Уверенность Шурика остановила несколько преждевременно начавшую хорохориться «вдову». Она послушно развернулась, сделала два неуверенных шага назад, в метре от трупа остановилась. Рядом подпирала дверной косяк Таня. В глазах ее метался животный страх. Она избегала смотреть на убитого, тем самым показывая, что к смерти его и вообще чьей бы то ни было никакого отношения иметь не может, а на разъяренную Нонну просто не подымала глаз. Нонна заговорила властно, по-хозяйски:
— Ну-ка, глянь, Татьяна, в карманах халата! Что стала, время!
Девушка инстинктивно сделала шаг вперед, затем, словно натолкнувшись на стену, двинулась не к креслу, а к выходу. Шурик жестом остановил обеих.
— Не забывайтесь, девочки! Ключи должны быть, иначе обе остаетесь здесь. Если из-за вашей дурости дверь в тамбуре выламывать придется, я уж найду, что в скобы замка вставить. Вот тогда и выбивайтесь. Интересно, кто быстрее оклемается — Лешик или ребята из розыска?
— Я к нему не прикоснусь, ни за что! И вообще — выпустите меня! — Таня срывалась на жалкий писк.
— Ладно, даю минуту, чтобы найти ключ, и ухожу. Ко мне не приближаться, если хотите, чтобы головы были целы, — Шурик приоткрыл двери квартиры, погладил массивную литую скобу и продемонстрировал дамам болтающийся на ручке увесистый замок. — Если я его вставлю на место, тут вам и куковать. Так, время пошло!
Минуту женщины использовали полностью, но без заметного результата. Нонна, отбросив страх, вывернула карманы трупа, вихрем пронеслась по спальне, заглядывая во все мыслимые места, где могли оказаться ключи. Таня исследовала пол в гостиной. Наконец послышался голос Шурика:
— Бросайте, девочки. Тут у Шаха такой засов на тамбуре, что замок изнутри можно не закрывать. Лешик верно рассудил. Уходим. Или, может, останется кто?
— Разве что ты. И вправду, пора… — презрительно отмахнувшись от перекочевавшего к Шурику пистолета, Нонна вновь входила в роль хозяйки, теперь уже не по праву владелицы оружия, а по своему действительному положению в организации.
Всерьез угрозу получить пулю она не воспринимала. Сейчас, после гибели Шаха, только его верная подруга обладала достаточным для продолжения дела влиянием и связями. Гораздо большими, чем Шура Рухлядко. Боевики в счет не шли — тот же Лешик, в принципе, обычная шестерка. Пусть и козырная. При правильно работающих мозгах не взять над ними верх ни мускулам, ни оружию. Все, все. Надо уходить. И так нашумели.
В тамбур Нонна выскочила, словно и не было ее солидной комплекции. Покидали квартиру второпях.
— Танька, что ты там копаешься? Уходим. Не то закрою с Лешиком. Вот повеселитесь, — злобно шипел Шурик.
— Иду-иду. Не бросать же сумку, — наспех накинув короткий песцовый жакет, девушка неудобно вывернула руку, ловя рукав, а другой шарила по полу, нащупывая коричнево-зеленый саквояж на длинном ремешке. — Сам платил пятьдесят долларов… Теперь все так перевернулось, что и не знаешь, когда новую…
— Кому что, а Таньке — шмотки. Ты что, не соображаешь, что теперь головы надо беречь, а не сумки! — Шурик плюнул, случайно угодив на чешуйчатую кожу саквояжа.
Вышли из тамбура, стараясь как можно меньше шуметь. Двигались в темноте. Навесной замок Шурик водворил на место легко, словно занимался этим ежедневно.
Пять выстрелов в панельном доме образцовой звукопроницаемости — хлеб насущный для бдительных добровольных помощников милиции. Так что из подъезда выходили все трое под обстрелом любопытствующих глаз. Нонна, не прощаясь, свернула налево за угол, к стоянке, где ее дожидался не теряющийся в общем автостаде новый сливочный «мерседес». Провожая их цепкими взглядами, не дремлющие и в семь утра зеваки остановить уходящих не пытались. Не по зубам это дело старушкам.
— Куда, дура? — яростно, с присвистом, выдохнул Шурик, стараясь не смотреть вправо и подталкивая Таню под локоть вслед за Нонной. — Думаешь, я не знаю, где к машине ближе? Да пусть она там хоть сгниет! Угнал бы кто — жалеть не стану. Сейчас такое завертится — и казенных на всех не хватит. Без Шаха всех нас перегрызут друзья-товарищи.
— Теперь секи, чтоб самого не украли, что там машина, — съязвила спешащая впереди Нонна.
— Ну, твоя-то на стоянке под охраной, вот и попользуемся. А за моей авось не кинутся… И что нас искать? Захотят — найдут в три минуты. Сейчас бы время выиграть, дела свернуть, прикрыть хоть что-то. Ох, и в окнах торчат… Не меньше, чем у подъезда. Отчалим со стоянки на твоей, Нонка. Все равно светится, как маяк. Нет в тебе скромности. Камушки уши не оттягивают? ТАМ их носить не положено.
Шурик трепался, хохмил, старательно разгоняя тоску, заполнившую салон «мерседеса». Вела Нонна машину, что называется, на автопилоте. Мысли ее витали далеко от трассы, что едва не кончилось печально для парочки пешеходов.
Внезапная гибель могучего босса таила массу опасностей. Кроме того, совершенно очевидно, что один из них — убийца. От этого дышалось не легче. Помимо ноющего «что делать?», мысли вновь и вновь возвращались в только что покинутую квартиру.
Там было на что посмотреть. Опергруппа разминулась с троицей участников бурной ночи ненадолго. С запорами прибывшие справились не хуже первоклассных взломщиков, — не прошло и пяти минут.
Оставшемуся наедине с трупом Шаха Лешику нельзя было позавидовать. Крови он потерял немного — рана была специфическая, не тяжелая, но выводящая из игры. Вид начавшего очухиваться боевика, ошеломленно разглядывающего пригвожденный к креслу труп, вовсе не позабавил привыкшего ничему не удивляться майора Строкача. Обитатели квартиры розыску были в общем-то неплохо известны. Юрий Семенович Шах «ныне присно и во веки веков» умолк, бывший же тренер по рукопашному бою, а ныне уголовный элемент Алексей Пугень усиленно изображал нечто вроде шока, в то же время мучительно шевеля мозгами и прикидывая, как выкарабкаться из критической ситуации.
Изнурительное молчание и необходимость оказания медицинской помощи пострадавшему вынудили Строкача на время с ним расстаться. Если нажим «по-горячему» сразу и определенно ничего не дает, лучше сосредоточиться на осмотре места преступления. Благо есть что посмотреть. Квартира, обставленная разрозненной дорогостоящей мебелью, не поражала избытком вкуса. Денег — да, денег затрачено было много. Огромные, действительно ценные старинные фарфоровые вазы соседствовали с изолятором высокого напряжения, используемым в качестве подставки для чахлой пальмы. Кричаще-красный дешевый ковер диссонировал с изящными, палевых тонов, гобеленами, словно в насмешку вправленными в аляповатые гипсовые рамы. Книжные полки с безукоризненно подобранными заботливой Нонной изданиями загромождали не вмещающиеся в бар пестрые бутылки с импортным спиртным. Очевидно, они ласкали глаз хозяина дома. «Ну, что ж, за годы своей не столь уж долгой деятельности на свободе покойный поубавил количество спиртного на планете, хватило бы не на одного долгожителя», — подумал Строкач, оглядывая гостиную, где, очевидно, происходили основные события. Небольшой ручеек крови, сбегавший из-под стилета по груди Шаха, уже полностью высох. Судя по лужице крови, скопившейся и у выхода из коридора, свою долю Пугень получил на пороге все той же гостиной. Говорить на эту тему он пока отказывался, назвав только свое имя. В этом как раз особой нужды не было: участники таких постоянных, налаженных предприятий, как наперсток и лотереи, были известны наперечет.
Тем временем дотошный Родюков усердно рылся в недрах симметрично расположенных спален. Строкач же всей этой велюрово-атласной затхлости предпочел скрупулезное изучение балкона. Добротная, на совесть застекленная лоджия с достаточно прочно для спокойного сна закрытыми шпингалетами. Майор был из тех, кто на вопрос, не доставляет ли ему неудобств то, что в его «восьмерке» всего две двери, обязательно поправит: «Дверей в моей машине три». Так или иначе, но выходы должны быть обследованы. Впрочем, в этом случае балкон можно было смело сбросить со счетов. Одинаково удаленный от земли и от крыши двухподъездного дома, он годился для восхождения разве что какого-нибудь спешно прибывшего из Страны восходящего солнца ниндзя. Но и те (известные, благодарение богу, сотрудникам угрозыска лишь по видеофильмам) все же оставляют следы на поле брани, без жалости кроша мебель и прочий инвентарь. Здесь же все осталось в целости. Справа и спереди рамы были заперты. Слева высилась общая с соседним балконом стена, имевшая, как и везде, неширокое — тридцать на пятьдесят сантиметров — прямоугольное отверстие, заделанное прессованной фанерой и прикрытое стопкой разного рода планок и обрезков досок. В сущности, мусор, невесть зачем хранимый нынешними домохозяевами. Скорее всего — остатки остекления балкона. Так и есть — вот сверху кусок деревоплиты с глубоким поперечным пропилом со вставленным куском стекла. То же стекло, тот же материал. Проникнуть из соседней квартиры через отверстие в перегородке, отодрав фанерную заслонку и не свалив всю эту прикрывающую лаз стопу обрезков, невозможно. Еще менее реально вернуться назад и присобачить изрядную кучу к стене обратно. Изловчившись, Строкач ткнул кулаком в узкую щель между планками и стеклом. «Нет, забито наглухо. Что, однако, не исключает знакомства с обитателями соседней квартиры»
На звонки соседи Шаха по тамбуру упорно не открывали. Прислонясь к обитой потертым дерматином двери, Строкач прислушался. Тишина. Автоматически, ни на что не рассчитывая, подергал ручку запора. За этим и застал его степенный, с простодушным, мягким лицом старший лейтенант. Не надо было быть большим физиономистом, чтобы опознать в нем издерганного бесконечными неприятностями и ненормированным рабочим днем участкового.
— Так вы ж его увезли, товарищ майор, Пугеня моего шалавого. Чувствовал, не доведет это до добра… Спортивная звезда! Разве я не сигнализировал? Так мне в ответ: «Что ты на него взъелся, нет фактов…». А какие еще факты: труп, что ли, как сейчас? Откуда все эти тысячи, чтобы так жить?
— Так это квартира Пугеня?
— Ну. А рядом — дружка его, которого убили, тот еще похлеще. Давайте посмотрим.
Сгорающие от любопытства понятые проследовали в квартиру Пугеня, замок которой легко уступил невзрачному ключику из увесистой связки, угнездившейся под полой махрового халата между раскинутых ног Шаха.
В отличие от «шахской роскоши», у Пугеня царила спартанская простота, доходящая едва ли не до аскетизма. Шведская стенка, велотренажер, штанга и гантели, болтались нунчаки на трехстворчатом зеркале — все говорило о целеустремленности хозяина квартиры. Компактный черный телевизор «Сони» слепо взирал на незваных гостей пустым экраном — но и его нельзя было счесть излишеством. Напротив, словно в ожидании чего-то интересного, восседал огромный, едва ли не метровый мохнатый мишка, к его брюшку прислонилась пожелтевшая открытка: «Лешеньке от мамы…»
Решительно миновав комнату, Строкач оказался на балконе — точной копии только что обследованного им. Те же рамы, голубизна зеркальных стекол, та же, что и с противоположной стороны, темно-красная обшарпанная фанера, загнутые гвозди, криво вбитые в неровно притертые деревянные пробки. Наверняка куча обрезков со стороны балкона Шаха представляла большую преграду для решившего пропутешествовать из квартиры в квартиру.
Осмотр жилья также не порадовал. Ничего проливающего свет на преступление — ни ценностей, ни наркотиков, ни оружия, если не считать всерьез таковым палки на веревке. При этом в соседней квартире многократно стреляли, чему свидетельством — ранение Пугеня.
Умеренная сумма денег, приземистая арабская кровать, два совершенно банальных кресла и полное отсутствие каких-либо продуктов, за исключением, пары пачек превосходного чая — початой и нераспечатанной. Все это скорее напоминало освобождающийся номер в гостинице для спортсменов, чем утопающее в роскоши гнездо преступного элемента…
Тем временем элемент в тюремной больнице проводил не лучшие мгновения своей жизни. Дырка в простреленной руке докучала не больше надоедливой мухи. Мучили мысли. Нет ничего проще, чем истолковать факт пребывания известного (и нечего тешить себя иллюзиями) боевика в одной комнате с мастерски приколотым к креслу хозяином. Все это заставит кого угодно отказаться от поисков иных подозреваемых. «Надо же было так подставиться этим сукам! Неужто при всем опыте не смог собраться, когда застучали по ушам выстрелы? Да нет, просто и подумать нельзя было, чтобы кто-то из крысятников решился напасть… А то бы ворвался как стремительно разящий шар, как ядро из ствола невообразимой пушки, весь в пружинной готовности отразить любой удар. Не первый же ведь год живу в напряжении… И кто? Зануда, полуинтеллигент-полурэкетир! Все, подставили — прямиком в убийцы… Думал, ошибки остались в юности. А оно вот как повернулось… Чем начиналось — тем и закончилось. Теперь, похоже, навсегда. Да, босс… Не такой он оказался и могучий. «Вышку» за Шаха, конечно, не дадут, да как бы руки длинные и в тюрьме не достали. Свои же приколют где-нибудь на этапе. Лучше самому на нож броситься, чем годами сходить с ума, ежесекундно озираясь. Конечно, авторитет Шаха умер еще раньше, чем он сам, ну, а вдруг щенок какой-нибудь захочет выслужиться перед матерыми волками? Жизнь — хрупкая штука. От всего этого недолго и крыше поехать, хуже нет, чем неизвестность… Ну, да недолго. Милиции тоже надо работать — на самотек дело не пустят. Небось, начальство долбит, хотя за то, что прикололи Шаха, государство премию бы должно выписать. Связи у него хорошие были, кормил и законников кое-каких. Так что могут и всерьез взяться — как не пожалеть разбитую кормушку… Ну, вот — черта помяни!..»
— Ну, что Пугень, будем разговаривать? А то вы с утра неважно как-то выглядели, теперь заметно получше. Рад за вас, честное слово. И давайте не наводить уныние друг на друга. Откровенные показания — и мне радость, и вам облегчение. Не разочаровывайте меня, и я не обману ваши надежды. Только чур не врать. Свидетельских описаний внешности ваших соратников у меня больше, чем достаточно, чтобы их найти. Дело идет к соревнованию — кто быстрее покается. А врать… Ну, дело, конечно, хозяйское, но наши дактилоскописты не ошибаются с пальчиками, а там их полная квартира. Публика известная, вот только не трогали их до поры до времени. Вот она и пришла — пора-то. Единственный круг был спасательный — Шах, сами же его и накололи. Зачем?
Строкач выжидательно уставился в лицо раненого, отливающее синеватой бледностью. Тот сумятицы в мыслях не скрывал. Принял решение быстро, отчаянно, как в омут головой. Заговорил торопливо, сбивчиво, искренне, но все равно любознательность майора оставалась неудовлетворенной.
— Не надо, Пугень. Сам воду мутить не люблю, и вам не советую. Просто обидно — за дураков нас считаете, что ли? Чтобы осторожный Шах, без телохранителя, с которым, насколько мне известно, разлучался лишь в постели, приволок домой незнакомых людей да еще и устроил поздний ужин, переходящий в ранний завтрак и завершившийся на рассвете стрельбой? И кто эти люди, оставшиеся в квартире, вам совершенно, просто абсолютно не известно? Ну, что ж, есть основания полагать, что за такую искренность гуманный народный суд, с учетом положительных сторон вашей личности, отвесит вам четырнадцать вместо пятнадцати. За убийство подонка всю катушку не размотают, и высшей меры тоже можете не опасаться. Да и не все ли равно, в конце концов, сколько дадут — думаю, у телохранителя Шаха в тюрьме могут случиться другого рода неприятности. Молчите? Ну-ну.
— Кончайте, майор, смеяться! Будто не понимаете! Тоже, нашли убийцу! Мало того, что самого чуть не угробили, еще и вы «закрыть» грозитесь. Я к этому убийству такое же отношение имею, как к мировой революции. Говорю же: привел Шах не знаю кого. Не верите — ищите. А найдете — убедитесь: я чист. Был в своей квартире, когда все произошло. И не доставайте — мне все равно сказать нечего. У нас длинные языки подрезают. Выйду — сам разберусь.
— Так скоро?
— Не переживайте — суду виднее.
— Это мне переживать? Ну, уж вы, Пугень….
— Повторяю — я чист. А под следствием сидеть — не привыкать. И доброту вашу я в …. видал. Пожалел волк кобылу!.. И нечего меня высиживать — ничего не вылупится. С правды не собьешься. Что гости были у Юрия Семеновича — еще бы не услыхать при нынешней звукоизоляции. Да и через балкон свет было видно. Квартиру? Он мне сделал, не буду вилять. Он все мог. И после этого, вы считаете, я своего благодетеля и угрохал? Фигня… Как обычно, в десять вечера, набросил я замок на его дверь, в тамбуре засов задвинул, и они тоже, изнутри квартиры. Так что дело сделал кто-то из этой троицы…
— Начали, так говорите. Гости Шаха вам известны, это очевидно. Или так и будете тащиться на заклание? Вон, брат ваш, Олег, за разбой едва пол срока из восьми лет отмотал. Разве можно деньгами жизнь мерять? Ну, пусть убийство Шаха и не на вас… И все-таки что-то мне мешает поверить в вашу невиновность. Уж очень быстро вы в уголовщину спустились. И семья…
— Да какая, к лешему, семья? Отца мы с братом знали только по корешкам алиментов, и то пока мать не умерла…
— Я понимаю, в семнадцать лет потерять мать — трагедия… Но такое случается и у других. И сбиваются с круга далеко не все. А у вас осталась, насколько мне известно, тетя. Врач, кандидат наук, они с мужем вполне могли вас поддержать. Тем более, что детей у них нет.