Глава седьмая
Кофе по-турецки
Младшая сестра у Кухарского действительно имелась. Ее очень рано выдали замуж. С мужем, небогатым литовским шляхтичем, она уехала жить в глухое село где-то под городом Вильно, ему принадлежащее. Регулярную переписку брат с сестрой не поддерживали. Ее долю наследства, по российским законам совсем незначительную, Анджей ей выплатил. В ответ она сообщила, что у него уже есть два племянника и три племянницы, а теперь она беременна в шестой раз. Ясное дело, эта Ванда, по мужу – пани Уланович, абсолютно не походила на даму в роскошном кремовом платье, столь непринужденно державшую себя в кабинете главнокомандующего Екатеринославской армией.
Но кто она такая?
Турчанинов ответил Кухарскому, что все сведения о напарнице, нужные для проведения операции, ему предоставлены. Польский дворянин, однако, этим не удовлетворился. Слишком сильное впечатление произвела на него княгиня Мещерская. В штаб-квартире Потемкина ныне пребывало множество самых разных людей, в том числе – великосветских болтунов, сплетников и интриганов. От них Анджей узнал, что Анастасия Петровна некогда была фавориткой светлейшего князя, затем вышла замуж за одного из его адъютантов, давно лишившегося этой должности и служащего где-то на юге империи.
Портрет женщины, не слишком отягощенной нормами нравственности и морали, был готов. Кухарский решил наладить с ней неформальные отношения. С этой целью он в пустынном коридоре губернаторского дворца обнял русскую красавицу, сжал ей левую грудь и запечатлел на ее лилейной шейке страстный поцелуй. Она дала ему пощечину, причем настолько сильную, что бывший австрийский военный инженер отлетел к стене и рукой схватился за пострадавшую щеку.
– Madam! – воскликнул он в крайнем изумлении. – Qu-est-ce que cela veut dire?
– Connaitre votre place, monsieur[11]! – грубо ответила курская дворянка и пошла дальше.
Между тем они оба торопились на совещание, которое проводил начальник секретной канцелярии Ее Величества, чтобы согласовать некоторые детали предстоящей поездки в Стамбул. Он составил список оперативной группы, весьма небольшой по количеству, определил время ее выезда, маршрут движения, места остановок и проживания в Варшаве, Вене и Париже, подсчитал сумму примерных затрат на командировочные, проездные, а также стоимость номеров в европейских отелях среднего класса.
Безусловно, совещание носило сугубо технический характер, но на нем почему-то сложилась нервная, напряженная обстановка. Возможно, тон задала Аржанова. Во-первых, она была взбешена поступком Кухарского. Во-вторых, Турчанинов, не советуясь с ней, составил список сотрудников, командируемых в османскую столицу, и в нем не нашлось места людям, которых она хорошо знала и которым всецело доверяла. Мало того, что польский дворянин, судя по всему, заимел на нее какие-то виды, так еще и защитить от его донжуанских поползновений Анастасию в сложной ситуации будет некому.
Турчанинов, ничего не подозревая, передал список оперативной группы Флоре и попросил с ним ознакомиться и его завизировать. Аржанова отодвинула бумагу в сторону:
– Я не подпишу.
– Почему? – удивился Петр Иванович.
– Выезжать за пределы России с этими людьми я не собираюсь.
– Мы подбирали их очень тщательно.
– Охотно верю. Однако мне они неизвестны.
– Ну и что? – пожал плечами действительный статский советник.
– Заметьте, – возвысила голос Аржанова, – речь идет не только о выполнении важнейшего поручения государыни, но и о моем возвращении в Россию с секретными документами, и, следовательно – о моей безопасности и даже жизни…
– Вы всегда преувеличиваете, любезная Анастасия Петровна, – Турчанинов еще не понимал, что сейчас получит отпор по всем пунктам составленного им плана.
– Мне кажется, я говорю достаточно ясно, ваше высокопревосходительство, – курская дворянка повернулась к Потемкину, который сидел во главе стола и внимательно слушал этот диалог.
После путешествия царицы в Крым влияние и роль светлейшего князя возросли необыкновенно. Екатерина Алексеевна публично восхищалась его талантами и его деяниями. Такой же благосклонностью самодержицы всероссийской пользовались и ближайшие помощники Потемкина, неусыпными своими трудами превратившие путешествие в грандиозную демонстрацию мощи и величия нашего государства. Аржанова, которая придумала «восточный эскорт» и остановила обезумевших лошадей императорского экипажа на перегоне от Симферополя к Бахчи-сараю, находилась среди них. светлейший теперь доверял ее суждениям и ее интуиции беспредельно. Турчанинов в Крым не ездил, свидетелем ее подвигов не был и совершенно упустил из вида данное обстоятельство.
– А у вас есть список группы, Анастасия Петровна? – спросил генерал-фельдмаршал.
– Конечно, ваше высокопревосходительство! – горячо ответила Анастасия. – Вы сами отлично знаете моих людей. Они пойдут за мной в огонь и воду!
– Да, это так, – кивнул Потемкин. – Подайте ваш список с краткой характеристикой на каждого участника. Я подпишу его сегодня же. Вы, Петр Иванович, приобщите сей документ к папке «Операция „Секрет чертежника”».
– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, – только и оставалось угрюмо произнести статс-секретарю царицы.
– Теперь поговорим о сроках, – продолжал светлейший князь. – Осаду Очакова я намерен начать летом следующего, 1788 года. Хорошо бы к тому времени или по крайней мере к осени заполучить чертежи подземных минных галерей и общий план крепости, которую усовершенствовали французы.
– Думаю, я смогу выехать в начале января, – сказала Анастасия.
– Мы надеялись отправить вас в дорогу прямо из Кременчуга и немедленно, – возразил ей Турчанинов.
– Сейчас я вернусь в Севастополь, чтобы повидать мужа и детей, – курская дворянка упрямо наклонила голову. – Ведь дети мечтают о замечательном празднике Рождества Христова, о пушистой елке, о красивых игрушках на ней и подарках…
– Осмелюсь вас спросить, ясновельможные паны, – впервые за все совещание подал голос Кухарский. – Кто же является руководителем нашей группы?
– Княгиня Мещерская! – одновременно ответили ему и Потемкин, и Турчанинов…
Весело и приятно ездить по длинным российским дорогам зимой, если, конечно, температура воздуха не опускается ниже десяти – двенадцати градусов по Цельсию. Тракт делается ровным, как доска, и отменно укатанным. Лошади бегут по нему от одной почтовой станции до другой быстро, полозья санок и кибиток скользят по колее легко. Заснеженный густой лес, подступающий к самой дороге, стоит, точно заколдованный. Глубокую тишину вокруг нарушает лишь задорный перезвон валдайских колокольчиков под дугой у коренника лихой тройки.
Но скоро необъятная северная страна останется у них за спиной. Впереди – польская граница, таможня, первая серьезная проверка документов, изготовленных умельцами из секретной канцелярии Ее Величества.
В их качестве Аржанова не сомневалась. Для таможенников имелся у нее и другой весомый аргумент – золотые рубли, высоко ценимые на всем прилегающем к Российской империи пространстве.
Завернувшись в медвежью полость, курская дворянка задумчиво смотрела на лес за окном. Он тянулся от версты к версте, совершенно нетронутый человеком, непроходимый, многовековой, представляющий лучшую защиту для русского народа от непрошеных гостей и завоевателей жизненного пространства.
Рядом с ней на сиденье из кожаных подушек расположилась Глафира, ныне названая белорусской мещанкой из города Витебска, вдовой фейерверкера крепостной артиллерии. Турчанинов и заикнуться не посмел против ее поездки вместе с барыней после совещания у главнокомандующего Екатеринославской армией. Верная служанка торжествовала победу и на том основании снисходительно отнеслась к появлению своего конкурента по чародейству – Сергея Гончарова, белого мага.
Поскольку бывший моряк довольно сносно изъяснялся по-голландски, то ему изготовили паспорт жителя города Саардама Клааса Поля, корабельного мастера, пять лет отработавшего по контракту на санкт-петербургской верфи. Он сидел в экипаже на откидной лавке слева, посасывал короткую морскую трубочку и развлекал женщин рассказами о своей штурманской службе на купеческом судне.
По агентурным сведениям, султан Абдул-Гамид Первый собрал при своем дворе группу народных целителей, астрологов, предсказателей будущего и ничего не предпринимал без их советов. Задачу внедриться в эту группу перед колдуном не ставили. Но искать контакты с придворными звездочетами он мог, пытаться разгадать их методы влияния на повелителя всех мусульман – тоже.
Сергей Гончаров, узнав, что путешествие в Турцию будет с курской дворянкой и ее людьми, сразу согласился. Как-никак, он основательно познакомился с конфиденциальной работой летом 1782 года, исколесив почти весь Крым с Аржановой, князем Мещерским и доблестными новотроицкими кирасирами и отбив нападение кавказских наемников мятежника Бахадыр-Гирея на древнюю горную крепость Чуфут-кале.
В экипаже, который ехал впереди, находился Кухарский. У него были подлинные документы. С каждым днем путешествия, по мере приближения к границе, он становился все веселее, все самоувереннее. Еще бы! Совсем скоро он увидит Варшаву, услышит родную речь, встретит своих соотечественников. Надо сказать, что польский дворянин ни единым словом не обмолвился ни с Турчаниновым, ни с Потемкиным об инциденте с княгиней Мещерской, который произошел перед совещанием. Они ни о чем не догадывались. Поняв это, Анастасия тоже не стала им сообщать о возмутительной выходке пана Анджея. Она лишь свела к минимуму общение с «братом».
Теперь Флора размышляла о том, что все это не есть хорошо, что так начинать многоходовую сверхсекретную операцию крайне опасно, что за польским дворянином нужен глаз да глаз. Отчасти с ее внутренней тревогой перекликалась оценка, которую дал Кухарскому Гончаров. Он сказал ей, что пан Анджей – большой притворщик. А ведь колдун познакомился с бывшим военным инженером всего три недели назад, почти не разговаривал с ним, только наблюдал и слушал его многословные рассуждения.
Но невозможно, совсем уж невозможно было обойтись без Кухарского в операции «Секрет чертежника».
Посол России во Франции князь Куракин нашел в Париже вербовщика, который занимался наймом специалистов для турок. Им безотлагательно требовались именно инженеры, ибо реконструкция крепости Измаил находилась в самом разгаре. Посол России в Польше барон Штакельберг действовал через свою агентурную сеть и хитрым образом предупредил деятелей польского профранцузского подполья о скором приезде в Варшаву горячего патриота Речи Посполитой Анджея Кухарского, отставного инженер-лейтенанта австрийской армии, готового служить хоть черту, хоть дьяволу, но лишь бы против русских. Эти люди тотчас сообщили о нем парижским друзьям.
Вместе с Кухарским в экипаже ехали его камердинер, молодой слуга по имени Ян, и корнет Чернозуб. Кирасирскому офицеру предстояло играть роль второго слуги ясновельможного пана, простого украинского казака из Полтавской губернии. Когда-то Остап Чернозуб таковым и являлся. Но годы, проведенные в Новотроицком полку, в отряде телохранителей Потемкина, в Санкт-Петербурге и в Москве, в Крымском ханстве вместе с курской дворянкой, оставили след. Не простодушным, малообразованным украинским парубком с одной мыслью в голове – «Бей клятых ляхов!» – остался он, но сделался вышколенным сотрудником спецслужбы. Причем российской спецслужбы, одарившей его чином офицера, наградами, приличным денежным содержанием, знакомством с сильными мира сего. После того как «восточный эскорт» остановил упряжных царских лошадей, улегшись на дорогу, государыня пожелала его увидеть, сказала слова благодарности, сняла с руки золотой перстень с собственным вензелем и подарила Чернозубу.
«Клятый лях» теперь сидел перед ним. Они пытались разговаривать по-польски, по-украински, по-русски. Надо признать, это давалось кирасиру с трудом. Он вообще был не мастак вести беседы. Зато ударом кулака мог свалить с ног любого. Предупрежденный Флорой о возможном поведении Кухарского, он смотрел на польского дворянина исподлобья, однако никаких чувств не отражалось на его лице с широкими скулами, темными, подкрученными вверх усами и квадратным подбородком.
Третьей в санном поезде шла простая крытая повозка, так же как экипажи, поставленная на полозья. Лошадьми в ней правил унтер-офицер Новотроицкого кирасирского полка Борис Прокофьев, одетый, правда, в крестьянский нагольный полушубок, меховой треух, штаны из домотканого сукна и сапоги. За его спиной на плетеных баулах, деревянных сундуках и кожаных саквояжах, набитых всевозможным добром и припасами, на матрасе, в толстой фризовой шинели валялся сын Глафиры Николай, меткий стрелок. Егерский штуцер ручной сборки, верный его друг, упрятанный в чехол, лежал рядом. Совершенно счастливым чувствовал себя Николай: и едут они далеко, в неведомые страны, и постылая жена с ребенком осталась дома, и барыня, прекрасная дама его сердца, находится почти рядом…
В Варшаве они сперва поселились в гостинице на улице Маршалковской, заведении недешевом и вроде бы вполне приличном. Но ночью полчища тараканов и клопов атаковали их в просторных комнатах. Хорошо еще, что они не перенесли в номера свои сундуки, баулы, саквояжи, а то бы польские насекомые пробрались и туда. Весь следующий день ушел на поиски новой квартиры, и к вечеру они переехали в дом на окраине города.
Это было даже лучше с точки зрения конспирации. Участники оперативной группы плохо говорили по-польски. Объяснение существовало: все они-де – украинцы и белорусы, жители земель, колонизированных Речью Посполитой в давние времена. Но все равно это могло показаться подозрительным тем крайне осторожным и очень внимательным к мелочам господам, с коими приходилось встречаться в Варшаве Кухарскому и Аржановой.
Анджей сразу заметил, что присутствие на переговорах его очаровательной «сестры» благотворно действует на суровых людей, озабоченных свободой и независимостью Польши. Свой невероятный выговор на родном языке «Ванда» объясняла долгой и замкнутой жизнью среди белорусских крестьян в их поместье под Рогачевым, но по-французски при том болтала свободно. Ясновельможные паны, улыбаясь, целовали ей ручки, приглашали в гости и удивлялись, отчего красавица до сих пор не замужем. Они пытались оказать ей содействие в столь важном деле, как поиски достойного супруга, и это, меду прочим, тоже сыграло свою роль.
Примерно через два месяца оперативная группа покинула Варшаву, имея три абсолютно достоверных, подлинных рекомендательных письма к некоему месье Альфреду Карпантье, и направилась в Париж.
Анастасия в 1781 году жила в Вене, прекрасном южно-европейском столичном городе. Однако Париж ей понравился больше. Париж, как заметил один из французских королей, «стоит мессы». Было нечто восхитительное, не передаваемое никакими эпитетами и сравнениями в атмосфере столицы Франции.
Любимым местом для прогулок Аржанова избрала Люксембургский сад, где стояли статуи всех французских королев и посередине находился бассейн с фонтаном, облицованный белым мрамором. Они жили неподалеку от Люксембургского сада, на рю Мадам, 53, в трехэтажном доме, и ждали, когда все документы отставного австрийского инженер-лейтенанта будут оформлены и, в частности, переведены на арабский язык, считавшийся в Османской империи государственным, его свидетельство об окончании венской военной академии и офицерский патент.
Альфред Карпантье являлся лишь помощником представителя султана, турецкого чиновника Сулеймана-эфенди, а тот никуда не торопился. Анастасия, знакомая с нравами и обычаями Востока, первой догадалась, что нужна взятка. Но в какой форме и в каком размере?
Оказалось, что тариф давно установлен – треть годового жалованья нанимаемого на службу, и это еще по-божески. Деньги следует отдавать прямо при заключении договора самому Сулейману-эфенди, иначе он не приложит к бумагам черную печать своего повелителя, причудливо украшенную арабской вязью.
В тот день, когда турецкие документы очутились в руках Аржановой, польский дворянин отпросился вечером погулять по Парижу в последний раз. Чернозуб, как обычно, пошел за ним следом. Уже в полночь он буквально за шиворот вытащил бывшего иженер-лейтенанта из грязного, дешевого борделя на площади Мулен-Руж. Тот был пьян в стельку, сыпал ругательствами по-польски и по-немецки и не мог объяснить, где оставил свой бумажник. Возможно, его стащили проститутки, которые жаловались Чернозубу, что его господин принуждал их к вещам, совершенно непотребным.