Юра хлопнул себя по лбу. Ну, конечно же! Черт возьми! В батарее должен быть старшина! Предыдущий постоянно околачивался при кухне, и так там окопался, что Попов, наконец, просто перестал воспринимать его как собственного старшину. Но ведь он убыл, приехал новый! И где он? Тоже начал с того, что пошел знакомиться с тыловиками?
Юра решительно вернулся на позицию. Бойцы старательно пыхтели. Чепрасов чертил, Бессарабов крутил буссоль в разные стороны.
— Товарищи офицеры! — сердито сказал Попов. — Где наш старшина?
— Прапорщик Врублевский? — переспросил Костя. И удивленно ответил:
— Не знаю…
Юре эта фамилия также была незнакома. Он повернулся, и отправился прямо к столовой. Ну, где еще можно искать собственного старшину?
Так и вышло.
В столовой шныряло несколько папоротников, которые явно не находили себе места. Все пристраивались, приноравливались и принюхивались.
— Прапорщик Врублевский! — громко позвал Попов.
Все обернулись.
— Это я! — раздалось из угла, и на свет Божий появился человек с опухшим нездоровым лицом, большим животом, и невысокой квадратной фигурой.
«Ох ты, мать твою!» — промелькнуло у Юры в голове. — «Да я ж его знаю! Экий «синяк»!».
Да, это был довольно известный бригадный «синячина», которого, правда, Юра до этого хорошо знал только в лицо. Теперь узнал и фамилию.
«М-да… Здесь не напьешься, а каков он, интересно, в трезвом виде? Сейчас явно наквасился».
— Товарищ прапорщик! — позвал его Юра. — Выйдите на минутку.
— Бить будете? — громко спросил кто-то из другого угла. Все засмеялись. Попов промолчал. Ему не хотелось ни говорить «да» — вдруг прапорщик оскорбится, ни говорить «нет» — тоже может оскорбиться. Ситуация тупиковая — что не скажешь, все хуже. «Чертовы острословы»!
Старшина выбрался из палатки, попутно зацепившись ногами за растяжку, и чуть не упав. Он и упал бы, если бы Юра не удержал его.
— Слушайте, товарищ прапорщик! — сказал Попов, еле сдерживаясь, — вы личный состав кормить сегодня думаете? И еще нам нужна вода.
— Много? — переспросил старшина.
— Лично мне — много, — зло сказал Попов. — Я лично хочу искупаться. Я здесь уже чертову уйму времени, и я хочу искупаться, потому что мне, наконец, привезли шампунь и лекарственную мазь. А ее нужно наносить на чистое тело. Ясно?
— Не чертыхайтесь! — неожиданно сказал старшина. — Вот он вас услышит, и плохо будет!
Юра обомлел, открыв рот. То ли папоротник действительно был так религиозен, то ли нажрался до «зеленых чертей». Второе было гораздо вероятнее.
— Будет сегодня и вода, и еда, — икнув, пообещал старшина, и спросил по-уставному:
— Разрешите идти?
— Идите, товарищ прапорщик, — вздохнул Юра, и побрел обратно на позиции. Надежда на купание еще сегодня, конечно, оставалась, но была весьма слабой.
— Откуда вы такое чудо раздобыли? — спросил он у своих «пиджаков». — Неужели в части никого трезвее найти не смогли? Или он единственный по пьяни согласился ехать сюда?
— Неправда, — неожиданно запротестовали лейтенанты. — Он хоть и «синька», но дело свое знает. Хороший мужик. Он, когда трезвый, хуже — хмурый, недовольный. А пьяный он добрый, и исполнительный. Он если что обещает, обязательно сделает.
— Он нам сегодня жратвы обещал привезти, — неуверенно протянул Попов. — Но что-то я сомневаюсь…
— Раз обещал — значит, привезет, — твердо сказал Бессарабов.
Юра только хмыкнул.
Однако, к вечеру, когда было еще вполне светло, Врублевский прикатил на своей «шишиге», привез гречневую кашу с тушенкой, и две «капли» воды.
— Не уезжайте, товарищ старшина, — сказал Попов. — Подождите меня здесь, пока я искупаюсь, а потом посидим — выпьем.
Глаза старшины, которые явно выдавали желание их владельца поскорее убраться обратно к хозяйственной части, при последних словах изменили выражение. Прапорщик повеселел, и кивнул головой.
— Вот и славно, — прокомментировал этот кивок лейтенант. Он тут же оставил озадаченного прапорщика, и отправился искать своего водителя.
Водитель за этот день сумел добиться еще большего, чем сам командир батареи. Потому, услышав, что требуется Попову, он только сказал — «Минуточку», и через пять минут приволок за собой трех рядовых. Вручил им ведро, топор, спички, и объяснил задачу. Потом подошел к задумчивому командиру батареи, и вежливо спросил:
— Можно мне идти? Эти трое все сделают.
— Иди, — ответил Юра, улыбнувшись. — Как ты быстро всех узнал!
— Духи! — усмехнулся водитель, и убежал.
Юра тоже усмехнулся. Он видел «духом» еще самого этого водителя. И как бы водила не ухарствовал, но забыть это было трудно, если вообще возможно.
Попов осмотрел троицу.
— Представьтесь, — наконец, сказал он.
— Рядовой Воробьев! — ответил первый.
Он был высок, с тонкими чертами лица, слегка рыжеватыми волосами, несколько оттопыренными ушами, высоким лбом и умными серыми глазами. Воробьев слегка щурился, из-за чего Юра сделал вывод, что боец, видимо, близорук.
— Ты плохо видишь? — прямо спросил он.
— Так точно, — ответил солдат. — У меня минус полтора.
— Хреново. А как тебя зовут?
— Алексей!
Попов посмотрел на следующего. Этот боец был, как говорится, «в теле». Нет, не толстый, как часто путают некоторые не вполне образованные люди, а именно «в теле». Такие люди не худеют в принципе. Мешает строение — широкая кость и специфический метаболизм. Даже если не кормить такого индивидуума, он все равно будет таким вот круглым, и плотным.
— Моя фамилия Толтинов, — представился ширококостный. — А зовут — Олег.
Третий боец корчил рожи. То он хмурился, даже оскаливая зубы, то какая-то глупая улыбка озаряла его лицо. Улыбался он чему-то внутри себя, в полном диссонансе с окружающей обстановкой. Таких людей называют обычно «себе на уме». Попов предпочитал слово «дуропляс». Был у него один такой забавный одноклассник — точь в точь как этот солдат. И звали одноклассника «дуроплясом». Кто в глаза, кто за глаза… Но это странное определение казалось необыкновенно точным и все объясняющим.
— Ты кто? — еще раз пришлось задать вопрос «дуроплясу», так как тот за своими ужимками совсем забыл о вопросе командира.
— Я? — удивился боец. — Я — номер расчета.
Попов разозлился.
— Ты что — издеваешься? Фамилия твоя как, дуропляс?
Ну вот — он произнес слово, вертевшееся у него на языке, вслух. Впрочем… Да ладно!
— Это — Рагулин, — ответил за товарища, дернув острым как нож кадыком, Воробьев. — Точно, товарищ лейтенант, дуропляс еще тот. Это вы верно заметили. Очень точное определение. Дуроплясина даже, осмелюсь заметить.
Юра заржал.
— А имя у него как?
— Вроде есть, — опять вмешался чрезвычайно осмелевший Воробьев. — Но мы зовем его Рагулькиным. А имя ему и незачем.
— Ладно, друзья, — перестал смеяться лейтенант. — Рагулин и Толтинов — вон в той стороне есть сушняк, возьмете топор, нарубите его, принесете сюда, и соорудите костер. У меня в кузове, слева с краю, есть рогатки — поставите их над огнем… Так, ты — Воробьев — как самый умный, возьми ведро, и дуй за водой. Ты умный — и я могу доверить тебе свое ценнейшее ведро. Наберешь, и возвращайся. Я буду купаться. Вперед!
Бойцы отправились выполнять приказание, а сам Попов залез в кабине под сиденье, и достал плащ-палатку, которая должна была послужить ему полом для импровизированного душа.
Через час лейтенант натирался шампунем, мылом, а сверху его обливал горячей водой из кружки Воробьев.
Вечер был теплый, и ощущать движение водяных струй по телу было невероятно приятно. Казалось, что вместе с ней из тела уходит боль, уходят грязь и гной, исчезает тяжесть…
После омовения Юра одел все чистое… Он посмотрел на себя в боковое зеркало «Урала». На него смотрело мужественное, загорелое, бородатое лицо профессионального военного. Самое главное — чистое лицо.
Тщательно намазанные лечебной мазью гнойники, казалось, совсем перестали зудеть. Юра подумал, что теперь, обновленный, он может воевать еще пару месяцев точно. А там, глядишь, этот олух Бурик все-таки оклемается, и начальство найдет способ переправить это недоразумение сюда — ему на замену.
Кстати, пора было поить прапорщика…
Следующие две недели стали, пожалуй, самыми лучшими для Юры Попова за всю эту компанию. Батальон перекинули на пару десятков километров к северу — в сторону Грозного. Дыхание войны ощущалось здесь явственнее, чего стоили только обожженные развалины находящегося неподалеку от позиций поселка. Однако батальон расположился около реки, которая мирно текла внизу — в небольшой долине, и делала здесь петлю. Позиции части располагались на возвышении — роты заняли круговую оборону спиной к обрывам, а минометная и артиллерийская батарея расположились над самим обрывом. И если пушки были сориентированы в сторону Грозного, то минометчики соорудили для каждого миномета по две позиции — чтобы встретить, если что, противники как со стороны реки, так и поддержать огнем своих артиллеристов.
На своих новых подчиненных Юра просто не мог нарадоваться.
Как оказалось, последний призыв пришел из Курской и Брянской областей. Ребята были смирные, покладистые, и, в основном, работящие. Ночные, (да и дневные), контакты с местным населением в казармах в Махач-Юрте привели их в ужас, и, теперь, находясь в Чечне в собственной среде, они испытывали настоящее удовольствие. А самой страшной угрозой для этих белобрысых ребят стала отправка обратно в часть.
Конечно, как и в любом воинском коллективе, и здесь имелись свои лидеры, свои работяги, лохи и козлы отпущения, но по сравнению с ужасами землячества это было почти терпимо.
Такими ребятами могли без особого труда управлять даже «пиджаки». Как выяснилось, они также прибыли сюда с немалым удовольствием, и никакого желания возвращаться обратно не испытывали.
— Там — местные! — с дрожью в голосе сказал Чепрасов. — Я только тут — в Чечне — стал спокойно спать.
Юра сделал удивленные глаза, хотя, конечно, он прекрасно понимал, в чем тут дело.
— Тут у меня оружие в руках, — добавил Костя. — А когда без оружия, чувствуешь себя просто голым.
Чепрасов.
Неприятности у лейтенанта начались практически с первого месяца службы. Если бы он был мудрее и опытнее, то, конечно, не влип бы так рано. Однако долго избегать проблем, как он с горечью решил потом, все равно бы не удалось. Короче говоря, первый инцидент произошел, когда Костя отправился искупаться в солдатскую баню. Офицерская работала только по выходным, а на эти выходные у Чепрасова был караул. Искупаться же очень хотелось. У себя дома — в Волгограде — он, вообще-то, купался через день, и считал, что это норма для цивилизованного человека. Да и на военной кафедре им с самого начала внушали, что, несмотря на все анекдоты, настоящий офицер должен быть чистым, хорошо пахнущим, подтянутым и отлично побритым.
Таким образом, так как других вариантов не было вообще, Костя отправился в солдатскую баню днем. Был бы он умнее, пошел туда с компанией других офицеров, человек в пять или шесть. Но он не был еще так хорошо знаком со всеми, чтобы «упасть кому-нибудь на хвост».
Зайдя в баню, входные двери которой никогда, видимо, не закрывались, и поднявшись на второй этаж, Костя хотел было попасть в кабинет прапорщика — номинального заведующего баней. Однако кабинет его был замкнут, а солдат — банщик сообщил, что прапорщик и не появлялся. С самого утра не было.
Это, впрочем, было и неудивительно. Заведующий баней редко бывал трезв. Была в тот момент и еще одна причина, о которой Чепрасов узнал уже много позже. У прапорщика возник конфликт с местной шпаной, которая один раз, придя в баню, не очень его уважила. В результате и заведующий был жестоко бит, и входная дверь была выбита. Никто брать расходы по замене врезного замка на себя не захотел, поэтому баня так долго и не закрывалась даже на ночь.
В общем, прапорщик, оказывается, сам побаивался лишний раз в бане появляться, чтобы не встретиться со своими недоброжелателями. Хотя бы до тех пор, пока конфликт не будет разрешен путем переговоров разных уважаемых людей.
Если бы Костя знал все эти тонкости, то обошел бы эту баню за километр. Но он ничего не подозревал. Огорчился, конечно, что не может оставить бушлат и форму в надежном кабинете прапорщика, но, делать нечего, разделся в солдатской раздевалке, и решил искупаться по-быстрому. Что-то эта тишина его сильно напрягала.
И точно. Не успел он смыть с себя мыльную пену, как примчался солдат — банщик с глазами в пол-лица, и безо всякой субординации, трагическим шепотом, выдал:
— Беги в раздевалку, там у тебя сейчас бушлат забирать будут.
Фраза была построена странно. Почему «забирать»? Не «украсть», а именно «забирать»? Как будто его там ждут, чтобы выписать чин-чинарем протокол изъятия!
Да и поведение солдата было непонятным. То ли он искренне переживал, и испугался, то ли, вовсе наоборот, радовался предстоящему представлению.
В общем, честно говоря, у Кости по спине пробежал нехороший холодок. Тем не менее, как был, то есть в чем мать родила, он вышел в раздевалку.
Там, действительно, стояли два бугая, и несколько даже брезгливо рассматривали Костину форму. Пожалуй, впервые Костя почувствовал радость от того, что он получил бушлат абсолютно нестандартного белесого цвета, на который уважающий себя кадровый офицер в жизни не согласился бы.
Аборигены хмуро посмотрели на голого лейтенанта, потом на его экипировку, а потом один из них сделал резкий шаг вперед, и без подготовки ударил Костю ногой в живот. Удар был весьма чувствительный, а, главное, неожиданный. Лейтенант упал на холодный кафельный пол, сжался в комок, но второго удара не последовало.
— Что за говно ты носишь? — зло спросил второй, не бивший. — Нам хороший бушлат нужен. Короче, летеха, ты конкретно попал, сука. Даем тебе неделю сроку. Через неделю принесешь сюда нормальный камуфляжный бушлат. Не принесешь — пеняй на себя!
Вот тут первый еще раз одарил Костю ногой по ребрам, и они неторопливо ушли. Прятавшийся за стеной банщик вышел, и помог Чепрасову подняться.
— Кто это? — спросил лейтенант, морщась от боли.
— Это Изам и Расул. Ходят сюда постоянно. Это они папоротника нашего отмудохали. Черт их знает, кто такие на самом деле. Кто их местных, тут разберет? Может, и правда, блатные. А может так — понты кидают. Просто здоровые сильно.
Легче Косте от этих разговоров не стало. Тем более, что солдат добавил «оптимизма».
— Но нарики они — это точно. Они сюда пару раз обдолбанные приходили. Может просто курят, а может — ширяются?
Солдат подумал, а потом покачал головой в сомнении:
— Нет, наверное, ширяются. От анаши человек добреет. А эти всегда злые. Всегда. Только иной раз бывают совсем злые, а иной раз — не очень. Перышки носят с собой тоже.
— Какие перышки? — Костя так удивился, что не смог не спросить.
— Ну что вы, товарищ лейтенант, таким интеллигентом прикидываетесь? Вы что — реально не понимаете? Ножи они с собой носят. Выкидные.
Чепрасов собрался, и ушел с потухшим настроением. Чистота и свежесть его уже совсем не радовали, вообще не ощущались. Зато страшно хотелось собрать вещи, и дунуть из Дагестана домой как можно быстрее. Понятно, что сделать это он не мог. Нужно было что-то решать. Но что? Пойти к командиру части?
Идти жаловаться не хотелось. Костя вообще не любил жаловаться. Гордость не позволяла просить кого-то об одолжении. И все же?
Сутки в карауле были самыми приятными. За стенами, окруженными колючей проволокой, а главное — с пистолетом в руках, лейтенант чувствовал себя в полной безопасности. «Хорошо бы», — думал он, — «если бы поставили меня в бессменный караул. Я бы всю службу здесь просидел. Ей Богу! Кормят же? Кормят. Да и прикупить чего угодно в магазине можно. Телевизор, вон, целый день можно смотреть. Все подряд. И безопасно».
Потом он стал думать, что было бы здорово, если бы им — офицерам — можно было бы постоянно носить с собой оружие. Это так окрыляет! Но потом он представил, как стреляет в этих двух местных, убивает… Потом местная милиция… И все — туши свет. Лучше сразу застрелиться.