— Как вы сказали? — переспросил судья, — Цербером и Сциллой?
— Да. В высшей степени приятные молодые люди, они быстро нашли общий язык с моими студентами. Наверное, это сценические псевдонимы… Во всяком случае, они значатся в списке авторов книги именно под такими именами.
— Простите, вы сказали авторов книги?
— Ах да, я забыл добавить, что мы сделали пять коротких учебных фильмов и написали пособие «Интуитивная топология и виртуальная реальность», — Чизвик извлек из бокового кармана пиджака книгу в яркой обложке и продемонстрировал ее сначала судье, а потом залу.
— Хм, — сказал судья, — я не совсем понимаю, что делают на обложке эти двое молодых людей, окруженные геометрическими фигурами. На мой непросвещенный взгляд, они занимаются,… хм… чем-то довольно далеким от математики.
Чизвик кивнул.
— Они занимаются любовью, если быть точным. Но это не так далеко от математики, как может показаться. Я уже говорил…. Быть может, пятиминутный учебный фильм, из вводной части, прояснит ситуацию?
— У вас он с собой?
— Да, конечно. Все пять фильмов прилагаются к книге.
— Хорошо, давайте посмотрим.
…
На объемном экране, созданном 3d-видеопроектором, появились две обнаженные фигуры: юноша и девушка. Они свободно парили внутри просторного сферического помещения.
— Привет! — сказала девушка, — Все вы, конечно же, знаете о Камасутре, и, наверное, имеете опыт ее применения на практике.
— Но известно ли вам, что это замечательное древнее искусство любви имеет много общего с исследованием задач топологии? — спросил юноша.
Тела обоих актеров стали почти прозрачными, как будто были отлиты из цветного стекла: тело девушки — из зеленого, тело юноши — из алого. Они плавно двинулись навстречу друг другу и, соприкоснувшись головами, слились в глубоком поцелуе. Затем девушка широко раздвинула ноги, и эрегированный фаллос юноши, вошел в нее. Композиция из двух тел медленно провернулась вокруг вертикальной оси так, что сквозь прозрачное тело девушки можно было увидеть все подробности проникновения.
— Пока что наши фигуры не являются сцепленными, — пояснил голос девушки, — Мы можем легко вернуться на исходные позиции,
Тела медленно разъединились и опять соединились.
— А теперь, — продолжил голос юноши, — мы изменим топологию пары наших фигур.
Его язык и фаллос стали постепенно удлиняться и в какой-то момент соединились внутри тела девушки.
— Мы демонстрируем простейший вид сцепленности, — сообщила девушка, — Это будет видно, если мы преобразуем наши тела в простую форму без изменения топологических характеристик.
Их тела стали медленно трансформироваться, пока не превратились в два одинаковых бублика — зеленый и алый — сцепленные, как звенья цепи. Бублики повернулись несколько раз вокруг вертикальной оси, а затем снова преобразовались в сцепленные тела актеров.
— Как видите, мы сейчас изоморфны двум сцепленным торам, — сказал голос юноши, — а сейчас я попрошу мою партнершу увеличить порядок сцепленности.
Девушка забросила свои ноги юноше на плечи, потом развела их, так что стопы оказались напротив его ушей. Затем носки ее ног проникли в ушные раковины юноши и слились в середине его головы.
— Этот фокус возможен только в виртуальности, — весело предупредила она, — специально говорю это для тех зрителей, которые, как и мы, любят экзотическую эротику.
— Сейчас мы представим топологию наших фигур в более наглядной форме, — добавил юноша.
Тела актеров трансформировались так, что приобрели вид дважды сцепленных восьмерок. Эта фигура повернулась несколько раз вокруг вертикальной и горизонтальной осей, а затем снова превратилась в человеческие тела.
— Ради разнообразия, я попрошу моего партнера начать расцепление в другом порядке, чем мы сцепились, — сказала девушка.
Язык и фаллос юноши внутри ее тела разошлись, затем сократились, и выскользнули наружу. Теперь тела сцепляли только ноги девушки, сомкнутые внутри его головы.
— Мы снова оказались изоморфны двум торам, — сообщил он, — сейчас вы это увидите.
Вновь произошла трансформация тел в два разноцветных звена цепи, а затем обратно, в человеческие тела.
— Теперь вторая фаза расцепления, — пояснила девушка, и ее ноги, разойдясь, покинули голову юноши, — как видите, мы вернулись к исходной паре топологических объектов.
Девушка и юноша хлопнули друг друга ладонью по ладони, как делают спортивные пары после удачного выступления, и юноша продолжил:
— В следующей части мы расскажем о важных практических следствиях существования таких форм сцепленности, уже не для макробиологии, к которой относится, в частности, секс, а для микробиологии, точнее, для молекулярной биологии…
…
— Обалдеть! — раздался голос из зала, — профессор, а где можно приобрести вашу книгу?
Судья Морн постучал молоточком по столу.
— Тишина в зале. Я понимаю, что фильм очень занимательный, но здесь не ярмарка.
— Вы можете подойти ко мне в перерыве, — вставил Чизвик, — я вам все расскажу.
— Мистер Чизвик, — продолжал судья, — правильно ли я вас понял, что этим пособием пользуются для учебы?
— Совершенно верно, — подтвердил Чизвик, — «Интуитивная топология и виртуальная реальность» была представлена на межуниверситетском конкурсе и признана лучшей научно-популярной книгой о современной математике. В настоящее время она издана тиражом четверть миллиона экземпляров, в то время как обычно тиражи таких книг не превышают 10 тысяч. Эти ребята открыли современную математику для массового читателя, что, на мой взгляд, очень важно. Ведь сегодня методы топологии используются в энергетике, транспорте и IT-телефонии, в органической химии и теории композитов, в химической фармакологии, в нейробиологии и нейрохирургии, в генной инженерии…
— Я понял вас, Дориан. Теперь, быть может, обвинение или заявители захотят задать вам вопросы.
— С удовольствием на них отвечу, — с поклоном сказал Чизвик, — за этим я сюда и пришел.
Судья Морн повернулся к прокурору Стилмайеру.
Тот с некоторой неохотой поднялся и спросил:
— Мистер Чизвик, вы говорили о межуниверситетском конкурсе. Какой там был состав жюри?
— Как обычно: примерно в равной пропорции преподаватели университетов, ведущие специалисты фундаментальной науки и представители студенческого самоуправления.
— А ученые и преподаватели не сочли эти фильмы шокирующими? Я имею в виду этот неприкрытый эротизм… На грани извращенной порнографии, не побоюсь этого слова.
Дориан вздохнул и улыбнулся.
— Видите ли, уважаемый прокурор, мир полон шокирующих вещей. Скажите, что вас шокирует больше, эти двое молодых людей, занимающиеся любовью в необычной форме, или миллионы детей, страдающих врожденными заболеваниями нервной системы? А перспективу глобального энергетического кризиса вы не считаете более шокирующей? А глобальную продовольственную проблему, то есть, проблему голода? А проблему новых инфекционных болезней, вызываемых микробами, устойчивыми к антибиотикам?
— Простите, мистер Чизвик, но какое отношение…
— Прямое, мистер прокурор, самое прямое. Как сказал еще Пифагор, мир управляется числом и пропорцией. Тогда, почти три тысячи лет назад, наука была рядом с людьми, непосредственно решая проблемы хозяйства. Геометрия названа так потому, что ее исходное назначение это расчеты для землемерных и землеустроительных работ. А что сейчас? Между фармакологом, создающим лекарство, и молекулярным биологом, который выявляет принципы действия химических веществ на организм, нет понимания. Я уже не говорю о более фундаментальных предметах науки, например, квантовой механике, благодаря которой работает биохимия нашего организма. А принципы математики еще более фундаментальны. Впрочем, слова Пифагора я уже приводил… Почему так безобразно-медленно движется прогресс? Почему, несмотря на колоссальные достижения науки, мы погрязли в самых элементарных проблемах? Кризис понимания. В бизнесе это давно заметили, и перешли от бездумного тейлоровского конвейера к системе кружков, где каждый рабочий в общих чертах понимает, как устроено все предприятие. И если для понимания каждым членом общества возможностей прогресса, начиная от его научных основ, необходимы гуманитарные, эротические формы представления знаний — то к этим формам и следует прибегнуть. Невзирая ни на что.
— Вообще ни на что? — спросил прокурор, — а как быть с общественными устоями? Ведь, что бы там не говорилось, именно они определяют нашу жизнь.
— Иллюзия, — ответил Дориан, — если завтра все общественные устои вдруг забудутся, то люди с легкостью придумают новые устои, не хуже прежних. Любое племя, даже дикие троглодиты в джунглях, придумывает себе какие-нибудь устои. Это тривиальноый факт этнографии. Но если завтра забудутся знания по физике и математике, то человечество вместе с общественными устоями вылетит в трубу быстрее, чем пуля вылетает из ствола кольта. Эти знания объективны их нельзя выдумать, как попало. Выдуманная физика не будет работать. А значит, не будет работать техника. Отключите электричество в любом мегаполисе, и через неделю в нем не останется жителей. Отключите электричество на планете, и через год шесть из семи миллиардов людей будут покойниками, а остальные начнут жрать друг друга. Точнее, более организованные люди будут окотиться на менее организованных, и жрать их, как кроликов.
— Не понимаю, о чем вы говорите, — сердито ответил Стилмайер, — разве общественные устои противоречат электричеству?
Дориан обаятельно улыбнулся:
— Вы смотрите прямо в корень, мистер прокурор. Если сформулировать вашу мысль в стиле, более привычном для ученых, получится следующее: общественные устои никогда и никоим образом не должны противоречить электричеству, точнее, никак не должны противоречить научно-техническому прогрессу. Отсюда мы переходим к формулировке: качество общественных устоев определяется тем, насколько они содействуют прогрессу. Если же некие правила оказываются в противоречии с прогрессом, то они не могут быть общественными устоями. Например, правило, запрещающее наглядное и понятное представление научных знаний, не является общественными устоями по определению.
— Э… Мистер Чизвик, если не ошибаюсь, общественные устои обычно определяют как-то иначе. Не так, как вы это сейчас сделали.
— Правда? А как именно, мистер прокурор?
— Как именно? — растерянно переспросил Стилмайер, — ну, знаете… Мне казалось, что это очевидно.
— Вы снова смотрите в корень, — сказал Дориан, — кажется, что это очевидно, но если вы попытаетесь сформулировать, что же такое общественные устои, в чем они конкретно заключаются, вас, как и любого другого человека, постигнет неудача. На самом деле, общественные устои это то, что позволяет обществу существовать и развиваться. И никак иначе. Это атомарное, неделимое понятие, его нельзя представить в виде набора конкретных правил. Вот почему в юридических законах вы не найдете определения общественных устоев. Они там отсутствуют, не так ли?
— Да, действительно, — с неохотой подтвердил прокурор.
— Следовательно, — констатировал Дориан, — вопрос исчерпан. Ведь, насколько я понимаю, суд не может делать выводы о том, что не формулируется на языке права.
— Э… Не могу сказать, что вы меня убедили… — проговорил Стилмайер, — да, безусловно, у меня другое мнение… Да… Ваша честь, у меня больше нет вопросов к мистеру Чизвику.
Судья Морн кивнул, окинул взглядом зал и поинтересовался:
— Есть еще у кого-либо вопросы к этому свидетелю?
— Позвольте ваша честь, — негромко сказал Ной Остенбрю, сидевший рядом с Холлторпом.
— Пожалуйста, — разрешил судья.
Представитель фонда «Пролайф», встал, откашлялся и громко сказал:
— Мистер Чизвик, ответьте на простой вопрос: прогресс существует для человека или наоборот, человек существует для прогресса?
— В вашем вопросе, Остенбрю, заключена ложная дилемма, — ответил Дориан, — Сама его постановка предполагает, что из двух взаимосвязанных объектов один непременно существует для другого. Если бы вы поставили вопрос корректно: «каковы отношения между человеком и прогрессом?» я бы ответил: прогресс это социальная технология, обеспечивающая человеку более эффективное удовлетворение его потребностей в настоящем и будущем, при уменьшении затрат времени живого труда.
— Ах, вот как? Значит, цель всей вашей науки — построить для людей хлев, в котором они будут жрать, спать и спариваться, сколько захотят? Чтобы люди превращались в ленивых и бездумных животных? Какая-то странная у вас наука, и продвигается она почему-то с помощью порнографических книжек.
Ледфилд вскочил на ноги:
— Я протестую, ваша честь! Заявитель занимается тенденциозным толкованием показаний свидетеля.
Прежде чем судья успел ответить, Дориан спокойно и жестко сказал:
— Лейв, давайте договоримся, каждый делает свою работу. Это… — математик кивнул в сторону Остенбрю, — моя добыча, а не ваша. Не мешайте.
Пожав плечами, Лейв уселся на свое место. Пожалуй, Чизвику, и, правда, не зачем было помогать. Скорее, помощь требовалась его оппоненту, который был введен в заблуждение мнимой безобидностью эксцентричного университетского профессора. Ной Остенбрю не знал, что в бизнес-кругах Дориан Чизвик носит прозвище «бульдозер», полученное из-за технократического радикализма тех решений, которые он принимал, как топ-менеджер Тихоокеанского телекоммуникационного консорциума.
Чизвик, тем временем, снял пиджак и повесил на спинку стула, расстегнул верхнюю пуговицу снежно-белой рубашки, закатал рукава и энергично потер руки. Затем мягко прошелся взад-вперед перед публикой, и изобразил широкую улыбку, подозрительно напоминающую оскал крупного хищника.
— Ну, разберемся, — начал он, — что, как и зачем сказал мистер Остенбрю. Начнем с того, «как?». Допустим, он сказал бы: «Цель науки — построить людям комфортабельные дома, обеспечить их здоровой пищей, создать им условия для качественного отдыха и любви, сократить рабочий день, и устранить тяжелые формы труда, чтобы люди могли жить полнокровной, счастливой жизнью, не опасаясь ежечасно за благополучие и безопасность для себя и своих близких». Тогда его филиппика превратилась бы в банальность, трюизм, который можно выразить совсем коротко: «цель науки — свобода и благополучие людей». Да, именно так. Некоторые говорят, что цель науки — поиск истины, но поиск истины — средство, а не цель. Научная истина не нужна обществу сама по себе, нужны ее плоды: технологическое могущество человека, возможность устанавливать свою власть над окружающей природой и собственным телом. Ради обретения этого могущества, общество и содержит нас, ученых. Но вернемся к моему оппоненту. Почему он назвал жилище — хлевом, а любовь — спариванием? Может, он считает нас с вами, леди и джентльмены, не людьми, а свиньями, воображая себя нашим пастухом? Давайте мы спросим у него. Мистер Остенбрю, что побудило вас использовать слова «хлев» и «спаривание»?
— Что меня побудило? — переспросил тот, — ни что иное, как ваше отношение к человеку, его низведение до уровня бесчувственного скота, жаждущего только потреблять и не способного подняться над своим корытом до такого высокого чувства, как любовь.
Дориан хлестко ударил кулаком правой руки в раскрытую ладонь левой. Звук получился, как от щелчка кнута.
— Остенбрю утверждает, что я низвожу человека до уровня скота, — сказал он, — забавно слышать это от человека, только что сравнившего почтенную публику с ленивыми свиньями, спаривающимися в хлеву. Но слова сказаны и требуют обсуждения. Итак, мистер Остенбрю, какого же именно человека я низвел до уровня бесчувственного скота, неспособного к любви? Свою жену? Двоих наших детей? Мою приемную дочь? Ее сына, которого я считаю своим внуком? Моих студентов? Моих сотрудников? Назовите, с кем конкретно я совершил этот грязный поступок, и мы проверим, правда ли это.
— Вы думаете, что я не могу назвать имена? Ошибаетесь! — Ной Остенбрю потряс в воздухе пластиковой папкой, — здесь более двухсот имен, а восемь самых одиозных случаев я изучил подробно. Каждый случай это трагедия, это распавшиеся семьи, это брошенные дети и дети, ушедшие из семьи, это разрушенные жизни…