Ей понравилось.
Она переползла дальше, прижимая старика к полу, не давая подняться. Его кадык резко дернулся, дворф попытался прикрыть шею руками.
Тварь открыла рот.
— Каролина!
Франсуаз размахнулась. Острое прямое лезвие мелькнуло в воздухе. Оно прошло сквозь голову Каролины, сшибая добрую треть.
Лезвие вонзилось в деревянную стену, узорчатая рукоятка задрожала.
Водопад агонии залил огромного червя. Волна боли, родившись во взрезанном мозгу, обрушивалась вниз, пронзая каждую клетку мягкого розоватого тела.
Она вытянулась во всю длину, потом опала. Жвалы распахнулись — но не затем, чтобы сомкнуться на горле старика. Каролина издала глухой клекот, второй глаз начал вращаться в два раза быстрее.
Гномья кожа лежала под моими ногами. Череп был полностью отделен от тела, седые волосы спутались.
Старик вывернулся из-под жирного тела твари и откатился в сторону, опрокидывая стулья.
— Каролина, — позвала Франсуаз.
Я перехватил тяжелый баллон так, чтобы мне было удобнее его держать.
— Надеюсь, это не очень больно, Каролина? — ласково осведомилась Френки.
Тонкие длинные пальцы девушки легли на спусковой крючок.
Каролина извернулась, глядя на нас с ненавистью, какую к эльфу может питать только его неудавшееся творение.
Маленькое синеватое пламя хрипело и давилось кислородом, колеблясь над широким стволом огнемета.
— Каролина, — позвала Франсуаз. — А тебе не очень холодно?
29
Огромный червь свернулся клубком, и мозговая жидкость вытекала из рассеченной головы. Все тело было изранено, и бледноватые пятна устилали пол в том месте, где ползла Каролина.
Ее хвост мелко дрожал, кожа на теле вздувалась нарывами, и сразу опадала.
— Пойдем домой, Каролина, — сказала Франсуаз.
Червяк нагнул голову, жвалы раскрылись. Я услышал резкий клекочущий звук — звук, который никогда не издавали настоящие черви. Речь была тем, что Каролина получила от людей.
А еще ненависть.
— Тебе окажут помощь, Каролина, — продолжала Френки. — Вылечат. А потом ты тоже сможешь полететь в Циарру. Только больше не надо никого убивать. Ладно?
Старый Фойли отходил к дальней стене своего ресторанчика. Он так не решался повернуться спиной.
— Тебе больно, — мягко произнесла Франсуаз. — Ты устала. Все пошло не так, как ты хотела. Но это не страшно. Все можно исправить. Только пойдем с нами. Выползай из своего угла, и
30
— Вы поставляете нам все более странных пациентов, — заметил алхимик, опуская с лица хирургическую повязку.
Леди Аларонд лежала внутри огромного контейнера шестиугольной формы. Его дно было выложено мягким эльфийским бархатом. Тело червя не двигалось, но глаза все еще медленно вращались, исподволь наблюдая за нами.
— Процесс регенерации происходит быстро, — продолжал врач. — Никогда такого не видел. Не удивлюсь, если скоро пациентка сможет нарастить на себя и гномьи органы.
— Она этого не захочет, — ответил я.
Санитары подхватили футляр, в котором лежала Каролина, и осторожно понесли его к медицинскому вертолету — тому, на котором несколько часов назад в лес прилетела Сейра Лоур.
— Как только она поправится, то улетит вместе с остальными. И они помогут ей — не знаю, в чем. Наверное, найти себя. Она слишком долго жила среди эльфов, хотя сердце ее принадлежит Циарре.
— Селебриэн в Белом зиккурате, — сказал Бурковиц. — Маги говорят, что она выздоровеет. А знаете, этот дворф требует, чтобы мы оплатили ему выбитое стекло, канистру керосина и еще какую-то вазочку.
— Оплатите, — отмахнулся я. — Драконья гвардия от этого не обеднеет.
Рейнджеры сворачивали небольшой лагерь, и старый акрополь вновь становился заброшенным.
— А что стало с Гэбрилом Аларондом? — спросил проконсул. — Черви спасли его от последствий мутации?
— Думаю, он излечился не только от этого, — вполголоса произнес я. — Френки, они действительно держались за руки, пока не увидели нас, или мне только показалось?
Аларонд и магесса махали нам, поднимаясь по склону.
— Сейра тоже выглядит лучше, — заметила Франсуаз.
— Думаю, она поняла, что есть способ сделать карьеру, не прекращая от этого быть женщиной.
Гэбрил и Сейра подошли к нам, и рейнджер улыбнулся — весело, открыто, как на той старой фотографии.
— Они хотят поблагодарить вас, — сказал он.
— Кто? — не понял проконсул.
Рейнджер наклонился, и маленький червь быстро вполз по его руке.
— Вы помогли им вернуть Каролину. Они не бросили бы ее здесь, одну, каких бы ошибок она ни совершила. Поэтому они хотят сделать вам небольшой подарок. Сделаешь это сама, Сейра?
Он посмотрел на свою спутницу, та засмеялась.
— Лучше ты.
Рейнджер поднял руку и провел в воздухе ладонью.
— Какой подарок? — спросил Бурковиц.
— Это он и был, — засмеялась Сейра. — Объясни им, Гэбрил.
— Путь в Циарру, — ответил Аларонд. — Тот, что они строили. Теперь эта дорога открыта для вас.
— Не понимаю, — сказал проконсул.
Сейра вновь засмеялась и взяла Гэбрила под руку.
— Нам пора, — сказала магесса.
Они исчезли — исчез и червяк, сидевший на руке рейнджера.
— И это все? — удивился Бурковиц.
— Да, — ответила Франсуаз. — Они ушли в Алмазную Циарру. Наш мир для них — теперь лишь один из тысяч.
— Но нет, — Бурковиц поднял голову, словно надеялся увидеть что-то среди белых облаков. — А как же сноп света? Яркие огни? Мерцание и тому подобное. Так всегда показывают в кино.
— Они улетают, проконсул, — пояснил я. — И это для них главное. Им ни к чему радовать вас фейерверком.
Франсуаз тоже смотрела в небо, на ее губах играла странная улыбка.
— Какое необычное свадебное путешествие, — пробормотала она. — Может, Сейра была права, что ждала столько времени.
— И все-таки, — сказал проконсул Бурковиц. — Там должны были быть свет и мерцающие огни.
ЕЩЕ ОДИН ЗАСТРЕЛЕННЫЙ ПОЭТ
Четвертый Багряный грех
1
Франсуаза, демонесса пламени, сидела в легком плетеном кресле и просматривала газету. Черный единорог, вставший на задние лапы, поддерживал готические буквы названия: «Санта Хавана». Грифон, с белыми крыльями и мускулистым телом льва, пожирал слова с другой стороны.
Я подошел к краю террасы, поставив на парапет бокал.
Море морщилось складками под окнами отеля. Теплое, оно было лишено горячей неги тропиков, которая заставляет забыть о тяготах жизни, нашептывая, — все то, что мы привыкли называть реальностью, на самом деле не больше, чем сумасшествие, рожденное пустой суетой.
Не было в этих волнах и суровой отваги севера, где ледяные волны накатывают на неприступные скалы, и прикосновение ветра, поющего в ледяных фьордах, приносит с собой ощущения силы, уверенности и благородного одиночества, перед лицом необъятного мира.
Ветра здесь было много; он налетал ниоткуда, принося с собой безотчетную тревогу. Мне казалось, что я стою на обрыве — не просто на краю скалы, но там, где заканчивается все, и начинается пустота.
Занавеси на окнах бились и трепетали, словно сердце человека, живущего в постоянном страхе. Отель казался оторванным от всего мира — а сам мир настолько страшным, что не хватало мужества вернуться в него.
Мне не нравилось это море; и в то же время у меня возникала необъяснимая тяга к нему. Хотелось стоять у парапета и смотреть вниз, пока я не сольюсь с волнами и ветром, растворившись в печальной, надтреснутой пустоте.
— Почему эти поэты постоянно стреляются? — спросила Франсуаз, отбрасывая в сторону газету.
Широкий заголовок, попираемый лапами грифона и единорога гласил:
Я отложил газету.
— Автор статьи сам горазд сочинять. В холодной руке не может лежать еще дымящийся револьвер.
Подняв с парапета бокал, я понял, что больше не хочу нектар.
— Отвечая на твой вопрос. Свою жизнь можно направить вовне — например, на обработку поля. Или на самого себя. Из всех видов искусства глубже поэзии в душу способна погрузиться только музыка. Недаром они часто идут рука об руку. Художник сражается с красками и холстом; писатель должен выстроить сюжет и создать характеры. Поэт и музыкант воплощают свою душу непосредственно. Шопенгауэр писал, что мелодия есть воплощение мировой Воли.
— А в чем мораль? — напомнила Франсуаз.
Я кивнул на ее обоюдоострый меч.
— Сколько клинков ты успела изломать?
— Не считала. Пожалуй, это двадцатый. Правда, некоторые пришлось выбросить целыми.
— Да, вроде того, что утонул, воткнутый в морского змея. Работая клинком, ты можешь его менять; инструмент поэта — это душа. Истрепав душу, он нуждается в подпитке — наркотиках, алкоголе, черной магии. Многие были уверены, что не могут писать стихи без алого лотоса.
— Другими словами, — произнесла демонесса. — Можно сунуть член в мясорубку, но то, что ты вытащишь, уже не будет членом.
— Френки, — заметил я. — Тебе надо писать сборник афоризмов.
Звонок вскрикнул, заставив меня обернуться.
— Я же просил, чтобы нас не беспокоили, — пробормотал я. — Кэнди. Раз ты человек действия, то и открой.
Девушка встала, вынимая из ножен меч.
— А разве ченселлор не работает над своей душой? — спросила она.
— Только во время обучения, — ответил я. — Потом необходимо найти для себя цель — или сойти с ума, как эти поэты.
— Я достойная цель, — заверила меня девушка.
2
— Знаю, что вы просили не беспокоить вас, ченселлор, — говорил хозяин отеля.
Он собирался сказать еще что-то, то я ответил: