Наняв извозчика, кирасир в таком виде доставил пана Анджея на рю Мадам, 53, поднял на второй этаж и предъявил Флоре. Она, недолго думая, надавала «брату» звонких пощечин и затолкала в ванную комнату. Там два ражих мужика – унтер-офицер Прокофьев и сын Глафиры Николай – раздели шляхтича догола и окунули в чан с холодной водой. Примерно через полчаса Кухарский протрезвел. Его вытащили, досуха обтерли полотенцами, надели на него свежую рубашку и напоили горячим сладким чаем с лимоном.
Ожидая конца экзекуции, курская дворянка сидела в гостиной и читала на языке оригинала произведение немецкого писателя Иоганна Вольфганга Гете «Страдания юного Вертера», впервые вышедшее в свет 1774 году. Кухарский, одетый в рубашку и в шелковый халат, вошел в комнату с видом полнейшего раскаяния.
– Что вы за идиот, Анджей, – ласково сказала ему Аржанова, положив между страниц книги кожаную закладку с аппликациями. – Вздумали удрать от нас. И где? В Париже!
– Приношу свои извинения, ясновельможная пани, – поклонился ей инженер-лейтенант.
– Какое зелье вы пили в этой забегаловке?
– Почти целую бутылку ямайского рома.
– Ничего себе! Значит, хотели опьянеть быстро и надолго?
– Может быть, ясновельможная пани, – скромно потупился он.
– Глафира, подай господину лейтенанту рома в большой нашей чарке.
– Премного благодарен, – сказал польский дворянин, которого начала мучить жажда и с похмелья от боли раскалывалась голова.
– Как бы там ни было, Анджей, – заговорила Анастасия, – но завтра мы выезжаем. У нас нет времени лечить ваши безумные заскоки. Идет война. Русские солдаты гибнут от турецких пуль, сабель, штыков… Хочу напомнить, что ваше вознаграждение полностью зависит от скорости достижения результата. Сумма его может увеличиться на двадцать пять процентов.
– Я знаю, Анастасия Петровна.
– Хорошо, коль знаете. Потому что в следующий раз…
Она замолчала и пристально посмотрела на Кухарского. После рома ему стало лучше. Взгляд его прояснился. Больше он не прятал от нее глаз, сел в кресло напротив и в задумчивости разгладил усы, по польской моде опущенные вниз, к подбородку:
– Честно говоря, ничего подобного я не ожидал, когда мне вас представляли в кабинете светлейшего князя.
Она усмехнулась:
– А чего ожидали? Будто штатный сотрудник секретной канцелярии Ее Величества, подписавший в присутствии императрицы присягу, окажется заурядной шлюхой? Да, продажных женщин у нас используют при некоторых поручениях. Но, во-первых, они глупы как пробки, а во-вторых, полностью находятся во власти первобытных инстинктов.
– Это каких же?
– Ну, например, все самки в стае обезьян хотят, чтобы их оплодотворил наиболее рослый, сильный, агрессивный самец. Однако мы с вами не обезьяны, не так ли?
– Конечно, нет. Интересно, сами вы кто и откуда? – решил он использовать доверительный тон в их беседе.
– Эх, Анджей! – разочарованно вздохнула Анастасия. – Зачем вам чужие секреты? Они здорово сокращают жизнь слишком любознательным людям. А жизнь, она и так коротка…
О Царьграде-Константинополе – Стамбуле Аржановой много рассказывала ее знакомая, юная турчанка Лейла, третья жена крымского хана Шахин-Гирея. Лейла отлично рисовала, и на ее картинах акварелью и гуашью столица Османской империи выглядела очень романтично. Голубые воды Босфора, прекрасные мечети, перестроенные из православных храмов, роскошные сады, фонтаны в белом мраморе, дворец султанов Топ-Капы с высокими стенами и купольными крышами.
Но начать надо с того, что Царьград-Константинополь на двух берегах пролива, соединяющего Европу и Азию, возвели вовсе не турки, а византийцы. Сами себя они называли «ромеями», как бы подчеркивая свою связь с великой Римской империей. Византийская империя просуществовала почти восемьсот лет, от 658 года, когда был основан Царьград-Константинополь, до 1453 года, когда орды диких кочевников из Малой Азии, турок-сельджуков, под руководством султана Мехмеда II Завоевателя, или, по-тюркски, «Фатиха», захватили его.
По своему обыкновению, кочевники три дня грабили и выжигали город, убивали жителей. Но потом одумались. Кто будет работать на них? Кто перестроит церкви в мечети, кто восстановит разрушенные крепостные стены, башни, дворцы и другие здания? Ведь султан Мехмед II имел честолюбивые замыслы. Он хотел превратить Царьград-Константинополь, один из мировых центров христианства, в город, свидетельствующий о великой победе воинов Аллаха, в столицу новой, исламской империи.
Рабы, свезенные из стран, покоренных турками, в течение XVI столетия построили новые, замечательные мечети: Баязида, Сулеймание, Селимиийе, Рустем-паши, Соколу-Мехмет-паши, Михримах-Султану – а также множество других прекрасных зданий. Мусульманский Константинополь-Стамбул блистал невероятной роскошью. Жители его наслаждались богатством и покоем, не веря, что когда-нибудь этому придет конец.
Первый звонок для турок прозвенел осенью 1683 года. Стотысячное войско под командованием великого визиря Кара-Мустафы осадило Вену. Однако штурмом они взять ее не смогли. В полевом сражении под стенами города османы были наголову разбиты соединенными австро-венгерско-польскими войсками. После этого они, прежде непобедимые, стали терпеть поражения от регулярных армий европейских монархов. Огромные поступления в казну султана от военных грабежей прекратились. Жизнь в Османской империи постепенно стала приобретать другой образ.
Трудно было туркам смириться с неудачами. Но причина их бесконечных неурядиц на самом деле крылась в них самих, в системе их государственного устройства, устаревшего к началу XVIII столетия, но не способного к переменам, а также – в вырождении династии Османов, где на смену султанам воителям, полководцам и реформаторам пришли сибариты и сладострастники, не покидавшие стен гарема…
Аржанова, готовясь к операции «Секрет чертежника», специально изучала историю Турции. Потемкин еще в Кременчуге подарил ей три книги. Первая была очень старая, 1678 года издания – «Двор цесаря турецкого», написанная поляком Симоном Старовольским и переведенная на русский язык. Вторая – «Voyages de M. de la Motraye en Europe, Asie et Africa» – поновее, 1727 года издания, и еще одна, совсем новая, весьма содержательная и для работы полезная, написанная господином Грело – «Relations nouvelles d’un voyage de Constatinole».
Имелись у нее и практические знания. С действиями турецкой разведки она несколько лет сталкивалась в Крыму и не раз выходила из этих столкновений победительницей, хотя турки боролись за полуостров отчаянно. Крымские татары – преданные вассалы султана и слепые подражатели всех османских нравов, обычаев и мод – тоже были ей хорошо знакомы. Их языком она владела, как родным, и знала арабскую грамоту, на которой был написан Коран…
К Константинополю-Стамбулу путешественники подъезжали, естественно, с европейской стороны, от старинного города Эдирне, через селения Чорлу и Силиври. Местность вокруг напоминала курской дворянке крымские пейзажи. То же необозримое степное пространство, кое-где пересекаемое мелкими речками с отлогими берегами. Через них были переброшены мосты, находившиеся в ветхом состоянии. Правда, на дороге попадались участки, вымощенные камнем, но совсем недлинные, неровные и узкие. Похоже, их проложили еще византийцы.
В Силиври, находившемся в 65 км от Стамбула, они решили заночевать и даже остановиться на день-два, чтобы отдохнуть от своего длинного пути из Парижа. Аржанова подумала, что этот городок, населенный по преимуществу греками, потомками тех самых ромеев, которые не смогли дать отпор кочевникам, был точно по волшебству перенесен с берегов Черного моря сюда, на берега моря Мраморного. Хотя скорее, наоборот – греки, в незапамятные времена освоив Крым, построили там приморские селения по одному стандарту с прежними своими жилищами.
Совпадало многое. Узкие улочки, начинаясь чуть ли не от воды, карабкались вверх по склону горы. Дома с красно-черепичными крышами окружали высокие кипарисы, деревья мрачные и таинственные. В небольшую гавань приходили и уходили из нее фелюги с белыми треугольными парусами. Вдоль пристани выстроились в ряд разнообразные лодки. По утрам здесь продавали свежий улов – рыбу султанку и кефаль.
«Может быть, это Балаклава? – вспоминала Анастасия излюбленные крымские города. – Может быть, Гурзуф, Партенит, Ялта или Кафа…»
Приют они нашли в семье пожилых греков, владеющих таверной. Само заведение находилось на первом этаже, на втором этаже обитали хозяева. Они отдали путешественникам пять комнат, оставив себе шестую.
Из больших сеней, где пол устилали гладкие каменные плиты, они по крутой и высокой деревянной лестнице поднялись на площадку, составляющую примерно треть всего второго этажа. Это была столовая и зал, из которых двери вели в комнаты, совсем небольшие. Из окна своей Аржанова увидела обнесенный оградой садик с тремя насыпными ярусами земли. Между аллеями роз, так же как и в ее собственном саду в долине Черной речки, произрастал олеандр, кипарис, широколиственный инжир. Под ними корнями впивались в стену дома розмарин и миртовый куст. Густой плющ вился по стенам здания и расстилался фестонами по садовой ограде. Толстый серовато-коричневый ствол винограда поднимался к беседке, где широко раскинул гибкие лозы. Его зрелые темно-лиловые гроздья свисали вниз.
Для всех жителей Причерноморья созревший виноград – спутник месяца августа. Сбор винограда – время многотрудное и радостное, ибо сок солнечной ягоды, будучи обработан должным образом, веселит и вселяет бодрость. Но курской дворянке было теперь не до веселья. По сообщениям французских и австрийских газет она знала, что армия князя Потемкина уже осадила Очаков, что севастопольская эскадра ведет упорные бои с османской очаковской флотилией. У нее же нет никаких особо интересных новостей для начальника секретной канцелярии Ее Величества.
Греки пригласили путешественников-европейцев на ужин в столовую. Вдоль стен там стояли диваны, на полу лежал толстый ковер. Однако ужин сервировали по-турецки, то есть все сидели на кожаных подушках на полу вокруг низких столиков с большими круглыми подносами, где в тарелках находилась еда: пшеничные лепешки, жареная рыба, нарезанные овощи, а есть приходилось руками. Впрочем, имелось и немусульманское дополнение – кувшин с отличным вином. Старик-хозяин говорил, что изготовил его сам.
В роли терджимана, или, по-тюркски, переводчика, пришлось выступать Аржановой, ибо греки свободно изъяснялись на языке своих завоевателей. Они переняли не только язык, но и многие привычки кочевников, отуречились, как они говорили. Тем не менее жизнь христиан в Османской империи все равно оставалась тяжелой. Владельцы таверны, в частности, жаловались на самоуправство и безграничную алчность турецких чиновников, свое бесправие в судах, страх смерти, сопровождающий их на землях султана повсюду.
– Он хочет истребить всех христиан! – с южной горячностью восклицала старуха-хозяйка. – Да, хочет. Я жизнь кое-как прожила, но мои дети, мои внуки!..
Великолепный, царственный, блистательный Константи-нополь-Стамбул, опоясанный мощными, белеющими на солнце стенами, вознесший сотни минаретов и куполов соборных мечетей к прозрачному голубому небу, открылся их взорам. Турецкая столица располагалась на берегу Мраморного моря и на европейской стороне Босфора. Морская даль была видна за городскими кварталами.
Анастасия убедилась в том, что господин Грело в своей книге абсолютно точно описал особенности расположения города, при которых он получал огромные выгоды в международной морской торговле и при охране своих рубежей.
«Тот вдающийся в море кусок суши или, если угодно, тот полуостров, на котором расположен Константинополь, – сообщал наблюдательный француз, – начинает выступать из суши в окрестностях Семибашенного замка, чтобы затем вытянуться между двумя морями вплоть до того места, где построен дворец Сераля; территория города напоминает большой полукруг, описанный вокруг торгового порта; на севере она достигает маленькой речки, впадающей в море. Впрочем, о форме можно спорить. Одни полагают, что чертеж Константинополя похож на треугольник; другие предпочитают видеть в нем восьмиугольник; третьи – арфу; четвертые – рог изобилия, широкая часть которого упирается в сушу, а узкая омывается с двух сторон водами Черного и Мраморного морей…»[12]
Предупрежденные гречанкой-владелицей таверны в Силиври, Анастасия и Глафира уже переоделись в темно-коричневые фериджи – широкие плащи-накидки с капюшоном и длинными рукавами. Их в Турции носили все женщины-христианки. Фериджи превращали женские фигуры в нечто совершенно бесформенное и по-человечески невообразимое. Но ведь женщина, согласно учению пророка Мухаммада, и не является существом человеческого мира. Она – лишь животное, приспособленное для удовлетворения прихотей человека, то есть мужчины.
Стража у городских ворот подвергла путешественников-«кяфиров», или неверных, старательному осмотру. Проверяли документы, весь багаж, экипажи, повозку, лошадей и даже упряжь на них. Пан Анджей, как глава семьи, сначала держался важно и независимо, но затем стал нервничать.
– Чего они там ищут? – шепотом спросил он курскую дворянку.
– Повод для взятки, – ответила она.
– Надо дать им десять серебряных пиастров.
– Не спешите. Десять пиастров для чауша, или сержанта, – это много. Будем торговаться…
Закутав лицо до глаз капюшоном и упорно глядя вниз, себе под ноги, ибо законы шариата категорически запрещают женщине смотреть на мужчину прямо, – Аржанова заговорила с начальником стражи по-турецки. Он не сразу ответил ей потому, что женщина не смеет подавать голос, когда между собой беседуют ее господа, мужчины.
Но в ходе разговора сумма, запрашиваемая стражей, все-таки выяснилась. Инженер-лейтенант Кухарский был не просто путешественником, а офицером, нанятым на службу самим султаном, поэтому для него сделали скидку – всего три пиастра, по одному за каждое транспортное средство, сверх обычной платы за въезд в город.
– Ну и мошенники! – сказал пан Анджей, усаживаясь в карету.
– Привыкайте к восточному менталитету, дрогой брат! – с улыбкой произнесла Аржанова. – Безудержное взяточничество и казнокрадство – страшный бич современной Турции…
Между тем место жительства для семьи инженер-лейтенанта Кухарского, чьи документы оформлял представитель султана в Париже, было заранее определено. Конечно, не в самом Стамбуле, среди добропорядочных правоверных, а в Галате, где издавна селились иностранцы-христиане. Первыми тут появились итальянские купцы, затем, в 1536 году – французы, в 1580 году – англичане.
Галата – городской район, обнесенный крепостной стеной с воротами – существовал в турецкой столице как бы автономно. Одно– и двухэтажные его дома смотрелись в голубую гладь залива, на улицах, весьма благоустроенных, росли кипарисы, олеандр и жасмин. В Галате имелось все необходимое для жизни: магазины, разные бытовые мастерские, госпиталь, католическая и протестантская церкви, маленькая ратуша с залом для приемов и концертов.
С тех пор как король Франции Людовик XVI начал оказывать Османской империи действенную помощь в ее борьбе с Россией, население Галаты значительно увеличилось, в ней даже начали строить новые дома. Но селились в них не коммерсанты, как раньше, а военные специалисты: артиллеристы, литейщики, саперы, мастера корабельной архитектуры, инженеры, приглашенные для модернизации фортификационных сооружений на российско-турецкой границе.
Таким образом, приезд Кухарского никого в Галате не удивил. Теперь надо было соблюсти некоторые формальности для того, чтобы польский дворянин влился в колонию иностранных специалистов, проживающих здесь. Первая из них – сугубо официальный визит-представление послу Франции графу Шуазель-Гуфье. Вторая – визит к «бальи», или главе французской общины, избираемому жителями простым большинством голосов. Уже десять лет эту должность занимал полковник артиллерии Жан-Батист Дюллар.
К «бальи» следовало являться с супругой. Поскольку таковой у Кухарского не имелось, то он взял с собой «сестру Ванду». Как обычно, курская дворянка произвела благоприятное впечатление на французского офицера. Полковник предложил брату и сестре Кухарским сесть и прочитал им краткую лекцию о том, как европейцу жить в столице исламского мира.