- Тада буим тансевать парами, - сказал Санька, - Дедуська Маоз тансует с Сегулоськой, я с Химом, Зеня с Масей.
- Кто такой Хим? - поинтересовалась Снегурочка. Вот зря она спросила. Когда она увидела в моих руках обмотанного бинтами Хима, она громко взвизгнула, так, что крыс выронил из лап огурец, с которым я его принес с кухни.
- И Маша кто? - грозно глянул на меня Дед, успокаивая жену.
- Ну-у-у… в общем-то, это он, - ткнул в меня пальцем Женька.
- Только не Маша, а Мася. Это уменьшительно-ласкательное от Максимилиана, - объяснил я.
- А Зеня - это уменьшительно-ласкательное от чего? - заинтересовалась Снегурка.
- От Жаргала.
- А Жаргал - это кто?
- Я, - ответил Женька, - мы танцевать будем? А-то мне скоро яйца нужно майонезом обмазать.
- ??? - просто не знаю, как передать выражение лиц Снегурки и Деда Мороза. Женьке пришлось выдать им секрет приготовления фаршированных яиц.
- А теперь, Саша, ты должен нам рассказать стишок. И тогда дедушка подарит тебе подарок, - сказала Снегурочка.
Санька встал посреди комнаты, и мы все дружно ему захлопали.
- Какой ласказивать? Мозно любимый? Тока он ни новогодний, - спросил Санька.
- Ну, можно любимый, - согласился Дед Мороз. А зря…
- Език по тлавке безит и хохотет… - начал Санька.
- О, Боже-е-е… - взвыл Женька и ушел на кухню.
Снегурочка, беззвучно трясясь от смеха, медленно сползала по стене, а Дед мороз, пытаясь подавить хохот, уткнулся красным носом в варежку. Я с гордостью смотрел на Санька. Ну, чего говорить: весь в меня парень!
Наверное, со стороны мы действительно смотримся ненормальными, но знаете… мне нравится, как мы живем. Пусть у нас не стандартная семья, и дружим мы с трехлетним Санькой и шестидесятилетним Моисеичем. И пусть мы нянчимся, как с ребенком, с крысой по имени Хим, и у нас подолгу зависает в гостях Славка руки-щупальца. Пусть…
Мне хорошо в нашем сумасшедшем доме, наверно потому что я сам немного сумасшедший, и мой Женька тоже. И я первый раз как ребенок жду этот праздник, потому что это наш с Женькой первый Новый Год.
========== Пи... и Новый год 2 часть ==========
Я еду на крыше старого и ржавого паровоза по бескрайней прерии. Вокруг мелькают причудливые силуэты кактусов, а мое лицо нещадно палят лучи желтого солнца. Приложив ко лбу ладошку, я вглядываюсь в красноватую даль. Осталось всего несколько километров, и я пересеку границу. Я ложусь пузом на горячее железо крыши и пытаюсь стать невидимым для шеренги бравых советских пограничников, которые все как один похожи на человека с плаката «Пьянству - бой!»
Я слышу, как они требуют у водителя паровоза паспорт и просят отдать им оружие, наркотики и валюту. Тот что-то сказал им по-казахски, и я понял, что этот гад меня сдал со всеми потрохами. Я на всякий случай сжимаю вантуз в руке покрепче и подползаю к самому краю крыши.
- Сне-гу-роч-ка! Сне-гу-роч-ка! Сне-гу-роч-ка! - скандируют пограничники и смотрят на крышу поезда.
Мне ничего не остается, как встать в полный рост, гордо вскинуть голову, поправить длинную белую косу, подтянуть спустившиеся чулки и лезть вниз. И вот когда моя нога уже нащупала какую-то железную дугу, предательский каблук подворачивается, и я срываюсь вниз и лечу в крепкие, мускулистые руки советский пограничников…
- А-а-а, - просыпаюсь я от собственного крика, - что за фигня-то, Сань? - спрашиваю я у мелкого, мирно играющего с машинкой на кровати рядом со мной, и вынимаю из своих ушей и носа вату.
- Ты хапел. Я тибе в носик ватку полозил.
- А в уши зачем?
- Ты гомко хапел. Стобы ты сибя не ласбудил, - пояснил мне Санька.
- Мальчики! - это в дверь комнаты просовывается Женькина голова. - Быстро ужинать и собирать стол.
- Жень, у меня нет инженерного образования. Я стол не соберу.
- Зато у Славки есть. Будешь ему помогать.
Оказывается, пока я укладывал спать Саньку и, как всегда, вырубился первым, приехал Славка. Он уже успел собрать три стула и теперь ждал, когда я проснусь и помогу ему со столом. Мы полчаса просидели с ним на полу, пытаясь понять, как собирать эту хреновину. Вроде смотришь на схему, и все понятно, а как только берешь в руки деталь, у тебя сразу ступор, потому что все детали между собой похожи, а суки-шурупы разные. Еще через полчаса к нам присоединился Моисеич со своими двумя инженерными образованиями и Ида с перекисью водорода и бинтами на всякий случай.
- Я предлагаю немного для разминки, - шепотом сказал нам Моисеич, когда Ида ушла помогать Женьке на кухне, и как фокусник достал из кармана пиджака фляжку.
Самое смешное, после третьего глотка коньяка работа заметно сдвинулась. Стол был собран за полчаса, а в Моисеичевой фляжке еще булькал коньяк.
- Надо б Женьку позвать. А то как-то нехорошо. Мы тут уже празднуем, а он готовит. А ну-ка, Макс, поди выуди его с кухни под каким-нибудь предлогом и веди в ванну.
Я реально почувствовал себя шпионом, которому дали серьезное партийное задание - спасти из плена своего друга. Я сунул нос в дверь кухни и тихо прошептал:
- Пс-с-с… Женька. Же-е-ень… поди.
- Куда ты его зовешь? Что-то мне подсказывает, что мой Борис не с пустыми руками пришел.
- Ну не, теть Ид. Мы там стол собрали, скатерть уже постелили. Сейчас сервировать будем, а без Женьки не знаем, какой сервиз ставить, - и я сделал, как мне показалось, умильное лицо.
- Ида Израильна, я скоро, - сказал Женька, снял передник и, схватив меня за руку, потащил… в ванну.
- Мой мальчик! Я тоже по тебе соскучился, - шептал мне на ухо Женька, задирая руками мою футболку и целуя во все, во что попадал в темноте губами.
- Жень. Жень, не… блин, да погоди ты. Да, бля, Жень… Же… - пытался я отбиться от Женькины губ и рук. В этот момент в ванной щелкнула зажигалка, и Славка и Моисеич недружно прошептали: «Сюрпрайз!»
- Ой, ё-о-о… - протянул Женька. Даже в полумраке ванной я увидел, как он покраснел, - ребят… Я это… Ну, мы с Максом… Мы вместе живем, и вот иногда… Бывают такие вот моменты, что…
- Так, Жень! - хлопнул его по плечу пришедший в себя Моисеич. - Я и Слава знаем, кто вы с Максом. И даже догадываемся, чем вы иногда занимаетесь. Просто постарайтесь в следующий раз заниматься «этим», убедившись, что вы одни.
- Моисеич. Давай уже по глоточку, - не выдержал я.
Мне показалась, что фляжка у Бориса просто бездонная. Ее содержимого нам хватило как раз до одиннадцати вечера. Мы дружно накрывали на стол, в то время как Санька преспокойно сидел напротив елки и гипнотизировал ее взглядом. Проводить старый год решили коньяком, чтобы не намешать, поэтому до двенадцати часов улетела бутылка «Метаксы».
Вот объясните мне, зачем перед боем курантов выступает Путин? Его же все равно никто не слушает. В тот момент, когда президент говорит свою речь, все судорожно вспоминают список желаний, чтобы в последний момент ничего не забыть.
- …с Новым Годом! - сказал с экрана лоснящийся свежей подтяжкой Путин, и мы дружно встали и протянули к Женьке бокалы.
Холодное шампанское категорически не хотело открываться. Женька крутил в кулаке пробку, а я перечислял в голове все свои желания.
- …и молодого красивого азиата, - случайно вылетело из меня.
- Чего? - удивился Женька, зажав бутылку между ног. И в этот момент - Ба-бах! - пробка от бутылки отлетела в мою ляжку. Я с тихим стоном присел на корточки, а Женька, наливая в мой поднятый над столом бокал вино, злорадно прошипел:
- Бог не мякишко! Это тебе за молодого азиата!
После шампанского мы накатили вискарика, потом дружно пили текилу, облизывая и соля руки. Потом было караоке с детскими песнями. Моисеич надел на голову шаль Иды, и они с Женькой исполнили: «Расскажи снегурочка, где была…» Ида спела песенку водяного, а я - песню Черного кота из «Голубого щенка». Славка сначала отказывался петь, но был вынужден спеть дуэтом с Идой частушки Бабок Ежек. Потом Санька отвлекся от подаренной ему Дедом морозом железной дороги, и мы с ним спели «Ели мясо мужики», чем порадовали Моисеича и немного напугали Иду.
Угадайте, кого первым вырубило в салате? А вот и не угадали. Это был Санька. Он уснул, уткнувшись мордочкой в Женькину тарелку с недоеденным оливье. Ида уложила его спать в маленькой комнате, расцеловала нас всех по очереди и уехала домой, потому, что ей предстояло первоянварское дежурство в поликлинике. Мы танцевали и снова пели, потом пили, потом опять танцевали и пили или пели, этот момент я уже помню плохо…
Очнулся я ранним утром на кровати в маленькой комнате. У меня на животе сидел Санька, а во рту у меня был шарик-ситечко с чаем.
- Сань… ты это… Поспи еще, часов пять, ладно? - сказал я отплевываясь от чая.
- Я хасу сяю и гулять, - нахмурил брови Санька.
- Сань, еще пять часов, и будет все, обещаю. Море чая будет и гулять… тоже… бу… - я снова провалился в глубокий пьяный сон, но меня разбудило странное ощущение. По моему животу и груди растеклось что-то теплое и мокрое. - Сань, это чего сейчас было?
- Я писить хотел. Давно хотел. Просто я тибя бузу, бузу… а ты спис и спис.
- Сань, это ты меня сейчас чего? Обос… писал, что ли?
- Ага. Я обоссался, - радостно засмеялся мой мучитель.
Я снял с себя этого зассанца, с трудом оторвал от подушки голову, скинул ноги с кровати, нащупал ими на полу Санькины тапки, сунул в них большой и указательный пальцы ног и потопал в другую комнату, придерживаясь руками за стенку.
- Моисеич… Эй… Моисеич. У тебя там внук хочет гулять, - тряс я за плечо Бориса, который уютно спал, уткнувшись в небритую подмышку Славки.
- А я не хочу гулять, - состроил капризное лицо Борис и демонстративно, как мне показалось, отвернулся к стенке и захрапел.
- Слав. Славка! Вставай. Там Санька хочет гулять, - похлопал я по голой груди друга.
- Это не мой внук, - поднял вверх руку Славка и тоже отвернулся от меня, обняв Моисеича за талию.
- Суки и предатели, - вздохнул я и потянулся к своей последней надежде, - Жень… Женка… Там…
- А кто тут такой тепленький? - Женькины руки взлетели вверх и начали лапать воздух. - Ну-ка, иди ко мне, малыш-ш-ш… Я тебя сейчас ш-ш-ш…
- Не, Жень, я б сейчас с удовольствием «ш-ш-ш», но мы не одни, и там Сашка хочет гулять.
- О! Мой еж-ж-жик… Иди ко мне мой хоро-о-о… - а дальше Женькины руки, как у куклы-марионетки, упали на одеяло, и он захрапел.
- Ладно, я понял. Сань! Давай одеваться. Мы идем гулять.
Знаете, кто самые несчастные люди? Владельцы собак и детей. Я шел по сугробам и волок за собой ледянку с Санькой с полной уверенностью в том, что не хочу иметь ни детей, ни собак. И не потому, что я их не люблю. Вот представьте: первое января, девять часов утра. Ты поспал всего пять часов от силы, а до этого ты всю ночь пел, пил и танцевал. А теперь тебя в приказном порядке «просят» скатиться с горки, а потом побегать вокруг площадки, волоча за собой ледянку с ребенком, крича при этом, как лошадка, «И-го-го!»
Когда этот изверг решил покачаться на качели, я, наконец, смог отдышаться и покурил. Как только я прикурил сигарету и сделал первую затяжку, случилось страшное. Повернув голову в сторону Саньки, я увидел, как тот тянет язык к железной стойке качелей. Я отбросил в сторону сигарету и в красивом прыжке сбил Саньку с ног и повал на снег.
- Сань, никогда, слышишь, никогда не делай так!
- Посиму? - спросил Санька, недовольно кряхтя и вылезая из-под меня.
- Потому, что прилипнешь языком.
- Посему? - Санька заинтересованно посмотрел в сторону качелей и облизнулся.
- Потому, что железка холодная, а язык мокрый и теплый.
- И сто?
- Примерзнешь, говорю.
- Ни пимезу.
- Примерзнешь!
- Не пимезну.
- Вот смотри, - и я в доказательства своих слов высунул язык и легонько дотронулся его кончиком до качелей.
Как вы думаете, что было потом? Конечно, мой язык намертво приклеился к железке.
- Мася, а сево ты делаешь? - заглянула мне в лицо любопытная Санькина мордаха. - Вкусно? Мася-а-а… посли узе с голки катася. Ну, посли! - Санька дергал меня за плечо, а я с ужасом пытался удержать равновесие, сидя на корточках. - Масима, я писить хосю, - объявил мне о молниеносных изменениях в жизни Санька, - Масима-а-а… а-а-а… писи-и-ить… - выл мне на ухо Санька. А что я? Я только тихо мычал и покачивался возле качелей.
- Господи! Зачем ты это сделал? - присела рядом со мной молодая мамочка, - девочки, давайте поможем папочке от качельки отклеиться.
Меня обступила толпа мамочек и бабушек. Каждый советовал свое: кто дышать, кто нагреть железку с помощью зажигалки, кто говорил, что надо облить мой язык водой. Рядом пританцовывал на снегу Санька и громко орал. Мне в этот момент показалось, что я в аду.
Сначала мне было жалко себя и Саньку. Потом я начал злится на себя, на Саньку, на железку, на этих милейших созданий, обступивших меня, и на мирно спящих дома мужиков. Мои колени уже просто ныли от неудобной позы. Но тут Санька как-то резко перестал орать и, как ни в чем не бывало, взял лопатку и стал насыпать снег в ледянку. Я сразу понял масштаб трагедии: колготки, комбинезон и, возможно, носки с валенками. Понимая, что гулять с мокрым ребенком на морозе нельзя, я принял единственно правильное решение. Я закрыл глаза, сжал кулаки и дернул голову назад.