– Поглядим. Но сначала я должен видеть заявление.
– Подлинник? – Обухов ухмыльнулся. – Любуйся. – Он извлек несколько листов бумаги из верхнего ящика стола.
Колосов, закурив, быстро пролистал их – аккуратненькая распечатка из компьютера, произведение, продиктованное исполнительной и преданной секретарше.
– И что же тут вас не устроило? – спросил он, дочитав до конца.
– Я же сказал: брехня с первой до последней буквы.
Колосов снова пробежал глазами заявление Модина. Ну и житуха пошла! Человек, который неделю находился под негласным наблюдением, шагу, как говорится, самостоятельно не мог ступить, спустя всего несколько дней после того, как «колпак» убрали, рысью бежит с заявлением в милицию о том, что «подвергся глубокому посягательству на свою жизнь и личную свободу».
В заявлении Модина Станислава Сергеевича рассказывалась мрачная гангстерская история о том, что 4 августа текущего года, примерно в 11 часов 30 минут, он, заявитель Станислав Сергеевич Модин, русский, 1948 года рождения, уроженец поселка Шахты Ростовской области, находился после проведения совещания с персоналом принадлежащего ему акционерного общества «Орион», специализирующегося на продаже лакокрасочных изделий и стройматериалов, в своем рабочем офисе по адресу: Большое Загородное шоссе, 118.
«Внезапно, – патетически повествовало заявление, – в мой кабинет вломились четверо незнакомых мне мужчин и под угрозой оружия – пистолета неизвестной мне марки – похитили меня, заставив проследовать по служебной лестнице во двор предприятия, где насильно усадили меня в автомашину марки „джип“ черного цвета. В машине, – сообщалось далее, – на глаза мне была надета повязка, а на запястья – наручники. Незнакомцы привезли меня в какое-то помещение, где в течение нескольких часов подвергали меня возмутительным угрозам, подкрепленным демонстрацией огнестрельного оружия. Угрожали словесно бить меня и мою жену, если я немедленно не напишу им долговую расписку на сумму в триста тысяч американских долларов. Сломленный морально и физически, я написал таковую под их диктовку. После чего мне было предложено проехать ко мне и забрать эту сумму. Я возразил, что таких денег в наличии у меня нет, чтобы собрать их, мне потребуется минимум месяц. Они дали мне сроку три дня, пригрозив, что „лучше бы мне и на свет не родиться“ без уплаты этих денег. Воспринимаю их возмутительные угрозы как абсолютно реальные и осуществимые, представляющие непосредственную опасность для жизни, прошу правоохранительные органы принять соответствующие меры и оградить меня от вымогательств со стороны…»
– По-твоему, Модин лжет? – спросил Колосов, вернув заявление рубоповцу.
– Искажает. Скажем так.
– Но я в дежурке сейчас читал акт его медицинского освидетельствования. У него следы от наручников на запястьях и кровоподтеки на спине.
– Никита, он взял кредит и не желает возвращать деньги. Речь тут не идет о составе преступления по графе «вымогательство». Люди, которые одалживали ему деньги, знают, что он просто валяет ваньку, жмотничает. Они и принимают соответствующие меры предупредительного характера: топают на Модина ножкой. А он кладет кучу в штаны. Но заметь при всем при этом: с деньгами расстаться – должок отдать – выше его сил. Умрет, но не даст. А в штаны кладет при этом. Парадокс, скажешь? Кидается к нам, лепит сказку – грабят, мол, меня, караул. Ну, а мы его соответственно…
– А вы, как всегда, всех на чистую воду выводите.
– Либо он изложит в заявлении все, как было. Правду и только правду, либо… Я ему прямо так и сказал. – Обухов брезгливо смял «подлинник». – Этой беллетристике место на гвозде в уборной, а не в моем сейфе. Раз просишь меня о помощи – не ври мне. Это я тут каждому говорю. Шепнул и ему на ушко. Те, кто понимает намек, как, например, ты, мой догадливый коллега, те имеют шанс со мной сотрудничать. Иным же, увы-увы, выход, как говорится, один… Ну, Модин тоже быстро смекнул.
– У кого он взял кредит? – поинтересовался Колосов.
Обухов двусмысленно хмыкнул и назвал фамилию весьма известного в Москве «представителя деловых и банковских кругов».
– Ну и?.. Олигарх, что ли, в вымогатели переквалифицировался?
– Мараться с такой мелочевкой ему? Да он к тому же сейчас не в отечестве нашем забубенном. За бугром кукует, инвесторам на кризисные обстоятельства жалуется. – Обухов снова хмыкнул. – Нет, речь не об этом дяде. Он просто переуступил свое право на возврат долга. Так спокойнее по нынешним временам, да и хлопот меньше.
– Кому переуступил?
Тут лицо Обухова приняло совершенно мальчишеское выражение: а что дашь за это? Колосов все явственнее чувствовал себя бедным родственником перед этим сверхосведомленным коллегой.
– Лешеньке Кедрову со товарищи. Насколько нас проинформировали: красновской братве.
Колосов присвистнул – поди ж ты! Кедров был в области личностью одиозной. От таких личностей, по мнению Колосова, был один лишь вред и никакой, совсем никакой пользы. Кедров был бессменным лидером красновской ОПГ, не раз наводившей шорох среди коммерсантов и даже вступавшей в конфликт с органами правопорядка. Кедрова (несмотря на его полтинник с хвостом и лысый череп, давно уже растерявший остатки кудрей) в близких к его персоне кругах именовали не иначе как Лешенькой, а еще к нему прилипла странная кличка Лехистан. Полтора года назад у Лехистана начались дремучие сложности с прокуратурой, налоговой инспекцией и Комитетом по приватизации.
Все эти строгие организации одновременно устроили на Лехистана дружную охоту, потому что он со своим «влиянием и весом» всем в области в конце концов катастрофически опостылел. Претензий к нему было пруд пруди – от неуплаты налогов до незаконной приватизации помещений, оборудованных под залы игровых автоматов, в подмосковной Бехтеевке. Дальновидный Лехистан, как только заслышал это всеобщее и громогласное «ату его» (а в прошлом у него уже имелся печальный опыт общения с органами власти и закона – три его судимости по «корыстным» статьям были уже погашены и преданы забвению), не стал на этот раз долго испытывать терпение судьбы. Он неожиданно занедужил «острым обострением язвы двенадцатиперстной кишки» и укатил лечиться в Германию. О нем ничего не было слышно в области около полугода. И вот имя его так неожиданно всплыло.
– Лехистан за границей. Кто же у них там сейчас на хозяйстве за главного? – спросил Колосов. Но рубоповец лишь махнул рукой:
– Да какая разница кто? С Модиным имела и будет дело иметь низшая каста. Шелупонь. Им приказали – они сделали, припугнули. И финита. И при всем нашем… при всем твоем, коллега, горячем желании действовать, отрывать им, гадам ползучим, головы, ни на самого Лешеньку-Лехистана, ни даже на его ближайшее окружение мы по этому делу при такой вот хлипкой доказательственной базе не выйдем. Оперативной перспективы – ноль: мы уже все просчитали. Это я тебе говорю.
– Поэтому, раз нет перспективы взять Леху за упитанную задницу, значит, и делать ничего не надо? Хорошая у вас логика, Гена, Гена, эх, доплетете вы когда-нибудь свои комбинации… – Колосова, хотя он и злился, порой восхищало и это ленивое всезнайство, и абсолютнейший невозмутимый пофигизм Обухова. Тот считал достойными себе противниками лишь крупных и очень крупных представителей «контингента». И сладостно, и долго копил на каждого такого потенциального «крупняка» горы компры в персональном компьютере.
Когда-нибудь, по его убеждению, все это должно было сработать и прогреметь так, что аж всем чертям станет тошно. Но если у рубоповцев спрашивали, когда же, ну когда настанет тот долгожданный День Гнева, когда грянет гром и грянет ли вообще, Гена Обухов в числе первых делал красивые загадочные глаза и многозначительно обещал: скоро, потерпите еще чуток.
– Ладно, делайте что хотите, но с Модиным я буду контактировать лично и один, без твоих помощничков. – Колосов всем своим видом показывал, что никакие возражения тут более неуместны.
– Да там все проще пареной репы, Никит. Не паникуй. – Обухов сладко-сладко потянулся. – Он трясет мошной, отсчитывает купюры. Мы их помечаем скоренько. Потом он с нашим сопровождением – ну, хочешь, ты сыграй роль его телохрана, окунись, так сказать, в героическую атмосферу – едете «на место» по их звонку. Вручаете портфель с деньгами. Потом мы их берем. Я устраиваю так, что… Ну, будет моментик, когда твой Модин подумает, что все, хана, мол, пишите письма. Смертельная и грозная опасность нависает над его головой, а ты… – Обухов ухмыльнулся. – Ты его спасаешь. Красиво так, живописно, натурально. И – финита. Потоки благодарных слез, пожатия рук. Ты получаешь личный контакт со свидетелем – как результат полного к себе доверия и приязни, он деньги свои назад и покой душевный, а я… Один я, бедный, ни черта не получаю интересного. Я и так, как видишь, все знаю.
– А вы получаете статистику. Год закрывать – чем отчитываться-то будешь? Комбинациями, что ли, своими? Теорией?
– Отчитаемся. Не волнуйся за нас. Но… галочка лишняя не помешает. Знаешь, эти бюрократы меня когда-нибудь в гроб загонят.
На том они и поладили. Колосов был доволен и удивлен. На этот раз с Генкой обошлось все тихо-мирно. Без ругани и обычной дележки полномочий, без криков: «А ты кто такой?» – «Нет, а ты кто такой?»
На словах и с Модиным все должно было получиться гладко. Однако как оно там сложится на самом деле – одному богу было известно. А загадывать Колосов не любил.
Когда он вошел в кабинет, где Модин в полном одиночестве от руки, без помощи верной секретарши, переписывал заявление, не стал начинать дело издалека, а бухнул сразу из всех бортовых орудий залпом:
– Сумма, требуемая у вас, в наличии, Станислав Сергеевич?
Модин вздрогнул. Отложил ручку – «Паркер» золотоперый, – сдвинул очки на кончик носа.
– Вы… ах, это вы, простите, но я как-то вас не узнал… Вы…
«Странно, что вообще припомнить силится», – подумалось Колосову. Кроме мимолетной встречи у коттеджа Ачкасова и последующей сухой и краткой беседы с «другом покойного» на тему «ах оставьте вы нас всех в покое», они с Модиным не общались.
– Ну, что на этот раз у нас случилось? – В кабинет зашел Обухов, забрал заявление, прочел, хмыкнул удовлетворенно: – Ясненько, Станислав Сергеич, вот это уже больше похоже на правду.
– Я думал, что так у вас обращаются только с теми, кто преступил закон, – сказал Модин скорбно. Колосов увидел, что толстяк весь взмок. Пот лил с него градом, и ему то и дело приходилось вытирать платком лицо и шею.
– Мы разве дурно с вами обращаемся? Откуда такие мысли? – Обухов удивленно приподнял брови.
– Вы… – Модин опустил глаза. Колосов читал на его осунувшемся, обрюзгшем лице: «Господи, ну зачем я все это затеял? Зачем я к ним пришел?» Большего раскаяния на лице заявителя о том, что обратился в «органы», Никите еще не доводилось лицезреть.
– А вы, дорогой Станислав Сергеевич, должны были сразу поиметь четкое представление о том, насколько серьезен вопрос, с которым вы к нам пришли. Правоохранительные органы, к вашему сведению, не мальчишки для битья. У вас, дорогой мой, проблема финансового плана с вашими непосредственными партнерами, которых вы самым нахальным образом пытаетесь кинуть. Ну и на здоровье! А вы имеете наглость пытаться использовать органы госвласти в качестве прикрытия, чтобы уйти от совершенно законной – учтите, – совершенно оправданной обязанности расплачиваться по взятым некогда на себя обязательствам. И вы хотите, чтобы я терпел все это?
– Но с меня вымогают деньги!
– Разве в сентябре прошлого года вами не был взят соответственно кредит в банке?..
– Но тех людей, которые ко мне ворвались, я и в глаза никогда не видел! Я у них ничего никогда не брал. А они вымогают у меня деньги, а я… – Тут Модин, словно на гвоздь, наткнулся на взгляд Обухова и умолк. А тот все продолжал есть его взглядом: что, дескать, ты нас за дурачков, в натуре, считаешь?
– Сумма, которую должны вы вернуть банку, эта сумма у вас есть? – снова спросил Колосов.
Модин глянул на него с великой тревогой.
– А это был самый первый вопрос, который мне задали в этом учреждении, – сказал он с нервным смешком. – Приготовил ли я деньги. Почему-то мои финансовые дела здесь всех так интересуют? Что я, украл, что ли, что-то? Я заработал. Все, что я имею, я заработал трудом. Вот этими своими руками, молодой человек, и прекратите так ернически ухмыляться! – Модин поперхнулся от волнения. – Между прочим, я вам обоим в отцы гожусь, а вы… вы смеете со мной таким тоном… Я… я жалею, что пришел, да! – выкрикнул он. – Да, очень жалею. Такое отношение здесь, что… Говорили мне умные люди: не ходи, не суйся, так нет же, надо дураку старому все на собственной шкуре испытать!