– Что еще за дикость? – Катя хотела было вернуться к кустам, но он цепко поймал ее за руку:
– Раз уж Юлию пригласили, не мешай ей теперь. Раньше надо было думать, поняла? А теперь… Да вон она уже и очнулась, подружка-то твоя…
На его висках блестели бисеринки пота, ноздри раздувались. Внезапно он резко повернулся и направился в глубину сада.
Катя осталась одна на дорожке. Волна раздражения все нарастала. Катя чувствовала злость и тревогу. Внезапно поняла: хочется лишь одного – забрать у них Нину и немедленно уйти отсюда.
У калитки стоял Сорокин. Молча наблюдал за «косильщиком лужаек»: Колоброд трудился за домом в поте лица. Шум и суета в саду, видимо, никак его не заинтересовали – на солнцепеке его так развезло, что он с трудом держался на ногах и при каждом неловком взмахе косы бубнил себе что-то под нос, словно спорил с невидимым собеседником.
– Если вы, Константин, еще хоть раз посмеете повысить на мою подругу голос, будете иметь дело со мной. – Катя срывала на нем свою злость. В ответ она ожидала яростную вспышку типа «а тебе какое дело?». Но Сорокин только тяжело вздохнул:
– Да, конечно… Мало я еще, дурак, заслужил. Накричал на нее. А ведь понимаю, что она… – он тревожно взглянул на Катю. – Я так испугался, когда Нинка… Я и не думал вовсе…
– Она ребенка ждет, а вы орете на нее как надсмотрщик!
– Я понимаю… я не хотел. Я у нее извинения попрошу. Нервы ни к черту совсем, простите меня.
Такой скорой капитуляции от этого скандалиста Катя не ожидала.
– Я понимаю, в каком вы состоянии, – сказала она, смягчившись. – Такое горе, но все же…
– Завтра похороны.
– Где? На каком кладбище? – Катя тоже чувствовала, что капитулирует.
– На Кунцевском. Там могила мамы.
– Костя, и все же… надо в руках себя держать. Нельзя же на людей бросаться, тем более на тех, которые к вам со всей душой, – забормотала Катя. – Вы к Нине несправедливы. А она переживает за вас. Очень переживает!
– Я попрошу у нее прощения, я идиот. Нервы, я же сказал, ни к черту.
– Нина все знает. И я тоже знаю. – Катя сказала это тихо, чтобы слышал только он. – Сотрудник розыска, что приезжал к нам, сказал, как умерла ваша сестра. Вы тоже, как я понимаю, в курсе?
Сорокин нехотя кивнул.
– Мне кажется, вам стоит серьезно задуматься над тем, что же произошло с вашей сестрой, Костя. – Катя понизила голос до таинственного шепота – по дорожке шла Александра Модестовна. – И поверьте – Нина вам не враг. Кто-кто, а уж она всегда придет вам на помощь, что бы ни случилось. В память о вашем детстве, о Лере, которую она искренне жалела.
– Секретничаете? О чем речь? – Александра Модестовна приветливо улыбалась, но Кате она в этот миг напомнила расхожий тип стареющей женщины-вамп – черные как ночь волосы, увядающая смуглая кожа, густо накрашенный яркой помадой рот – губы так и змеились в улыбке… А глаза… Взгляд скользил от Сорокина к Кате, словно ощупывая их лица. – Напугался? То-то! Будешь знать, как сцены девицам устраивать. – Она небрежно, по-хозяйски потрепала Сорокина по затылку. – Катенька, вас Юлия просила: через полчасика примерно приходите за Ниночкой. Юля ее пока к себе забрала, ей надо немножко окрепнуть, в себя прийти. Или даже не трудитесь – мы ее потом сами домой проводим.
– Нет, что вы, я заберу Нину. Мы и так столько хлопот вам причинили. – Катя тоже была сама любезность.
– Никаких хлопот, что вы? У Ниночки обыкновенный обморок. Витаминов не хватает, наверное. Это бывает. Юля говорит – ничего страшного.
– А что, Юлия Павловна медицинское образование имеет?
– Разве сейчас больных только врачи лечат? С нашей-то паршивой медициной… – Александра Модестовна положила Сорокину руку на плечо: он хотел вмешаться в разговор, но она не позволила.
– Мне всегда казалось, что лучше лечиться у врача. А в знахарей доморощенных, экстрасенсов там разных я не верю, – выпалила Катя.
– Ну, это со временем ко всем нам приходит, Катенька. Вера-то наша. – Александра Модестовна все продолжала улыбаться. – Неверие, вера – это все такие понятия расплывчатые, относительные, переменчивые. Сначала мы не верим, и не верим фанатически, а потом верим, и опять-таки фанатически жадно… Это смотря как припечет в жизни. А самое-то главное: с вашей подругой все в порядке. Ведь для вас только это сейчас важно, правда? Ты составишь мне компанию? – Вдова обратилась к Сорокину. – Я хочу к реке прогуляться.
Он послушно (Как «шестерка», – с раздражением подумала Катя) кивнул. Взял ее под руку, и они направились к калитке. Они выглядели странной парой: он годился ей в сыновья, однако… по их оживленным лицам Катя видела, что эта разница в возрасте для них совершенно не важна, по крайней мере для…
Катя поплелась следом. Ее вежливо выпроваживали, что ж. А Нина… Она оглянулась на дом – ничего, там с ней Кузнецов. На него в этой ситуации можно положиться.
У забора Катя снова увидела Колоброда: пошатываясь, подпираясь рукояткой косы, он созерцал дело рук своих. Лужайка почти вся уже была скошена, маленькие аккуратные кучки травы лежали тут и там.
– Извините, можно вас на минуточку? – Катя вспомнила: Нина ведь хотела поспрашивать среди местных – не возьмется ли кто облагообразить и их запущенный, заросший участок.
Колоброд глянул на нее мутными, благодушными глазками, словно с трудом различая, кто с ним говорит.
– Вы бы и у нас не хотели покосить, а? – спросила Катя громко. – Мы заплатим, сколько скажете. А то трава задушила.
– Отчего ж, можно… Ет-то можно покосить… какой дом-то у вас?
– А вон за забором, рядом тут. Когда придете?
– Ну, завтра с утреца… Сегодня-то того, жарковато, изморился я. – На Катю дохнуло ядреным перегаром. – Завтра пойдеть? Лады, стукну вам в калитку. Тока у меня так – гроши вперед.
– Хорошо, хорошо. – Катя была довольна: хоть что-то удалось сделать полезного в этот сумасшедший день. Нина, когда вернется, обрадуется.
У калитки она снова оглянулась на дом: силуэт в окне второго этажа. Снова Смирнов? Да что ему нужно? Отчего он не спускается? Штору опустили.
Полчаса тянулись будто полдня. Катя мерила шагами террасу. Начала было убирать со стола – и бросила. Арбузные корки, лужицы алого сока на клеенке привлекали ос из сада. С грозным гудением они кружили по террасе, гулко с лета стукаясь в стекло.
Нину и Юлию Павловну она встретила уже возле своей калитки. Нина шла сама, ступала уверенно. На щеках ее розовел румянец – ни следа бледности, слабости, нездоровья. Юлия Павловна, обняв ее за плечи, что-то говорила ей вполголоса. Нина слушала внимательно, иногда кивала, иногда смущенно улыбалась. Завидев Катю, Юлия Павловна замолчала на секунду. Потом улыбнулась ясно и добродушно:
– Ну вот и болезная наша. Ничего, все утряслось.
– Нин, ну как ты? – Катя бросилась к подруге. – Как себя чувствуешь?
– Нормально, – Нина потрепала ее по руке. – Трусиха ты, Катька. Я вижу – больше меня перепугалась, вон синяя вся. А это же просто… Ну должна же была я когда-то почувствовать, что это – не фунт изюма, а? Все первые месяцы так легко переносила… Девчонки на работе завидовали: счастливая, никакого токсикоза, никаких осложнений, ничего. И вот теперь расплата, – она вздохнула. – Спасибо вам, Юлия Павловна, огромное.
– Не за что, Ниночка. Мы еще поглядим, как у него первые зубки резаться начнут. И… всегда рада буду вам помочь. – Юлия Павловна была сама доброта и участие. – А вы, Катенька… Да, цвет лица и у вас неважнецкий. Я вам еще в прошлый раз хотела дать совет. Вы крайне впечатлительны. Я заметила, как сильно повлияло на вас несчастье с Лерой. И сегодня тоже вы за Ниночку испугались. Так вот, хотите совет: когда ощущаете такой вот дискомфорт в душе… Ну, в народе говорят – мороз по коже… Налейте стакан кипяченой теплой воды, две чайных ложки сахара положите туда и выпейте залпом. Это успокоит не хуже валерьянки и вернет здоровые краски вашему лицу. Ну, всего хорошего, девочки. Заходите, будем с Сашей всегда рады. Нина, насчет подушки не забудьте. Сейчас как раз самые лучшие деньки для сбора листьев. Собирайте утром, когда они еще в росе, а потом сушите на солнце.
– Не забуду. Спасибо, Юлия Павловна.
– О чем это она? – ревниво спросила Катя, когда они вошли в дом. – Что еще за листья?
– Якобы средство хорошее от бессонницы. Юлия Павловна считает, что обморок спровоцировало хроническое недосыпание. Я ж не сплю почти, верчусь с боку на бок. Она предложила попробовать вместо снотворного, которое мне сейчас нельзя, одно народное средство. У нас по забору хмель растет – во-он там, – Нина указала на сарай. – Надо нарвать листьев, высушить, набить ими маленькую подушку-думку – такую из простой наволочки сшить можно. И попробовать спать на ней.
– Чушь, не поможет это.
– Почему? Вон в «Декоре Италии» подушки продают, водорослями набитые, гречишной шелухой, травами, да еще по зверской цене! Может, и помогает?
– Нин, серьезно, как ты себя чувствуешь? Давай я сбегаю к магазину, там телефон, вызовем врача…
Нина махнула рукой. На лице ее появилось замкнутое, мечтательное выражение. Она словно прислушивалась к чему-то внутри себя, словно вспоминала что-то. Между ними воцарилось странное молчание. Вроде бы так много нужно было сказать друг другу, обсудить, поделиться по-женски. А они молчали…
Час тек за часом. На Май-Гору опускались сумерки. Потом взошла луна, схожая видом с ярко начищенной медной пуговицей. Наконец Катя не выдержала. Ну что за мука такая – это непонятное, скованное безмолвие! Решительным шагом промаршировала на террасу, где Нина, свернувшись клубком в кресле, смотрела в темное окно.
И слова: «Нина, что же с нами происходит?», вот-вот уже готовые слететь, замерли на Катиных губах. Нина вздохнула, словно просыпаясь, взяла ее за руку, прижалась теплой щекой.
– Вот такие пироги с котятками, Катюшка… Что делать-то будем, а?
Катя села прямо на пол, на старую вьетнамскую циновку. Луна освещала террасу, и не хотелось зажигать лампу, чтобы не спугнуть этот сумеречный холодный свет.
– Я с дядькой одним договорилась, придет завтра и траву нам на участке скосит, – сказала она. Глупая, ведь совсем не то хотела сказать, и вот – вырвалось. – Смешной такой алкаш… Зовут его Колобродом отчего-то. У Александры Модестовны сегодня косил. А завтра к нам обещал. Если не запьет, конечно.
– Хорошо. – Нина не отпускала ее руку. Как в детстве, водила по ладони пальцем: «Сорока-сорока, кашу варила, деток кормила…» Катя вспомнила: много лет назад они вот так же сидели на этом кресле, здесь, на террасе. Был такой же душный летний вечер. У Нины тогда были косы – бабка вплетала в них красные ленточки и укладывала сзади «корзиночкой». А Катю коротко стригли в парикмахерской, и она жутко гордилась своей модной «взрослой» стрижкой.
– Я в очереди слышала Колоброда этого. Он историю одну рассказывал. Дикую немножко, но забавную. Якобы давным-давно тут у вас ведьма жила. – Катя заглянула подруге в лицо. Нина в ответ слабо улыбнулась. И… лед был сломан. Они обе почувствовали это. Откуда вот только он появился в их отношениях? Это так и осталось загадкой. – А потом местные ее утопили в источнике под горой, представляешь? – Она живо пересказала Нине страшилку.
– Чего только не выдумают. Да врет он, наверное, спьяну. Я никогда этой истории не слыхала. – Нина сладко потянулась. – Странное какое ощущение, Кать. Легкость во всем теле и вместе с тем усталость адская. Словно целый день пахала как вол. Мне кажется, я сегодня спать буду как убитая и без этого хмеля в подушке. И даже несмотря на эту дрянь, – она ткнула в луну, заглядывающую на террасу.
– Ты хоть помнишь, что с тобой было? – осторожно спросила Катя.
– Ничегошеньки не помню. Костька кричит, звон у меня в ушах, тошнота, потом темнота. Очнулся – гипс, как говорится.
– И Кузнецова даже не помнишь?
– А при чем тут Шурка? – голос Нины дрогнул.
– Это он тебя к соседям доставил. На руках, чуть ли не бегом. Так романтично, я даже, грешным делом, позавидовала. – Катя подмигнула.
– Делать ему нечего. Я… я когда очнулась, он рядом сидел. Потом Юлия его вон выставила.
Катя хотела было сказать ей о… Но не стала этого делать. О том, что Нина невольно сыграла роль Спящей красавицы, пробужденной страстным поцелуем некоего принца – надо ли ей сейчас это знать? Придет время, и тот, кто так пылко исцелял ее столь сладкими нетрадиционными методами по указке доморощенной экстрасенши, сам поведает ей об этом. «Непременно поведает, – подумала Катя. – Или я ничего не смыслю в мужчинах».