1.
- Ана… Ана! – нетерпеливо позвала Айме: - Ана…!
- Я здесь, сеньора Айме, уже пришла… бегом бежала…
- Бегом? Ты уже три часа выполняешь мое поручение. Похоже, ты бы еще задержалась.
- Ай, сеньора Айме, дело в том, что сеньор Ренато приказал мне кое-что, и я должна была это сделать.
- Ренато? Что приказал тебе Ренато?
- Чтобы я сопроводила сеньориту Монику в ее комнату и рассказала сеньоре Каталине о том, что сеньорита чувствует себя не совсем хорошо. Сеньор приказал мне, и я должна была это сделать.
- Естественно… забыть совершенно мои поручения, зная, что я здесь умираю от нетерпения и жду, что ты придешь… Быстро говори. Ты смогла увидеть Хуана… поговорить с ним?
- Нет, сеньора, сеньор Хуан оборвал нотариуса на полуслове, сел на лошадь и уехал…
- Куда? В каком направлении? Ты не определила?
- Нет, сеньора, я осталась смотреть на бегущую лошадь, разинув рот. Когда я пошла сюда, чтобы рассказать вам об этом, бац! Мальчик Ренато позвал меня, чтобы я сопровождала сеньориту Монику, но она не дала мне войти в ее комнату и велела ничего не говорить донье Каталине. Она вошла первая, закрыла дверь перед моим носом и сказала мне убраться. По мне так она не больная, просто уставшая. Уверена, ее напугал сеньор Хуан, который с ней ссорился.
- Ссорился с ней? Когда?
- Когда обнаружил, что она пыталась узнать что-то у того негритенка, что ходил всегда с ним, у Колибри… Мальчишка помимо того, что упрямый и непослушный, еще и наглый! Он украл пирог на кухне, и знаете, что он ответил кухарке?
- Кого это волнует? Рассказывай то, что мне нужно знать. До того, как ушел Хуан, с кем он говорил? Что сказал? Или он сразу ушел, как поссорился с Моникой?
- Нет, сеньора, потом была ссора с нотариусом. Оттуда он пулей вылетел, пошел искать лошадь и приказал ее оседлать. Он прыгнул на нее одним прыжком и его только видели…
- Послушай-ка меня, Ана, - Айме теряла терпение, - Нужно, необходимо, чтобы я увидела Хуана до того, как стемнеет, чтобы поговорить с ним. Ты должна отыскать его, передать послание от меня, чтобы никто на земле не услышал, никто не заподозрил, что это я тебе приказала, поняла?
- Поняла, сеньора. Но как мне это сделать? Я не знаю, куда он пошел…
- Спрашивай кого угодно, кто сможет в этом помочь. Подожди, а мальчишка был с ним?
- Нет, он был один вне себя от ярости.
- Ну тогда ищи мальчишку и приведи его ко мне, чтобы никто тебя не увидел и не понял, что это я с ним буду разговаривать. Послужи мне хорошо, Ана, и я подарю тебе самое красивое на свете кольцо… и еще деньги, все, что хочешь… Иди… иди скорее!
Решительным жестом отчаявшаяся Айме подтолкнула ее в темень, заставляя поторопиться всегда медлительную в своих движениях местную служанку. Затем она пошла в другую сторону в роскошную спальню, не зная, как успокоиться, как усмирить нервы, подверженные в течение нескольких часов тягостному напряженному ожиданию. Кто бы мог подумать, что Хуан Дьявол так быстро принял подобное решение. Последовать за ним, сбежать с ним, оставив все, поменять свое положение, состояние на авантюриста, каким бы не был привлекательным он для нее, какое бы влияние на ее чувства он не оказывал, это было больше, чем она могла дать. Нет, вот так она не сбежит с ним. Но как утихомирить его? Как не допустить свирепую месть его ревности? Думая об этом, она дрожала от страха и желания одновременно. Страстно желая и отвергая его, она любила и ненавидела его, отчаянно не могла овладеть своим капризом и любила его сильнее: жесткого, непокорного, беспощадного в своей власти, сурового в своей горечи, которая сочилась от его ласк и поцелуев….
Она упала на колени у окна, сцепив ладони, напрасно и жадно следя расширенными зрачками. Дикая решимость поднялась в ее душе и вылилась в крик:
- Не будет так, как ему хочется! Будет так, как я хочу! Должно быть так, как я захочу!
- Ана… Ана…! – отчаялась Айме. – Когда же придут сюда твои проклятые ноги? Когда же ты придешь?
- Я пришла, сеньора Айме. Но дело в том, что жарко…
- Дьявол разрази тебя! Где ребенок?
- Ну я его не нашла, мне сказали, где сеньор Хуан. Он был на заводе… Янина говорила Баутисте, что сеньор Хуан… Хуан Дьявол, как она сказала, приказал запрячь белую лошадь хозяина, махнул на завод; и нужно было видеть, как приказывал и как распоряжался, как будто сам хозяин. Если хотите, я могу сходить туда. Прямо сейчас они запрягают во дворе большие двуколки со всем, что приказано отправить на завод… Я могу подойти к одной из них и сказать сеньору Хуану, что вы послали меня к нему, хозяйка. Мне пойти, нет?
- Да. Необходимо поговорить, увидеться… Но подожди, подожди… Я не слишком верю, что ты придешь вовремя. – С растущим беспокойством она подошла к окну. Солнце уже было низко, лишь последние лучи золотили вершины Мон Пеле, и она прошептала про себя: - Он будет ждать меня этой ночью в двенадцать…
- До двенадцати еще много времени…
- Никто не спрашивал обо мне?
- Никто не заходил в вашу комнату с утра. Ни сеньора София, ни сеньорита Моника, ни сеньора Каталина… Сеньор Ренато с нотариусом в кабинете хозяина дона Франсиско, и единственное, что они попросили принести это коньяк и кофе. Янина сама им принесла. Она сказала, что не позволит другим мешать им, потому что они приводят в порядок счета…
- Хорошо, что так. Ладно, иди искать сеньора Хуана. Скажи ему, что я больна, очень больна; ради милосердия он подождет до завтра, чтобы поговорить и увидеться. Скажи ему, что я умоляю его слезно… Скажи…
- Почему бы вам не написать это все на бумаге, хозяйка?
- На бумаге? Да, ты права… Но…
- На бумаге без подписи. Я уж скажу ему, что это вы. Отдам в его собственные руки. Только ему передам. Клянусь, хозяйка, только ему… Не бойтесь…
- Я доверяю тебе, Ана, я напишу на бумаге, но ты отвечаешь жизнью, что только Хуану ее передашь… Поклянись в этом, Ана, поклянись!
- Ради Бога и Девы Небесной! Только сеньору Хуану я отдам записку, и если не ему, то пусть меня смерть заберет!
Смуглая горничная поклялась со скрещенными пальцами, на миг Айме колебалась между срочной необходимостью доверия к ней и мыслей о том, какое сильное оружие создаст против самой себя этими буквами. Лихорадочно она подошла к маленькому секретеру и нервно поискала необходимое.
- Ана, ты должна быть очень осторожна с этим. Если кто-нибудь захочет отнять это у тебя, если кто-то будет давить на тебя…
- Я проглочу письмо раньше, чем отдам кому-нибудь! Я клянусь, хозяйка…
- Хорошо, хорошо… - успокоилась Айме, начав писать, но вдруг засомневалась и порвала бумагу. – Не могу я так дать себя купить! Подожди-ка… Ты умеешь писать, Ана?
- Я писать? Ну и ну! Я могу считать и мило рисовать. Янина умеет писать и читать. Ее обучал учитель, как и белых детей. Из слуг она единственная умеет писать. Но вы не доверяете ей… К тому же сеньор Хуан не видел вашего почерка, и может не поверить, что это ваша записка…
- Он никогда не видел мой почерк. Подожди… подожди… Я могу написать на бумаге, которая не слишком подвергнет меня опасности. Да, так, он поймет. Он поймет, что я не могу прислать другой вещи с тобой. Он поймет…
Она писала быстро и уверенно письмо, двусмысленное, высокопарное, которое было, без сомнения, душераздирающей мольбой. Затем она сложила его вдвое, вложила в конверт дрожащими пальцами и прошептала:
- Для Хуана… Для Хуана Бога… Да… Лучше так…
- Хуан Бога? – удивилась служанка.
- Кое-кто так его назвал… Он поймет прекрасно… Но ты скажи ему, что оно от меня, что я на самом деле больна, что писала и отчаянно плакала… Иди… Иди, беги, не опоздай в повозку…
- Что за ерунда, хозяйка! Меня повезет Эстебан, а он мой друг, что бы ни случилось…
Айме насильно подтолкнула служанку и повернулась к окну. Последний луч солнца исчез и одна звезда, огромная, сверкающая, блистала на синем блеклом небе, над вершиной Мон Пеле…
- Ну, Ренато, в конечном счете…
Отчитываясь о делах, голос нотариуса стих, но Ренато Д`Отремон не слушал… Он стоял со скрещенными руками посреди просторной комнаты, которая когда-то была кабинетом его отца, голубые глаза изучающе пробежали по книжным полкам, доходившим до потолка, как будто задавали вопрос старым томам, и стремились сорвать скрытую тайну…
- Почему ты так смотришь, мальчик?
- Это было на этой панели… Да… За этими книгами, не знаю чуть выше или чуть ниже, но за ней есть дверка сейфа… Это был скрытый специальный железный ящик по моде прошлого столетия… Уверен, папа хранил там ценные бумаги, важные вещи…
- Твой отец имел текущие счета во всех банках Сен-Пьера. Не думаю, что он хранил что-то важное в тайниках своего кабинета.
- Ну что-то же хранил. Ноэль, более одного раза, еще ребенком, я видел, как мой отца что-то рассматривал. Последний раз это было в ночь перед рассветом, когда его привезли умирающим в результате несчастного случая… Этот дом старый. Он получил его от моих дедушки и бабушки… Его расширили и отремонтировали во многих местах, но кабинет никто не трогал с тех пор…
- Действительно, в кабинете была тайная дверца в том углу, и ты знал о ней, когда был ребенком. По крайней мере, так мне сказала донья София этим утром…
- Мама? Вы говорили с ней утром?
- Я уже совершил оплошность, рассказав тебе об этом; но в конце концов, ты уже зрелый и нельзя скрывать очевидное. На самом деле, сынок, мы разговаривали… Она вошла сюда, когда я менее всего ее ждал, как раз в эту дверь, и сильно напугала меня…
- Почему моя мать пришла сюда так? Чтобы избежать Хуана, да? Чтобы не видеть его даже издалека…
- Хорошо сынок, да. Бесполезно отрицать. Твоя мать его ненавидит… и даже хуже: она его боится. Иногда кажется глупостью и суеверием поддаваться на эти вещи, но когда сердце матери предупреждает…
- Не говорите глупостей, Ноэль. Вы тоже боитесь Хуана Дьявола, и не из-за сердечных дел или суеверий. Есть что-то более существенное и конкретное… Чего вы боитесь? Что потребует свое наследство? Нет, не беспокойтесь, Ноэль… Сядьте… сядьте. Я же сказал вам, что привел вас в этот кабинет для того, чтобы вы рассказали мне старинные истории, в первую очередь, историю моего отца… Моего отца и отца Хуана…
- Хуан ничего не знает, сын мой…
- Вы должны знать, Ноэль, и моя мать тоже должна знать… И что Хуан есть в этих бумагах, которые прятал мой отце. А после этого произошла единственная неприятная и постыдная сцена, которую я с детства помню… Я предпочту не говорить об этом, но снова спрошу у вас, Ноэль: Что в Хуане пугает мою мать и вас? Скажите мне правду… правду, суровую, кажущуюся неприятной…
- Ну сынок, я лишь боюсь твоего характера, твоих порывов, твоего малого опыта…
- Но моя мать всегда его боялась. С самого детства он внушал ей ненависть и ужас, а теперь она избегает смотреть на него, потому что его присутствие причиняет ей страдание. Когда она повернулась к нему, она стала такой бледной, что я испугался, что она упадет без чувств. А знаете почему? Хуан потрясающе похож на моего отца… Возможно, это совпадение… а может быть и нет. И столько всего вокруг этого дела, что я…
- Ренато, сын мой… умоляю тебя… - прервал его Ноэль в глубоком замешательстве.
- Прошу вас помолчать, Ноэль. Я уже зрелый и честный человек. Я знаю жизнь и не буду теперь пугаться, что мой отец дал мне брата, который был вне закона. К чему это возмущение? К чему этот страх, Ноэль?
- Это не страх, это беспокойство и грусть… Как ты догадался? И как воспримет твоя мать, что ты знаешь об этом?
- Значит, это правда! Успокойтесь, успокойтесь, Ноэль, я не подстроил вам ловушку. У меня было моральное убеждение… У меня оно с давних времен… Думаю, что с детских лет, несмотря на неосознанность. Я ни на один миг не переставал думать об этом, потому что это беспокоило меня, но теперь я взрослый и не вижу сложностей. Вчера вечером у меня не выходили из головы эти книжные полки. Вы видите? В одной из них, в одной из этих трех находился потайной ящик…
- Зачем искать потайные ящики? – рассматривал их Ноэль, признав себя побежденным.
- Это точно. Для чего? У меня есть убеждение и мне его достаточно, но мне интересны подробности. Как обстояли дела? По какой причине моя мать была такой беспощадной? С каких пор Хуан знает, кто он есть?
- У твоей матери нет вины, сын мой, она много страдала и до сих пор мучается.
- Полагаю, что ваш тайный разговор был касательно этого дела…
- Да, сынок, это так. Теперь она расположена быть щедрой…
- Конечно же, чтобы Хуан ушел, - прокомментировал Ренато с горечью.
- Ну сынок, не нужно слишком просить у той женщины, чья жизнь была испорчена и разрушена по причине той любви, что дала Хуану жизнь. Она хотела стереть оставленные им следы, забыть о невыносимом прошлом, видеть тебя счастливым без груза неприятных происшествий в жизни, нельзя упрекнуть ее за это. Я всегда чувствовал к Хуану жалость и привязанность…
- Я это прекрасно знаю и по этой причине меня удивило ваше поведение в последние дни. Касательно его рождения… как случилось, что Хуан вдруг так изменился?
- Ничего не случилось…
- Уже случилось. Могло случиться. Но, что это с ним? Он влюбился? Угрожает? Или причина страхов в другом?
Его рука торопливо легла на плечо нотариуса. Борясь со своей нерешительностью, Ноэль, наконец, заговорил:
- Видишь ли, Ренато, я знаю не больше, чем могу представить и полагаю, что горе и неприятность можно избежать, не переворачивая все таким образом. Хуан хочет уехать, вернуться в море… Дай ему уехать… Время пройдет, дела изменятся, мы дадим ему неплохие деньги, которые так или иначе мы должны ему дать. Но на данный момент…
- Нет, Ноэль, я не разрешаю ничего говорить Хуану, пока не открою ему свое сердце, а он не покажет мне свое. Это мой брат, вы отдаете себе отчет? Эта правда для меня существовала только наполовину, а теперь она ясная и прозрачная. У меня есть брат, брат, в котором благородная фигура моего отца вновь ожила. Вы не можете представить, что это значит для меня, и это тем более невозможно измерить все счастье, в котором мне отказали в детстве, чтобы отвергнуть меня от этой близкой и человеческой правды. – Ренато говорил с восторженным энтузиазмом, и решительно эмоционально попросил: - Соизмерьте все, Ноэль, скажите, каково узнать это… Это история моей собственной крови… не отказывайте мне!
Старый нотариус начал рассказывать историю, так хорошо ему знакомую, с той самой ночной бури, когда маленький Хуан Дьявол принес смертное послание. Ренато впитывал, жаждая узнать подробно описанный рассказ и вскоре спросил:
- А письмо, Ноэль?
- Ну… оно было в руках твоего отца, конечно. Полагаю, он сжег его или порвал…
- Или сохранил. Кто знает…!
- Возможно; хотя я и не верю в это. Твой отец, прежде всего, был очень недоверчивым. Бертолоци был человеком злопамятным, жестоким и предателем… Любую вещь можно было ждать от него: большую ложь, позор… Я был уверен, что после кажущегося прощения, он мучил Джину чтобы она умерла с горя. И как только Хуан…
- Могу только представить его ужасное детство. Как легко простить его грубость и недостатки, зная все это!
- По многим причинам твоя мать боялась, что знание всего этого обезоружит тебя перед Хуаном, отнимет у тебя постепенно волю защищать то, что ты имеешь…
- Вы думаете, что Хуан имеет что-то против меня?
- Я не думаю, но у твоей матери есть причина бояться. Не хочу даже думать, что она скажет, когда узнает об этом.