имя». Очевидно, что статья не окончена, но продолжения уже не будет. Кстати, почему она так называется? Невыразимое имя… кого?
Ничего путного ей на ум не приходило.
Смирнов явился поздно, погруженный в раздумья. Ужинали молча. Еве не терпелось поделиться с ним своими догадками.
– Я нашла материалы из архива Лонгиновых, которыми пользовался… Панкрат Раздольный! – торжественно заявила она.
Глаза сыщика на миг просветлели, он вынырнул из своих мыслей и взглянул на Еву с проблеском интереса. Который, впрочем, потух после того, как она все рассказала. Допустим, архивные данные изучал Феликс Мартов; допустим, их изучал еще кто-то… это никак не объясняло причины убийства и, следовательно, не приближало к убийце. А содержание этих самых материалов и вовсе смехотворно.
Он пробежал глазами по листкам, и его настроение окончательно испортилось.
– Ева! Мы с тобой не в тупике. Мы в каменном мешке, откуда нет выхода! – с притворным трагизмом воскликнул Всеслав. – Что прикажешь делать дальше? Куда идти? Кого искать?
Притворялся он совсем чуть-чуть, потому что действительно не знал, как быть.
– Ехать в Костров! – решительно сказала Ева. – Немедленно. Завтра же!
– Послуша-а-ай, это несерьезно, – возмутился сыщик. – При чем Костров? Что там делать? Ловить полоумного Лудкина? Или выяснять, как один ревнивец прикончил другого? Возможен вариант – влюбленный безумец убрал с дороги счастливого соперника! И то и другое – пошло и скучно… ты не находишь?