– Да не волнуйтесь вы. – Колосов удобно уселся на стул напротив него. – Вы же не в налоговую полицию с повинной пришли, правда? Ну, не паникуйте и не кричите. А слушайте внимательно. Ложь, которую вы поначалу изложили в официальном документе – заявлении в милицию, – вот он, – Колосов кивком головы указал на Обухова, – он вам великодушно прощает. Дальше этих стен все это не пойдет. Но запомните на будущее: лгунов тут не любят и сразу ставят на место. Вам ясно? Не слышу ответа.
– Ясно.
– Далее. Про деньги ваши я спрашиваю потому, что хочу, чтобы они при вас остались копейка в копейку. Если мы сейчас порвем ваше заявление, а вы сделаете нам ручкой – чего, по глазам вашим вижу, вам хочется чрезвычайно, – хуже будет только нам. И знаете почему? Вас пришьют ваши нетерпеливые кредиторы где-нибудь по дороге из офиса в сауну. А я, лично я, должен буду среди ночи выезжать на ваш хладный труп и расхлебывать потом все это ваше долговое финансовое дерьмо. А я ценю свое время и свои нервы.
– Я не хожу по баням. У меня слабое сердце. Врачи мне категорически запретили. – Модин тяжело откинулся на спинку стула. – А трогательная ваша забота о моей жизни меня впечатляет. А ваш профессиональный цинизм, молодой человек, просто подкупает.
– А никакого цинизма. Говорю, что думаю. Голую правду.
– Я понимаю. В таком случае ваши коллеги еще обычно добавляют: знаете, какая у нас зарплата? А у вас какая?
– А вы что, хотите, чтобы мы вам тут почтительно… лизали, что ли, состоятельный вы наш? – Обухов усмехнулся криво.
Модин молчал. У него был вид человека, оскорбленного до глубины души. А Колосов вдруг в этот миг словно увидел его со стороны: этот толстый, рыхлый, пожилой мужчина в дорогом костюме, дорогих ботинках, дорогом галстуке… и правда годился ему по возрасту в отцы.
– Что за место, куда они вас привезли? – спросил он, отводя глаза.
– Что-то типа подвала или подсобного помещения. Наверху шум был. Может быть, какое-то производство небольшое, цех.
– Долго ехали туда?
– Долго. – Модин отвечал теперь тихо, даже как-то безучастно. – Сначала считать пытался. Счет иногда помогает сориентироваться во времени. Потом сбился.
– Сам Лехистан когда-нибудь по этому вопросу с вами на контакт выходил? – спросил Обухов.
Модин лишь глянул в его сторону. Затем покачал головой: нет.
– Что конкретно вы должны сделать? Что они вам приказали? – спросил Колосов.
– Приготовить деньги. Они завтра позвонят.
– Вы же сказали, три дня вам дали.
– Сегодня как раз третий день.
– Что же сватались-то, не сразу с заявлением к нам обратились? – хмыкнул Обухов.
– Я уже сказал: я крайне сожалею, что вообще это сделал.
– Прискорбно, что вы так нерасторопны, Станислав Сергеевич. У нас было бы больше времени на подготовку соответствующих мер по оказанию вам действенной помощи.
– Я сомневаюсь, что вы ее вообще способны кому-то оказать, молодые люди.
– Деньги у вас? – в третий раз повторил свой любимый вопрос Никита.
– Я… я не понимаю… При чем тут мои деньги?
– Наши специалисты пометят купюры. Фактически мы обеспечим этим доказательство по составу преступления, которое в будущем следователь и вменит вашим «кредиторам» – вымогательство. Информация же о невозврате вами кредита дальше этих стен, как я и сказал, не пойдет.
– Но я надеялся, я думал, вы обойдетесь без… вы сможете…
– Слышь, Никита Михалыч? Нет, ты слышал его? Он надеялся, что мы вышибалами для него станем! Прикатим вместе с ОМОНом по его доносу к красновской братве, уложим их там мордами на пол, пригрозим: такие-сякие, оставьте заявителя в покое! А он тем временем совсем сухим из воды выскочит. Ни бакса из кассы не извлечет. Ох, боже ты мой, как еще наивен народ наш! – Обухов хлопнул ладонью по колену. – Непуганый заявитель какой пошел, наивняк. Ой, мама моя родная.
– С вашими деньгами ничего не случится, не волнуйтесь, – успокоил Модина Колосов. – Мы заинтересованы в том, чтобы они были в целости и сохранности, хотя бы для того, чтобы быть использованными в качестве вещественного доказательства. Не скрою, вы с вашими проблемами долговыми интересуете нас мало. В принципе вам надо было бы просто в срок возвращать деньги тем, у кого вы их брали, а не обманывать людей. Лично нам нужен Лехистан – Кедров. А для того чтобы его хоть как-то зацепить, нам нужна не проваленная изначально, зато громкая операция, а доказанный состав преступления – «вымогательство». Для этого мы и используем помеченные купюры. Я поеду с вами на встречу с этими людьми, ну… скажем в качестве вашего телохранителя. Кстати, а таковые у вас имеются?
– Я не член правительства, – огрызнулся Модин. – Наше торговое объединение имеет сеть собственной внутренней охраны. Но лично я для себя никогда не имел. И вообще это излишество, пустая трата денег. Да это и как-то странно.
– Ну, они ведь не ставили вам прямого условия, чтобы вы приехали один, правда? Приедем вдвоем.
– Кончай артачиться, дед, – Обухов тяжело хлопнул «человека, годящегося им в отцы» по плечу. – У нас тут свои правила игры. Деньги твои не пропадут. Шваль эта от тебя отстанет. Разве не этого ты добиваешься? А в остальном запомни: ты пешка. Что будет, как, зачем и почему, решать уже не тебе. Здесь не твой евросупермаркет, усек? Тут я командир. И мне на твои деньги, на твои связи и на всю твою коммерцию – наплевать и растереть. Понял, ну?
Модин поднялся. У него дрожали руки. Он никак не мог спрятать «Паркер» во внутренний карман пиджака. А Колосову показалось: «человек, годящийся им в отцы», человек пришедший к ним хоть и с ложью в кармане, но все-таки за помощью и защитой, постарел на несколько лет.
Глава 14
ОПЕРАЦИЯ «ЖЕЛТЫЙ ЧЕМОДАНЧИК»
Эту операцию впоследствии окрестили в розыске «Желтый чемоданчик». А Колосову не раз приходилось опровергать вздорные слухи о том, как «РУБОП приковал к кейсу начальника отдела убийств, а тот даже не смог оказать сопротивления».
В принципе в этом деле не было ничего забавного, а даже наоборот. Но вся эта обуховская «комбинация» отчего-то весьма быстро перешла в разряд комических и легендарных баек, которые так часто рассказывают в милиции. Да и сам Никита скорей бы дал руку себе отрубить, чем признался коллегам, как ему на самом деле хреново было в роли «телохрана», словно шавка приблудная прикованного цепью к кейсу с «ба-альшими деньгами».
В отделе убийств Колосова потом частенько спрашивали его же собственные коллеги: а для чего понадобилось городить столь сложный огород по модинскому делу о «лжевымогательстве», добиваясь какого-то мифического полного и доверительного контакта с этим человеком? Не проще ли было просто заставить его давать нужную информацию, припугнув, поднажав, поставив жесткие условия: «либо ты нам, дорогой, – либо мы тебе». Никита на все подобные вопросы глухо отмалчивался. Иногда отговаривался от наиболее настырных старым афоризмом, что, мол, и два человека могут привести лошадь к водопою, но и сорок не заставят ее пить.
Он никогда впоследствии не распространялся о том, что действительно произошло между ним и владельцем сети торговых павильонов по продаже стройматериалов. Он не хотел ничего никому объяснять еще и потому, что ему и самому до конца было непонятно самое главное: как вообще после их с Обуховым наезда Модин пошел с ними на какой-то человеческий контакт.
Операцию «Желтый чемоданчик» рубоповцы провели, как Обухов впоследствии хвастал, «без сучка, без задоринки». Он был великий умелец отчитываться во всех своих профессиональных свершениях перед высоким начальством.
А у самого начальника отдела убийств воспоминания о дне этой операции были разбиты на какие-то отдельные разрозненные фрагменты, которые было сложно объединить в общую картину происшедшего. Отсчет времени для Колосова начался с одиннадцати часов вечера еще не истекших суток, это и был фрагмент первый: они с Обуховым полуночничают в святая святых – аналитическом центре РУБОП. Шерстят банк компьютерных данных «Группировка и Преступное сообщество», изучая подноготную каждого члена красновской ОПГ.
«Вот этого постарайся хорошенько запомнить, эту морду тоже. А этот вряд ли там появится – по нашим данным, он уже как-то не у дел. Это… ба, Коля Краузе – кличка Маузер, – читай его послужной списочек. Впечатляет? Ничего себе пельмешка, да? А этого я лично знаю, встречались… Потом, естественно, отпустили за недоказанностью…Руку он себе переломил еще „при попытке к бегству“… А этот тихий у них, малахольная божья коровка – молодой еще, да и на кокаине. А вот это – любуйся на него – вообще чудо в перьях», – таким образом Обухов наставлял начальника отдела убийств, листая банк данных, поднимая оперативные разработки на каждого из красновцев. Колосову с его подачи приходилось запоминать тысячу разных вещей: кто из братков какой по характеру – кто покладист и туг на мозги, а кто суетлив, истеричен и агрессивен, кто, когда, где и с кем сидел – каким судом был осужден. Кто каким оружием владеет и к какому его виду имеет сердечную склонность – от пистолета до гранатомета. У кого дома семеро по лавкам, а кто до сих пор гуляет в холостяках, обремененный лишь «горячо любимой парализованной мамочкой». Кто страстный собачник, лошадник, кошатник, не пропускающий ни одной выставки, а кто по жестокосердию своему на дух не переносит животных и постоянно развлекается тем, что палит в полях Подмосковья из «макарова» по воронью. Кто предан Лехе-Лехистану душой и телом, а кто давно уже, по обуховским данным, вынашивает на своего босса увесистый камень за пазухой.
Одним словом, голова от всей этой аналитики шла кругом. А Обухов смолил одну сигаретку за другой и тоном доброго усталого «старшего товарища по оружию» вдалбливал коллеге сведения, которые «а вдруг да пригодятся» и которые, по его глубокому убеждению, только умственно отсталого могут не интересовать.
Фрагмент второй ассоциировался в памяти Никиты с так называемым «возвращением блудного клиента»: Модин вместе с сотрудниками РУБОП ездил домой и привез деньги, предназначенные для уплаты откупленного долга. Купюры на общую сумму в триста тысяч «зеленых» аккуратненько пометили спецсредством и сложили в кейс Модина. Обухов собственноручно проверил «приманку», замок и установил код. По его лицу было видно: ох и доволен он, что темп операции выдержан в лучших традициях гангстерского боевика. Будет потом что вспомнить в мемуарах.
Фрагментом третьим, запечатленным памятью Колосова, было лицо Модина, когда они уже садились в машину. Долгожданный звонок от «кредиторов» поступил в 8.15 утра. Видимо, то были люди деловые и занятые, буквально на вес золота ценившие свое рабочее время. Модина чей-то приятный баритон сухо спросил: а будет ли песня? Услышав взволнованные заверения, назначил время – 9.15 и место – 42-й километр Горьковского шоссе.
– А этим людям не покажется странным, что я сам веду машину, в то время как мой личный телохранитель сидит сзади и… – В тот момент Колосову и запомнилось лицо Модина: лихорадочно блестящие, красные от бессонной ночи глаза, резко обозначившиеся морщины у губ, безвольный подбородок, утонувший в складках шеи, и какая-то необъяснимая покорность во всем его облике. Словно этот человек в душе уже совершенно махнул на все рукой и приготовился к самому худшему. Никита тогда еще подумал, помнится: этот пожилой полный человек в дорогом костюме за рулем дорогой иномарки столь наглядно сейчас выступает в роли обреченной жертвы, которую ведут на алтарь, что от этого безволия и покорности как-то даже становится не по себе.
Чувство дискомфорта появилось у него еще в кабинете, когда они с Обуховым изобличали толстяка во лжи. А сейчас, в машине, ему и вообще отчего-то было трудно смотреть в глаза Модину. А ведь Колосов отнюдь не считал себя в чем-то перед ним виноватым.