Он кивнул:
— Именно это я и подумал, доктор. Я ведь когда-то и сам врачевал. Теперь я смутно припоминаю, как кто-то в операционной сказал, что у них чего-то не хватает.
— Покажите мне живот, — попросил я.
Шрам полугодичной давности был там, где ему и полагалось быть.
— Гм, — произнес я, скребя затылок. Затем оглянулся по сторонам. Поблизости не было ни души. Сейчас даже появление Бингхэма порадовало бы меня.
— Это может быть серьезно, — предположил я.
— Да, доктор, — закивал усатый. — Поэтому я и приехал сюда. Я ведь не из тех людей, что тут же бегут в суд жаловаться. Но вот если со мной что-то случится… Родственников-то у меня много, доктор.
— Правильно, — подтвердил я и, укрыв его одеялом, принялся в задумчивости шагать по приемной. Правила на сей счет были строги: обо всех неотложных ночных случаях требовалось немедленно извещать дежурного врача. Однако, если профессор и в самом деле ухитрился оставить в брюшной полости пациента ретрактор, он бы, разумеется, хотел узнать об этом прежде всех остальных.
Собравшись с духом, я позвонил профессору в Уимблдон. Телефон звонил с минуту, прежде чем в моем ухе послышался раздраженный женский голос:
— Да!
— Могу я поговорить с профессором?
— Кто это?
— Я звоню из больницы Святого Суизина, — осторожно ответил я.
— О Господи! Неужели нельзя хоть ночью оставить его в покое? Артур!
Еще несколько минут спустя я сбивчиво заговорил в трубку:
— Извините за беспокойство, сэр. Это один из ваших ассистентов…
— Роджерс?
— А? Нет, не Роджерс, сэр. Гордон.
Профессор шумно вздохнул.
— А где Роджерс?
— Спит, сэр. — Сущая правда — я сам видел, как двое дюжих парней затаскивали его наверх. — Я его подменяю. Дело очень срочное.
И я изложил профессору свои наблюдения.
— Что ж, вполне возможно, — произнес он. По голосу чувствовалось, что он не на шутку встревожен. — Подробности сейчас не помню, но полгода назад мне определенно помогала новенькая медсестра… Вы уверены… м-м-м… Гордон, что это детали ретрактора?
— Да, сэр. Никаких сомнений.
Последовало молчание.
— Хорошо, — наконец ворчливо произнес профессор. — Я приеду. Погода, конечно, препаршивая. Переведите его наверх и подготовьте операционную к срочному чревосечению.
— Слушаюсь, сэр.
— И еще, Гордон…
— Сэр?
— Вы правильно поступили, что позвонили мне.
— Спасибо, сэр! — восторженно гаркнул я.
Но он уже повесил трубку.
В течение следующего получаса я лихорадочно готовился к операции. Разбудил дежурную сестру и прочий хирургический персонал, распорядился застелить постель с грелкой и электрическим одеялом. Затем вернулся к пациенту, терпеливо дожидавшемуся меня на койке.
— Не волнуйтесь, старина, — ободряюще проговорил я, панибратски хлопая его по плечу. — Вы в надежных руках. — Я взглянул на часы. — Профессор подъедет с минуты на минуту. Он сам вами займется.
— Спасибо, доктор, — благодарно вздохнул прилизанный очкарик и прикоснулся к моей руке. — Поверьте, я очень признателен вам за столь внимательное отношение.
— О, я лишь выполняю свой долг, — скромно отмахнулся я. — Клятва Гиппократа, знаете ли, и все такое.
— Когда эта история закончится, доктор, — бодрым тоном продолжил он, — я с удовольствием встречусь с вами в более непринужденной обстановке.
— Возможно, возможно, — закивал я, снисходительно улыбаясь. — Все может быть.
— Приезжайте ко мне на уик-энд, — продолжил он. — У меня неплохая загородная резиденция. На самой Темзе. Старинный замок, который я в свое время приобрел по дешевке. Можем поохотиться, рыбку половить. У меня есть и собственное поле для гольфа, так что прихватите с собой клюшки.
— Я не совсем понимаю…
— Нет, лучше поступим так. В пятницу днем я пришлю за вами «роллс-ройс». Со своим шофером. Перепутать невозможно — весь автомобиль из чистого золота. Целиком — даже поршневые кольца…
Я обалдело вытаращился на него.
— А ведь, глядя на меня, — добавил он с гордостью, — никто бы и не заподозрил, что я — единственный владелец Английского банка[5].
С Бингхэмом я встретился в лифте. — Привет, старина, — ухмыльнулся мерзавец. — Жаль, что ты так и не стал ассистентом. — Да, мне тоже жаль.
— Здорово тебе влетело, да, старина? Я имею в виду этого психа. Тебе следовало сделать ему рентген, прежде чем будить профа. Или узнать место работы и должность. Я всегда это в первую очередь спрашиваю. Я бы на твоем месте поступил именно так.
— Не сомневаюсь.
— Теперь тебе придется искать работу в каком-нибудь захолустье, — с притворным сочувствием произнес этот негодяй. — Впрочем, мне говорили, что в Англии еще остались приличные клиники. Не такие, разумеется, как больница Святого Суизина, но и не сельские лечебницы. Попрощаться от твоего имени с профом? Ты ведь, наверное, не захочешь встречаться с ним после этой истории?
— Нет, я только что заходил к нему. Рекомендательное письмо забрать.
— Если могу тебе чем-то помочь, старина, — всегда к твоим услугам.
— Спасибо.
Мы спустились на первый этаж, и я вышел из лифта.
— А мне в цоколь нужно, — пояснил Бингхэм. — В лаб. Хочу кое-какие анализы просмотреть. Теперь, став наконец старшим ассистентом профа, я хочу поднажать на патол и микробиол.
Я захлопнул дверь.
— Наверное, мы больше не увидимся, старина. Покуха! — И он нажал кнопку.
Лифт опустился дюймов на шесть и вдруг замер как вкопанный. Бингхэм поочередно надавил все кнопки. Никакого результата. Он загремел ручкой двери. Та не шевельнулась.
— Послушай, старина! — взволнованно позвал он. — Я тут застрял.
— Да, я заметил, — сдержанно произнес я.
— Черт знает что, — добавил он и трусливо хихикнул. Затем, вцепившись в решетку, осторожно потряс ее. Рядом начала собираться толпа: санитары, медсестры, пациенты. В больничном лифте нередко кто-то застревал, что приятно оживляло серое больничное однообразие.
— Проклятие! — Голос Бингхэма предательски дрогнул. — Помоги мне выбраться, будь другом.
Я развел руками:
— Каким образом? Я ведь не механик. — Вокруг загоготали. — Может, пожарных вызвать? Или полицию?
— Нет, черт побери! Послушай, старина, мне не до шуток. — Бингхэм нервно затряс металлическую решетку, опасаясь, что может уронить свое достоинство. — Помоги, дружище! — взмолился он. — Вызволи меня отсюда. Не бросишь же ты коллегу и друга в беде!
— Что ж, попробую, — вздохнул я. В конце концов, выражение «права человека» относилось даже к Бингхэму. Хотя и с натяжкой. — Подожди минутку.
— Спасибо, старина, — обрадовался он. — Я знал, что могу на тебя рассчитывать.
Я как можно медленнее побрел по коридору, высматривая кого-нибудь из техников, и вдруг заметил груженую тележку, на которой развозили обед для больных. Среди прочей снеди я разглядел бананы. И тут меня осенило.
Вернувшись к лифту, я с удовлетворением увидел, что толпа удвоилась, а Бингхэм остервенело трясет решетку.
— Наконец-то! — оживился он, узрев меня. — Ты очень шустро… Эй, что ты делаешь?
Я медленно оторвал от грозди несколько бананов и принялся один за другим совать их ему сквозь прутья решетки. Моя нехитрая пантомима вызвала взрыв восторга среди собравшихся зевак, к которым присоединились ребятишки из разместившегося по соседству детского отделения. Радостно улюлюкая, они подбадривали меня:
— Дайте ему палку! Пусть сам достанет!
Бингхэм побагровел и затрясся от бешенства.
— Этого я тебе никогда не забуду! — прошипел он. — Погоди, вот только выйду — я с тобой разделаюсь! — И для пущей убедительности подпрыгнул.
В толпе застонали.
— Хвост не прищеми! — задорно выкрикнул кто-то.
Вытирая слезы, я пошел прочь. Впервые за всю свою врачебную карьеру я был доволен.
Уже сидя в автобусе, я развернул рекомендательное письмо профессора. Его краткости можно было позавидовать:
Всем заинтересованным лицам.
Доктор Гордон в течение последних трех месяцев был моим младшим ассистентом в травматологическом отделении. Со своими обязанностями справлялся разве что к собственному удовлетворению.
Глава 3
Я приобрел привычку открывать «Британский медицинский журнал» по-китайски, с конца: последние двадцать страниц пестрят объявлениями с предложениями работы, а собственное благополучие — точнее даже, возможность заработать на кусок хлеба с маслом — озаботило меня вдруг куда более, чем прогресс мировой медицины.
Провинциальных клиник, приглашающих начинающих хирургов, было в журнале предостаточно, хоть пруд пруди, и я, накупив марок, состряпал весьма элегантные заявления, которые разослал по дюжине адресов. Поскольку на проезд к местам собеседования мне полагался бесплатный билет третьего класса, я решил, что по крайней мере смогу посмотреть страну за счет Национальной службы здравоохранения.
Очень скоро выяснилось, что сногсшибательным успехом я не пользуюсь. Во-первых, меня угнетала сама обстановка, царившая на собеседованиях. Если перед устным экзаменом группу студентов объединяет дух товарищества, как у заключенных, приговоренных к расстрелу, то приемная возможного работодателя походит скорее на спасательную шлюпку, в которой иссякают запасы провизии и пресной воды. Во-вторых, в присутствии членов комиссии я почему-то всегда садился на единственный пустующий стул с чувством собственной вины. Кончалось это обычно тем, что я дергал себя за галстук, ломал карандаши, отвечал невпопад, нес околесицу и вообще держался как полный идиот.
Я побывал уже на нескольких собеседованиях, ставших в моем представлении столь же неразличимыми, как визиты к зубному врачу. Все они состоялись в каминных залах, украшенных портретами разъевшихся краснолицых деятелей в белых халатах, дипломами, неизменным бюстом Гиппократа в углу и списками жертвователей. Посредине зала возвышался массивный стол красного дерева, который мог бы, по-моему, выдержать танк, а вокруг сидело около дюжины самых устрашающих людей, что я когда-либо видел.
Самым важным было, войдя, сразу определить, кто из сидящих врачи, а кто непрофессионалы: деятели из муниципалитета и обычные члены правления. Это было необходимо, чтобы соответствующим образом корректировать ответы на вопросы; к чему, например, сыпать медицинскими формулировками перед оптовым торговцем обувью. Так, на одном из моих первых собеседований член комиссии в клерикальном облачении спросил меня торжественным тоном:
— Как вы поступите, доктор, оперируя ночью в полном одиночестве, если у больного начнется неостанавливаемое кровотечение?
На что я уверенно ответил:
— Вознесу молитву Господу, сэр.
И тогда сидевший по правую руку от меня тщедушный человечек проснулся и спросил:
— А не кажется ли вам, молодой человек, что вы могли бы сначала позвонить своему главному хирургу и посоветоваться с ним?
Работу я там так и не получил.
В одних комиссиях интересовались, играю ли я в крикет или на пианино, в других спрашивали, женат ли я, в третьих занимали мои политические взгляды и моральные убеждения. Что бы я ни отвечал, все почему-то неизменно вызывало у вопрошающих разочарование, а то и вовсе повергало в недоумение. После короткого молчания следовал разочарованный вздох, а затем председательствующий благодарил меня за приезд и обещал известить о принятом решении.
Словом, я с большим опозданием убедился, что обучение в больнице Святого Суизина вовсе не гарантировало мне теплое местечко по специальности. Все мы были свято уверены, что выпускники любых других заведений должны взирать на нас с не меньшим почтением, чем доктор Ватсон на Шерлока Холмса, поэтому столкнуться с людьми, даже не подозревающими о существовании больницы Святого Суизина, было чрезвычайно болезненным щелчком по моему самолюбию.
— Где вы учились, дружок? — спросил меня как-то раз один лощеный хирург из какой-то Богом забытой дыры.
— В больнице Святого Суизина, сэр, — ответил я, пыжась от гордости.
И тогда этот прегнусный паразит пожал плечами и сочувственно произнес:
— Ничего, сынок, это еще не самое страшное в жизни.
А остальные так и покатились от смеха. Мерзавцы.
Надеюсь, не нужно объяснять, что в том месте меня тоже не приняли.
После месяца безуспешных поездок в холодных вагонах, успев исколесить едва ли не половину Англии, я был полностью обескуражен. Меня уже не столько обуревали мечты заполучить место хирурга, как заботило желание заработать себе на хлеб. На моем банковском счете хранилось четыре фунта и десять шиллингов, а из всех пожитков оставались один костюм, сумка с клюшками для гольфа, набор медицинских инструментов и небольшой гипсовый бюст лорда Листера. Жил я в дешевой меблирашке в Масвелл-Хилле, погода стояла прескверная, а мои ботинки срочно нуждались в ремонте. Вдобавок меня мучил хронический голод, а постоянные неудачи вынуждали посещать пивные вдвое чаще обычного. Микроскоп я давно продал, а мой драгоценный скелет пылился неподалеку от больницы Святого Суизина в лавке ростовщика, напоминающей, должно быть, катакомбы после эпидемии чумы.
Из всего мало-мальски ценного у меня остались только учебники. С неделю я пялился на их золоченые корешки, сопротивляясь соблазну, после чего решил, что начинающий хирург на первых порах вполне способен обойтись без справочника по здравоохранению и пособия по биохимии. Один за другим я оттащил томики в магазинчик подержанной медицинской литературы на Гауэр-стрит, вознося затем мысленную хвалу его владельцу за каждой трапезой. «Нарушений кровообращения» Уитби и Бриттона, правда, хватило только на бекон с яйцами и чашечку кофе, зато «Учебник по практической медицине» Прайса оказался куда более питательным: на вырученные за него деньги я досыта наелся томатным супом, бифштексом с жареным картофелем и яблочным пирогом, запив все это изобилие пинтой пива. «Анатомию» Грея я решил сохранить на собственный день рождения, а избавившись от «Энциклопедии хирурга», заказал даже столик в «Скотте».
Вскоре из всей моей библиотеки уцелели лишь несколько брошюрок из серии «В помощь студенту», тонюсенький справочник «Что делать при отравлениях» и «Таблицы калорийности пищевых продуктов». Все это, вместе взятое, с трудом потянуло бы на чашку чая с сандвичами. В итоге я стал усердно готовиться к предстоящему собеседованию в Нортумберленде, преисполненный решимости во что бы то ни стало устроиться на работу. Когда настал долгожданный день, я шел в зал заседаний как в последний бой. Члены комитета сидели за длиннющим столом напротив меня, тогда как на своей стороне стола я был один, что почему-то показалось мне хорошим предзнаменованием. На вопросы я отвечал четко, как полицейский в суде. Высокий хирург в углу то и дело согласно кивал, а затем произнес:
— Что ж, все это вполне приемлемо. Скажите, вас и в самом деле так привлекает профессия хирурга?
— Да, сэр, — искренне ответил я. — Даже несмотря на все сопряженные с ней трудности. Это моя давнишняя мечта.
— Замечательно, — расцвел он. — Вот бы все мои ассистенты были такими. Не так ли, джентльмены?
Все согласно загалдели.
— Очень хорошо, — закончил хирург. — Теперь доктор Брайс-Дерри, наш председатель, задаст вам несколько формальных вопросов.
Председатель, сидевший прямо напротив меня, был приятным моложавым человеком в твидовом костюме, клетчатой рубашке и домотканом галстуке.
— Итак, доктор Гордон, — с улыбкой заговорил он, — вы уверены, что и в самом деле хотите работать в нашей клинике?
— Да, сэр.
Улыбка исчезла с его лица.
— Вы, кажется, получили врачебный диплом четыре месяца назад. Это так?
— Да, сэр.
Председатель приумолк. Взгляд стал откровенно недружелюбным.
— И вы состоите в профсоюзе медицинских работников? — медленно произнес он.
— Да, сэр, разумеется.
Во мне нарастало недоумение. Обстановка в зале определенно нагнеталась. Члены комитета либо разглядывали потолок, либо, напротив, сидели, уставившись в свои записи. Никто даже не пытался заговорить.