Катя поздоровалась – старлей обращался к ней.
– Идем, – Колосов повлек ее за собой. – Это не эксперт. Вы, пожалуйста, еще раз по рации свяжитесь с отделом, пусть криминалиста дежурного обязательно пришлют. А это наша коллега. Быть может, с ее помощью удастся опознать убитого.
Заросли кустов дышали сыростью и прелью. Оттого, что от реки близко, подумала машинально Катя. Неловко ступив на кочку, она чуть не потеряла равновесие, ноги сразу же ушли во влажный дерн. Здесь, у глинистой промоины, у подножия холма, в низине, хлюпало под ногами мелкое противное болотце. Передвигаться по нему было трудно. И, конечно, не нужно быть великим следопытом, чтобы догадаться: на такой почве искать какие-либо следы – пустое занятие.
Гаишник вел их через заросли, однако они по-прежнему двигались параллельно дороге.
– Здесь. – Он указал на крошечную поляну, отгороженную от дороги кустами, заросшую буйной болотной осокой. В центре поляны высилась старая ель, точнее, даже ее обломок: высокий, корявый, лишенный коры пень. За ним снова начинались кусты, и вот на их листве-то и…
Труп лежал возле самых корней ели. В предутренних сумерках это было странное, жуткое зрелище – мертвенно-бледное голое мертвое человеческое тело – на темной траве. Однако, чтобы рассмотреть детали, необходим был фонарь. Кто-то из милиционеров побежал к машине. И вот желтый электрический круг заплясал по траве и кустам. Света, однако, не прибавилось. Наоборот, лесные тени стали гуще, темнее. Сумерки клубились в тесной болотистой низине. В горле першило от сырости, запаха болотной тины и гниющей листвы. Катя почувствовала озноб.
Это не был ее обычный мандраж на месте происшествия, когда она одновременно и страшилась увидеть очередного жмурика, и сгорала от любопытства немедленно узнать все обстоятельства происшедшего и записать их в свой репортерский блокнот. Нет, здесь, у Май-горы, она испытала совершенно иные чувства. Незнакомые, странные, они, казалось, поднимались из самых глубин ее сердца и пугали. Откуда-то – возможно, из этой вот сумрачной чащи, из болота, – надвигалось нечто невидимое, необъяснимое, жуткое, оно уже было близко, совсем близко – чье-то дыхание чудилось за спиной, чья-то тень, чье-то присутствие и угроза…
Это был инстинктивный, древний, первобытный страх человека перед… Катя тревожно оглянулась по сторонам – перед чем, господи? Это же самое сильное, необъяснимое и странное чувство она испытала и… Да, перед тем, как они впервые отправились в тот дом, спрятавшийся за зеленой стеной кустов. Она попыталась успокоить себя: «Да что ты, черт возьми, так распускаешься! Ты же на работе, произошло убийство. Тебя взяли на место происшествия (вспомни, вспомни же, сколько раз ты сама так настойчиво этого добивалась!). А ты только и делаешь, что трясешься, как овца, от страха и…»
Но овладевшие ею чувства были сильнее всех доводов разума. Здесь, у подножия Май-горы, каждой клеткой своей, каждым нервом впитывая и эту промозглую сырость, и эти ядовитые призрачные сумерки, и свет умирающей на бледно-зеленом утреннем небе луны, Катя чувствовала себя песчинкой, маленьким, беспомощным, глупым и плаксивым созданием, которому суждено… ГОСПОДИ, НУ ЗАЧЕМ МЫ ТОЛЬКО СЮДА ПРИЕХАЛИ? ЧТО МЫ МОЖЕМ ИЗМЕНИТЬ, РАЗ ЭТО УЖЕ ПРОИСХОДИТ? КТО ВООБЩЕ МОЖЕТ ПРОТИВОСТОЯТЬ ЭТОМУ? ЭТОМУ ВОТ…
Катя с ужасом смотрела на куст, возле которого стояла. Не труп первым привлек ее внимание, нет. А это вот сплетение ветвей и листьев – кажется, это была бузина.
– Осторожнее, измажетесь. Кровищи-то… – Гаишник тоже смотрел на куст. Лицо его, бледное и напряженное, кривилось от отвращения.
ЛИСТЬЯ И ВЕТКИ БЫЛИ В КРОВИ. Катя дотронулась до них и действительно «измазалась».
– Смотри внимательно! Узнаешь его? Кто-то? Кто-то из них, да? – Колосов приподнял мертвеца за плечи, словно куклу, демонстрируя его потрясенной Кате.
«Кто-то из них… Никита уверен, что убитый – кто-то из тех, кто сидел с нами и Сорокиной за одним столом в тот вечер, кто-то, кого он еще не видел, с кем не беседовал… Кто же это… Боже мой…»
Мертвец, оскалившийся в дикой гримасе ужаса и боли, исказившей его черты, был незнаком ей, совершенно вроде бы неузнаваем. Тощее, хрупкое, голое тело, тщедушное, жалкое. С него содрали всю одежду, и сейчас один из гаишников вытащил испачканный глиной ком ее из кустов. Ветхая клетчатая рубаха, лихие спортивные брюки с лампасами, застиранные семейные трусы.
– Никита, да это же… – Катя смотрела на одежду.
«Хозяева, што ль, нужны? Так стучите громче… – пронеслось в ее голове молнией – хриплый такой, пьяненький, добродушный голос. – Батя, как с войны вернулся, настрогал нас пять штук… Ведьма, ведьма она была, понял меня – нет?»
ОНА ОПОЗНАЛА Колоброда сначала только по одежде. Потом уже, через силу приглядываясь к тому, что валялось в траве у ели и некогда именовалось «человеком разумным», уверилась, что мертвец – тот самый косильщик лужаек. Залитое же кровью, искаженное дикой гримасой лицо мертвеца было по-прежнему неузнаваемо.
Колосов осматривал труп. Кате показалось, что с некоторых пор делает он это чисто машинально. Это словно уже вошло в непреложную обязанность, превратилось в некий ритуал, бесконечный, отработанный до мелочей, до автоматической точности движений, жестов, – калейдоскоп мертвецов – удавленник-самоубийца, отравленная женщина и этот вот, окровавленный, жуткий…
Катя не в силах была глаз отвести от огромной багровой раны на горле Колоброда.
– Резаная. – Колосов как раз и сам ее осматривал. – О таких обычно говорят: от уха до уха полоснули. Сонная артерия, гортань, трахея рассечены. Глубина раневого канала почти до позвоночного столба – ему почти голову отделили. Только вот где кровь? Тут целая лужа должна быть.
– Там кровь, на кустах, и дальше на протяжении почти сорока метров к тропе, что наверх ведет в гору, – доложил старлей, который явно не знал, что теперь ему делать, и ждал распоряжений. – Дальше по следу мы пока не поднимались. Пройти?
– Подождите пока. На щиколотках у него следы от веревок. – Колосов осматривал ноги убитого, живот, бедра, половые органы. Затем поднялся, обошел кругом еловую корягу, осмотрел, приподнимаясь на носки, каждую развилку сухих узловатых сучьев. – А вот тут что-то вроде к смоле прилипло. Лейтенант, обратите внимание, когда следователь и эксперт подъедут, проследите, чтобы они осмотрели и дерево. У погибшего след от веревки на щиколотках, возможно, его пытались подвесить, перед тем как… Что-то новенькое в этих богоспасаемых местах – вешать людей вниз головой, как баранов, кровь им пускать. – Лицо Колосова, когда он говорил это, было почти жестоким, циничным. – Пускали, надо же… А куда же дели? Таз, что ли, аккуратненько подставили… Тут же лужа должна быть, море… Кроме раны на горле, иных повреждений вроде нет, или все-таки… – Он снова опустился на колени перед трупом, начал осматривать спину, плечи Колоброда, кисти рук. Повернул кисти ладонями вверх, чтобы осмотреть подушечки пальцев, и вот тут-то…
Стоп. Катя напрягла зрение. ТАКОЕ ОНА УЖЕ ВИДЕЛА. И совсем недавно. Это привлекло ее внимание там, у соседей за столом, а потом после припадка Сорокиной напрочь вылетело из памяти. Косой шрам, изувечивший левую руку Олега Смирнова, – розовая ровная линия, перечеркнувшая ладонь.
Точно такая же линия, только свежая, кровавая, перечеркивала теперь и левую ладонь Колоброда.
– Порез, длина примерно сантиметров девять-десять. – Колосов ощупал рану. – Возможно, защищаясь, он схватился за лезвие… за предмет, которым на него было совершено нападение.
– Никита, он не схватился за лезвие, – как тихое эхо, прошептала Катя. – Мне кажется… я видела это. Выслушай меня, пожалуйста, внимательно.
Колосов слушал ее сбивчивые объяснения. Лицо его еще больше ожесточалось. Таким Катя его действительно не видела никогда. Начальник отдела убийств менялся прямо на глазах. И причиной тому – Катя это чувствовала всей кожей – было растущее в его душе бешенство. Быть может, в нем бродил, кипел, бил через край еще не выветрившийся хмель. («С чего это вдруг он напился? – раздраженно подумала Катя. – Этого сейчас нам только не хватало тут!») Может быть, дело было в этом, но и следа теперь даже не осталось в Колосове от той потерянности, за которую Катя так искренне жалела его всего четверть часа назад.
Теперь Колосов был… О, подобная перемена Кате чрезвычайно не понравилась… Мужчина в приступе бешенства, что бык, бросающийся на красную тряпку. Слеп, глух, яростен, неистов, беспощаден, непредсказуем в своих поступках. Но изменить сейчас что-то, переломить в душе Никиты эту пожиравшую его ярость она уже не могла. Что толку говорить ему сейчас «успокойся, остынь», когда он даже не слышит ее – а слышит лишь стук своей крови в висках?
– Кто у вас там задержан? – спросил Колосов хрипло. – Лейтенант, вы говорили – он в реке с себя кровь смывал. Где он?
– Не то чтобы мы видели, что он смывал… Так ребятам показалось, мы предположили… – Старлей ГИБДД тоже что-то уловил этакое в тоне начальника отдела убийств. – Возможно, мы и ошиблись. Я ж говорю, мы как приехали, как увидали это все, я тут же патруль послал местность осмотреть. Ну и на берег реки тоже… А там этот вроде в воде. Ребята его выволокли. А он в крик – в чем дело, дачник я местный, всегда утром по холодку здесь… Ничего, мол, не знаю, не видел.
– Где он, я спрашиваю?
– В опорный доставили. Там решили – пусть пока под охраной побудет до выяснения. А вы куда же… куда вы, товарищ майор?
– Ты куда, Никита?!
Катя и гибэдэдэшник крикнули это одновременно: Колосов развернулся и ринулся к машине.
– Куда тебя несет? – Катя клещом вцепилась в его руку, буквально повисла на ней всей тяжестью тела. – Ты с ума сошел? Что ты задумал? Мы еще здесь ничего не закончили! Сейчас следователь приедет, опергруппа, их в курс надо ввести. Не смей меня отталкивать, слышишь? Ненормальный, мне же больно!
Он смотрел на нее – и не видел. Катя пыталась потом забыть этот взгляд – тщетно. Ей было горько до слез, но времени падать духом, раскисать уже не было. Она чувствовала: отпусти она его сейчас, и случится непоправимое.
– Никита, послушай… Да послушай ты меня! Там следы крови на кустах, на траве. Мы еще до конца не осмотрели! – Катя решила, что она костьми ляжет, но не пустит этого бешеного сейчас туда, к задержанному, вершить суд и расправу.
В процессе увещевания впавшего в ярость нетрезвого коллеги все ее собственные страхи вдруг разом улетучились. Ее не пугали больше ни это мрачное место, ни изуродованный труп, ни призрак, тень того неизвестного жуткого существа, убийцы-садиста, чье присутствие здесь она ощущала всей кожей. Потому что не далее как несколько часов назад здесь, на поляне, он кромсал, резал, рвал податливую человеческую плоть, пускал кровь, зачем-то разбрызгивал ее потом по траве и кустам, точно в приступе дикого, буйного исступления. Нет, теперь из всего этого неожиданного кошмара Катю пугал лишь Никита. РАЗВЕ МОЖНО ДОПУСТИТЬ, ЧТОБЫ ОН В ТАКОМ СОСТОЯНИИ УВИДЕЛСЯ С ЗАДЕРЖАННЫМ? Кто бы этот человек там ни был, что бы ни сотворил. Ведь Колосов пристрелит его, а потом… Затем и рвется туда, по глазам его безумным это видно!
– Что же, я должна одна все тут делать?! – крикнула Катя.
И этот последний, жалкий, капризный, настоящий женский довод, за который, как за соломинку, она ухватилась в страхе и отчаянии, как ни странно, подействовал на Колосова лучше всех иных слов.
Не то чтобы он успокоился, пришел в себя. Нет, он просто холодно кивнул:
– Ладно, сначала все осмотрим здесь, не кричи. А потом уж…
Вместе с сотрудниками ГИБДД они обследовали залитый кровью куст бузины – создавалось впечатление, что кто-то намеренно оставлял там некий жуткий знак.
– Вот и тут тоже на траве, и вот еще… – Старлей осматривал дерн под ногами, словно росой, испещренный бурыми каплями. – И дальше кровяные следы по тропе наверх.
– Дай фонарь, – Колосов протянул руку. – Ждите опергруппу. А мы с…коллегой, – он глянул на притихшую Катю, – пройдем по всему маршруту. Посмотрим, куда же ведут эти следы.
Весь путь наверх, как впоследствии описывала Катя своей приятельнице это уже второе по счету восхождение на Май-гору, ее не оставляло ощущение, что кровавую тропу кто-то проложил специально, отмечая ее особыми страшными вехами в виде кровяных потеков и брызг на траве и кустарнике. Пятно света от фонаря шарило по зарослям, и то тут, то там они находили все новые и новые следы. Все круче уходила тропа, все выше они поднимались. Заросли малины, орешника, крапивы, кусты боярышника, бузины – сейчас Катя ничего этого перед собой не видела, не замечала, кроме цепочки черных кровавых пятен, потеков, сгустков, брызг – то тут, то там…
И ей все казалось: они с Колосовым, как две ошалелые ищейки, спущенные с поводка, идут по кровавому следу, все быстрее, быстрее. А сердце уже колотится в ребра, и от крутого подъема дыхание вот-вот, кажется, разорвет легкие.
– Ты в порядке? – Колосов, сам задыхавшийся и взмокший от напряжения, обернулся к еле живой от усталости Кате, протянул ей руку и последние несколько метров до вершины холма буквально тащил ее за собой.