А потом он бросился на нее.
– Не давай ему причинить вред моей матери! Держи его! – завопил Кевин. Прямой приказ. Выбора у меня не было.
Я схватила Дэвида и повисла на нем, он же пытался стряхнуть меня. Я была не сильнее его, но энергия Кевина вливалась в меня, и сдержать ее было невозможно. А Дэвид был слабым, уставшим и едва живым.
Я пригвоздила его к стене, прижалась лбом к его лбу и прошептала:
– Прости, прости, прости, Дэвид… – Его руки, которые пытались оттолкнуть, теперь обнимали меня. Никаких слов. Они были не нужны нам. – Тебе не надо было этого делать. Пожалуйста, пожалуйста, уходи, я не буду тебя останавливать.
У Иветты уже была наготове еще одна бутылка. Декоративная синяя прямоугольная бутылка, у которой не было никакого хозяйственного предназначения, но имелась резиновая пробка, а потому в ней можно было держать джинна. Иветта открыла ее и поставила на кофейный столик рядом с моим пузырьком.
Когда она двинула рукой, я увидела веселый голубой отблеск. Искры и сюда добрались. Теперь я видела, что они летают вокруг нас, как светлячки.
Я встретилась взглядом с Дэвидом. Медные отблески еще мерцали в его глазах, но никогда еще он не выглядел таким человечным, таким близким, таким уязвимым.
– Я не могу уйти, – сказал он. Его голос звучал мягко, нежно, прощающе.
Это все я виновата, только я, о боже…
Он погладил меня по щеке. Меня окутало тепло, мне захотелось заплакать, но я не могла.
– Будь моим рабом, – голос Иветты был низким, полным страсти и ликования.
– Что бы ни случилось… – я кожей чувствовала шепот Дэвида.
– Будь моим рабом.
– …я люблю тебя. Помни об этом.
– Будь моим рабом.
Он поцеловал меня. В последний раз наши губы встретились, пылая, наши души слились, соприкоснувшись, и я почувствовала, что он распадается на части, разрывается.
Я почувствовала, что он умирает.
Я обернулась и увидела туман, струящийся по комнате, вползающий в бутылку, а потом – как Иветта закрывает ее пробкой.
Ощущения присутствия Дэвида исчезло. Ушло.
Я бросилась на Иветту, вырастив стальные когти на правой руке, и была уже на полпути к ее горлу, когда Кевин крикнул:
– Стой!
Я остановилась. Тут же. Я рвалась в бой каждым дрожащим от напряжения нервом, но проиграла превосходящей силе его приказа.
– Ты не можешь причинить вред моей матери, – испуганно проговорил он. – Или мне.
Когти на моей руке растаяли. Иветта вздернула подбородок и подставила свою незащищенную, красивую шею мне, и больше всего на свете мне хотелось стереть с ее лица эту вызывающую ухмылку.
Но я не могла! Сукин сын!
Она сказала:
– Не будь дурой. Иначе ты станешь не первым джинном, которому я преподам урок.
Я вспомнила почти патологическую ненависть Дэвида к ней и почувствовала, что и мне она жжет желудок, как кислота.
О, это все кончится плохо – если вообще можно что-то сказать по этому поводу.
Она обернулась к сыну. Кевин смотрел на меня, как загипнотизированный. Он нервно облизал губы и спросил:
– Ты, правда, разрушила тот город?
Я не обязана была отвечать – Правило Трех – и просто посмотрела на него горящими серебром глазами. Разрушила? Очень надеюсь, что нет. Но я не была уверена.
Избавление пришло с неожиданной стороны. Иветта сказала:
– Дэвид остановил ее. Ведь у него были веские причины. В Сикаскете есть нечто такое, что он будет защищать ценой собственной жизни.
Она поднялась с дивана и направилась ко мне. Пробралась пальцами с остро отточенными коготками в мои волосы и любовно раскидала их по плечам.
– Ты очень привлекательна, знаешь об этом? Он должен испытывать к тебе невероятные чувства, если сделал такое. Поверь мне, Дэвид давно научился быть осторожным. То, что он так тебе предан, по-настоящему поразительно.
Я подарила ей улыбку.
– Он просто хочет меня.
Улыбку она вернула.
– Секс он может получить где угодно. – Ее приподнявшаяся бровь подразумевала, что в том числе и с ней, только с преимуществом и в качестве и количестве. – Я ведь знаю, кто ты.
Конечно, она знала. Она была на моих похоронах, стояла там, разглядывая мой увеличенный портрет, украшенный цветами. Она провела ногтями по моей щеке, довольно болезненно.
– Ты убила моего друга, – проговорила она. Ее голос снова стал низким, страстным. Я подумала, что она, должно быть, всегда говорит так, когда речь идет об убийстве. – Он был по-настоящему особенным человеком.
– Плохой Боб? А, да, я слышала, что он научил тебя пользоваться презервативами и давал взаймы. Прости, такая потеря.
Плохой Боб заразил меня Меткой Демона. Хороших воспоминаний о нем у меня не осталось.
Она дала мне пощечину. Вернее, попыталась. Я превратилась в туман и материализовалась, как только ее рука миновала то место, где я находилась. Получилось забавно. Она упала на кофейный столик, со всей силой, с которой замахнулась, и на секунду ярость сделала ее уродливой. Самой уродливой из всех, кого я видела.
Стоп! Это была настоящая Иветта Принтисс, та, что скрывалась за изумительной нежной кожей, блестящими, как шелк волосами и аппетитной фигурой. Все это произошло настолько быстро, что я даже не была точно уверена, что вообще это видела, до тех пор, пока не взглянула на Кевина. Ужас в его глазах говорил о многом.
– Боб Бирингейнин был провидцем! – огрызнулась она на меня. – Ты только червяк, ползающий по трупу великого человека. Кевин, прикажи ей не делать так больше!
– Не делать что? – спросил он. Она повернулась к нему, и я видела, как он вздрогнул, даже находясь в десяти футах от нее. – Сказать, чтобы больше не исчезала?
– Да, – прошипела она как рассерженная гадюка. Он дважды быстро сглотнул и обратился ко мне.
– Хм… не делай больше этих штук с исчезновением. Не становись туманом. Кроме тех случаев, когда я сам прикажу тебе. – Он не оглядывался на Иветту, вместо этого уставившись на ковер и на свои потрепанные теннисные туфли. – Можно мне теперь идти?
Она продолжала пялиться на него, и мне не нравился блеск ее глаз. Он не предвещал ничего хорошего. Серьезно, ничего хорошего.
– Да. – Она швырнула ему пузырек из-под духов.
Он чуть было не упустил его, и я почувствовала, как все мое существо джинна загорелось нетерпением. Ну конечно! Был некий шанс, что он его уронит… Я не могла сделать многого, но в моих силах подтолкнуть бутылочку, и как только она выскользнет из его рук, удостовериться, что она ударится об острый край кофейного столика с достаточной силой, чтобы разбиться в пыль.
Он удержал ее. Черт.
Иветта кивком указала на меня.
– Забери ее с собой.
– Да. Хорошо. Ты идешь со мной.
Я не хотела уходить. Мне хотелось остаться здесь, охраняя эту синюю бутылку, в которой содержалось все, что осталось от Дэвида, но я не могла противиться прямому приказу. Кевин вышел из гостиной, и я должна была следовать за ним.
Я успела увидеть, как она снова села на диван и взяла закупоренную бутылку, удерживая ее обеими руками. Выражение ее лица – алчное, удовлетворенное, предвкушающее – наполнило меня арктическим холодом.
Кевин прошел через дверь, на которой было написано:
КОМНАТА КЕВИНА.
НЕ ВХОДИТЬ!
Она была украшена картинками с черепом и костями, пентаграммами и изображениями голых девочек, обнимающих свои лодыжки.
Дом, поганый дом… Он закрыл за мной дверь, пару секунд пялился на меня, потом положил пузырек в какую-то мерзкую пепельницу, полную оберток от леденцов, и чего-то, весьма напоминавшего раздавленные окурки. Я огляделась. При повторном осмотре комната Кевина привлекательней не стала. Здесь даже сесть было негде, кроме неопрятной разобранной мальчишеской кровати, так что проходить я не стала.
Кевин повалился на кровать, вытянулся во весь рост и закинул руки за голову, разглядывая постер на потолке.
– Ты действительно чуть не убила тех людей?
– Ты же хотел, чтобы я это сделала? – задала я встречный вопрос, скрестив на груди руки.
Он снова пожал плечами, настолько выразительно, насколько это вообще можно было сделать лежа.
– Возможно, ты оказала бы хорошую услугу. Жить в таком занюханном городишке, и все такое…
– Почему именно Сикаскет? – спросила я.
Он продолжал изучать фотографию кинозвезды, выпятившей губы в жеманной улыбке.
– В этом городе есть что-то особенное?
– Он был важен для него. Ну, ты поняла. Для Дэвида. – Он произнес это имя с пренебрежительной гримасой – Она несколько лет хотела прибрать его к рукам. Пыталась заполучить его и раньше, но Плохой Боб не позволял ей иметь его больше, чем несколько часов подряд. Говорил, что она может сломать его.
Слишком много информации… я пыталась не думать о том, что означают его слова.
– И что теперь?
Еще одно движение плеч, неудобное в лежачем положении.
– Не знаю. Не люблю, когда она говорит мне всякое дерьмо. – В этих словах чувствовалось что-то гораздо большее, чем просто легкая обида. Юноша казался мне все интереснее. Возможно, существовал способ его использовать.
Я с визгом тормозов остановила паровозик своих мыслей, когда Кевин внезапно перевел заинтересованный взгляд на меня.
– Тот твой другой прикид мне нравился больше.
Проклятье. Я постаралась не подать виду, насколько его взгляд меня встревожил.
– Какой?
– Ты знаешь… – он изобразил жестами груди, – и чулки. Ну, тот, с передником.
Он все еще не приказывал мне это надеть.
– Может быть, тебе понравиться что-то более элегантное? – Вопрос был глупым. Меня окружали глянцевые фотографии женщин, одетых лишь в улыбки и полоски ткани не шире шнурков. Элегантностью здесь и не пахло.
Его темные глаза стали жесткими.
– Да мне по барабану, нравиться тебе это или нет, просто надень.
Ну да. Теперь это был приказ. Возможности для маневра у меня не оставалось. Брючный костюм исчез, его сменил Голливудский Кошмар а-ля француженка-горничная. Правда, мне отчасти нравились туфли, да и топ в чем-то был неплох. Я бы не возражала его надеть и увидеть, как меняются глаза Дэвида, но наблюдать подобный взгляд у ребенка… меня бросило в дрожь.
Корсет явно приподнялся. Я посмотрела вниз на свое выпирающее декольте и обнаружила, что мне добавили кое-что новенькое. Стильная татуировка в виде перевернутой пентаграммы на моей левой груди. Тревожно близко к тому месту, где когда-то находилось пятно Метки Демона.
Я подняла глаза. Кевин сидел на кровати, рассматривая меня. Он облизнул губы и приказал:
– Повернись.
Я подчинилась. Повернулась так, чтоб стоять к нему спиной.
– Ты вроде сказала, что у меня только три желания?
Я сохраняла спокойствие. Он дураком не был. Понял, что я лгала.
– Как ты думаешь, что моя мамочка сейчас делает с твоим другом? Он ведь твой друг, верно? – Кевин изучал меня слишком уж понимающими глазами, отыскивая больные места. – Или больше, чем друг? Ты с ним трахалась?
– Ты вообще-то еще слишком мал, чтобы задавать подобные вопросы. – Ответила я чопорно. Тон Джулии Эндрюс не сочетался с нарядом куколки с обложки журнала.
– Скажи мне. Ты это делала?
– Почему тебе так хочется это знать? – Спросила я. Мой вопрос его осадил. Чуть-чуть. – И вообще, как ты узнаешь, сколько желаний я исполню? Может быть, их будет десять. А, возможно, двадцать. А может, следующее твое желание будет последним, а затем я доберусь до тебя, чтобы разорвать на мелкие орущие клочки? Хочешь испытать удачу?
Я улыбалась, когда говорила это. Дружелюбно. Тепло. Приглашающе.
Он прижался спиной к спинке кровати, где Мисс Июль-2003 сжимала свои обнаженные груди, предлагая их для осмотра.
– Какой от тебя прок, если я ничего не могу с тобой сделать? – резко и раздраженно спросил он. – То есть, я все равно пожелаю. То, что мне хочется больше всего.
– И что это?
На самом деле он об этом не задумывался. Мне оставалось только надеяться, что он не выдаст что-нибудь совсем уж глупое, вроде «пусть будет мир во всем мире», но беспокоилась я напрасно. Кевин никогда не думал о ком-либо или о чем-либо, выходящем за пределы его маленькой эгоцентричной вселенной. В конце концов, он заявил:
– Я хочу, чтобы мне не надо было работать, для того, чтобы обеспечить себя. Никогда.
Я моргнула, обдумывая его слова. Подростковые мыслительные процессы так отличались от взрослых. Взрослый мог, например, потребовать несколько грузовиков с наличкой, предполагая, что такое количество денег, позволит ему не работать всю жизнь. Что, в общем-то, вполне разумно. Но Кевин попросил нечто совершенно иное.
– Итак, предположим, ты это пожелал. Ты не разочаруешься, если я превращу тебя в паралитика, дышащего через трубку?
Наступила его очередь моргать. Он открыл рот, но, так ничего и, не сказав, закрыл его.
– Я думаю, тебе уж точно не пришлось бы работать, не так ли? Или я могла бы просто убить тебя. И тебе опять же никогда не пришлось бы зарабатывать на жизнь. Или дай подумать, я могла бы убить всех остальных на свете. И снова, тебе не пришлось бы работать. Или я могла бы превратить тебя в большую слюнявую собаку, которую твоя мама кормила бы дважды в день…
– Хватит! – Он был в ужасе. – Ты все слишком…
– Усложняю? – закончила я за него. – Нет, все так и есть. Ты хотел джинна – ты его получил. Но мы не игрушки, Кевин. Мы гораздо старше тебя, – даже я, – мы умнее. И нам не составит абсолютно никакого труда найти неправильную интерпретацию любого желания, если ты будешь настолько глуп, чтобы произнести его в нашем присутствии. Мы опасны. Заруби себе на носу. Ты можешь одеть меня как куклу, если хочешь, но ты никогда не сможешь управлять мной. Это я собираюсь тобой управлять. Поэтому, лучшее, что ты можешь сделать, это взять пузырек и разбить его прямо сейчас, пока мне не представился удобный случай навредить тебе. Поскольку я это сделаю, Кевин. О, я так тебя изуродую… Мне очень хочется посмотреть, как вытянется лицо твоей мамочки.
Сейчас я его имела. Я так его имела. Все, что я сейчас могла – тайно позлорадствовать. Мне казалось, он сейчас наделает в штаны от ужаса.
Но тут он вдруг успокоился, сглотнул и сказал:
– Я знаю, чего я хочу. И ты тоже этого хочешь. Я хочу, чтобы ты убила мою мать.
Не скажу, что его слова были непонятны, но я вдруг почувствовала себя героем мультфильма, которому срочно потребовалось похлопать себя по голове, прыгая на одной ножке, для того, чтобы удостовериться, что ничего не застряло в ушах. Я стояла здесь в моем смехотворно сексуальном наряде и глупо переспрашивала:
– Что, прости?
– Иветту, – пояснил от торопливо. – Моя настоящая мама умерла. Отец тоже. Я имел в виду, что хочу, чтобы ты замочила мою мачеху. Иветту Прентисс.
Мне хотелось усмехнуться и сказать: «Согласна!», просто ворваться к ней и запустить свои острые когти джинна ей в сердце, но, по правде говоря, я вовсе не жаждала кого-либо убить. Пусть даже эту первосортную суку Иветту. Я слишком хорошо знала, как много энергии перетекало от Кевина ко мне, и как чудовищно легко ее использовать. Принуждение давило, но не слишком сильно; я чувствовала некоторое пространство для маневра и решила повременить.
– Есть несколько значений слова «замочить», как ты знаешь…
– Убей, – сказал он. – Убей ее медленно. Заставь ее страдать.
Он входил в раж. Но сейчас это не соответствовало моим планам.
– Хорошо, только, пожалуйста – потише, – поскольку принуждение усиливалось, и энергия хлынула в меня потоком. – Я это сделаю. Я клянусь. Но давай сперва поговорим об этом.
К счастью, сейчас он хотя бы не оговорил способа, как тогда, когда посылал меня в Сикаскет, заставляя совершать поджог и массовые убийства.
– Почему? – спросила я.
Он наградил меня мрачным взглядом.