— Читали. Не много, но…
— Этого достаточно, поверь моему опыту. Часто изюминка скрывается в самом замысле, так что достаточно только разглядеть ее…
— Но читали-то не литераторы, а те, о ком моя книга. Им не до литературных забав.
— Найдут, к кому обратиться. Заплатят, заставят. Или и то, и другое.
— Так что же делать? Какой-то замкнутый круг!
— Ну, выход всегда найдется. Кстати, а ты представляешь себе сложности при создании кооператива: во-первых, деньги, и много…
Я утвердительно кивнул, думая о Нугзаре. Следующими же словами Глуздов поколебал мою уверенность в компаньоне.
— Ну, насколько я знаю, тебе двести тысяч добыть неоткуда: ведь не с заграничных же гастролей ты вернулся. Занять такие деньги можно только под залог и проценты, которые сожрут тебя вместе с твоей книжкой. Но иметь деньги — это еще не все. Нужно, чтобы у тебя их взяли. А берут не у каждого. Только у того, в ком уверены. Местных связей, добавлю, недостаточно, потому что многие вопросы решаются только в Киеве. А сырье? Ты положение с бумагой в стране представляешь? А размещение внепланового заказа в типографии? Пугать и отговаривать тебя я не хочу. Напротив, при нужде кое-что, может, и подскажу, посоветую. Но будь осторожен — чтобы не вышло так, что дело застопорится на середине: деньги вложены, проценты идут, а книги нет как нет. Вот тогда, при всем желании, и я тебе не помощник.
— Да, утешили, нечего сказать, — я подавленно замолчал.
Сумма, которую назвал Глуздов, подавляла. Двухсот тысяч у Нузгара просто нет, занять их и думать нечего. Блатные, жизнь которых строится на шатком равновесии, неохотно дают взаймы. И если бы только это! Обллит! Можно все преодолеть и споткнуться в самом конце. Там, говорят, такие ребята сидят, что только держись…
— Валерий Евгеньевич, а может попробовать вместе? Не осилить мне в одиночку. О лучшем соавторе мне и мечтать не приходится. Помогите, ведь действительно может получиться неплохая книга. Вы-то, наверное…
— Я… Вот что, ты попробуй еще по своим каналам. Ведь рассчитывал же ты на что-то? Впрочем, судьба и Лев Аркадьевич не случайно нас свели… Попробуй, а там поглядим. В любом случае я свои обязательства выполню. Ну, что же, — Глуздов поднялся, протягивая крепкую, чисто вымытую руку. — До встречи?
— Послушайте, Валерий Евгеньевич! Что же тут думать! Если вы согласны, то обо мне и говорить нечего. Лучшего варианта и быть не может!
— Вопрос еще, согласен ли я. Это нужно обмозговать. Может, мне выгоднее переиздать «Мертвецов», несмотря на их паскудство? Да и работа большая, не говоря уже об этической стороне дела: книга-то, по сути, написана, что же я, явлюсь на готовое?
— Да где там готовое? — завопил я. — Без вас же ничего не выйдет!
Глуздова тем не менее пришлось уламывать довольно долго, пока он наконец милостиво не согласился. Зато уже через час стратегия, в которой не оказалось места для моих прежних компаньонов, была выработана. Валерий Евгеньевич брал на себя сырьевую и финансовую стороны дела, а также литературную обработку. Мой вклад — рукопись как таковая, то есть то, что уже сделано, и соответственно — десять процентов стоимости каждого проданного экземпляра. Негусто, если учесть, что доля старшего компаньона вдвое больше. И в то же время — много, потому что все гарантировано: бумага, производство, сбыт, уже существует кооператив, готовый предоставить свой расчетный счет для поступлений. Словом, все на мази…
Нугзар знал, что рукопись редактируется, и пока меня не трогал, занимаясь своими аферами. Я же, обретя надежную опору, старался не напоминать ему о своем существовании, и даже пару раз при встречах заводил разговор о бесперспективности нашей затеи, надеясь отпугнуть компаньона. В ответ на мои штучки Нугзар рубанул без обиняков:
— Ты, если снюхался со своим писателем, наплачешься. Небось уже посулил ему долю?
— Ну, что ты, зачем?
— Смотри, твои дела. Раз уж так сложилось, что у этой книги двое соавторов и, значит, дольщиков, и одним ты выбрал меня, то мне, честно говоря, безразлично, кто там будет вторым…
…Вот и торчу третью неделю на даче. Надоело все до чертиков, но еще больше надоело прятаться дома от Нугзара, заставляя маму без конца врать, и слушать через день голос в прихожей:
— Ну как это опять нету? Он что, вообще не приходит? Вы сказали, что Коля заходил!? А он? Вы ему передайте, ведь помочь ему хочу, сам ко мне обратился…
Ничего не понимающая, растерянная мама… А тут еще Валерий Евгеньевич исчез. Свет в окне, бывает, горит, а как туда попасть? Звонок не работает, не ломиться же во внешнюю дверь… Нет, подожду еще день… ну, неделю. Звонил по телефону его сыну, но если и брали трубку, то лишь для того, чтобы ответить: «Нет, не приходил. Обязательно передадим. До свидания».
Нет, что-то нужно делать. Необходимо окончательно определиться. После нашего разговора я и видел-то Глуздова всего раз, и чего это стоило: с шести утра, запасшись детективом, торчал на лавочке у заветного подъезда. В восемь подъехала белая «шестерка» с сурового вида субъектом за рулем и азербайджанскими номерами. Угрюмо повозив автомобильной электробритвой по трехдневной щетине, он, не запирая дверей и даже не подняв боковое стекло, смерил меня предостерегающим взглядом и занырнул в подъезд. Спустя полчаса снова возник, а за спиной у него маячил Глуздов. Он так натурально обрадовался мне, что опасения мои ненадолго развеялись. Любезно подвез домой и уверил, что все идет по плану, дело движется и в назначенный срок — совсем скоро — кооперативное издательство благополучно разрешится нашим совместным творением. Мне было даже позволено взглянуть на результат наших усилий — готовую рукопись. Так сказать, для сравнения.
Честно говоря, не понравилась она мне. Проступило в ней то, что никогда не одобрят друзья из мира по ту сторону решетки. Слишком много узнают простодушные «клиенты» о том, как конструируется и действует серьезная афера. Я поразмыслил и решил, что дожидаться выхода книжки следует где-нибудь подальше от чужих глаз. Скажем, на даче.
Бабушка умерла полтора года назад, и теперь в ее «особняке» — вполне сносном жилом домике в сорока минутах езды от города — поселилось запустение. Да вот теперь еще и я. Удобства там, что называется отсутствовали. Водой из колодца я загодя наполнил все наличные емкости. Но предмет, изящно именуемый «ночная ваза», меня все-таки шокировал. С этим приходилось таскаться в конец огорода. Пообрезать бы еще малину, чтобы под ногами не путалась, да не садоводством же я приехал заниматься в конце концов! Хорошо, что еще не совсем стемнело, а то точно бы без ног остался на этой горбатой дорожке. Совсем бабка хозяйство запустила. Эх, будут денежки — дворец отстрою, если не Зимний, то по крайней мере летний. А это что там чернеет? Собака? Не похоже… Никак сортир собрались обворовать? И в самом деле…
— Эй, кто там? Ты что здесь делаешь? По ребрам захотел? А ну, вали отсюда, пока…
Два выстрела хлопнули негромко, как-то по-домашнему. На короткий односложный вскрик полуглухие старики соседи не обратили внимания. И только когда в сельпо завезли долгожданное кислое пиво, а Андрей не явился, хромой Федосеич, один из немногих мужчин, оставшихся в деревне, забил тревогу…
Майор Стронин
Еще студентом юридического Ваня Стронин страдал оттого, что его фамилия так удачно рифмовалась с анекдотически знаменитой фамилией оваловского персонажа. Теперь же он сравнялся с героем — обладателем стального всепроницающего взгляда и в звании, да и популярность его в горотделе была ничуть не меньшей. Нравилась майору этакая трепетная интонация в голосах стажеров: «Товарищ майор говорил… Ну, ясно же, сам Стронин отчет составлял… По политической части Иван Иваныч кому угодно фору даст…». Однако помимо воспитательной работы Стронину приходилось вплотную заниматься и розыскной, так как не достиг пока Иван Иванович начальственных высот, хотя и имел к тому недюжинные задатки. Коллеги Стронина не сомневались, что звезде на его погонах недолго витать в одиночестве.
— Наш золотой фонд, — тепло говаривал начальник горотдела, прихватывая Ивана Ивановича в коридоре под локоток. — Таких организаторов поискать!
Маститых специалистов, как известно, по мелочи не используют. Ищи потом объективные причины, если загублено расследование. Тем паче, если его случайно завершит какой-нибудь сопливый стажер. А вот в серьезных случаях и народ привлекается серьезный. Один напортачит, другие поправят. Да и сложностей хватает. Как никак убийства крепких молодых парней у нас случаются не каждый день. Таким образом дело это и досталось Стронину. Тем более, что у парня оказались весьма подозрительные связи, дающие хоть какую-то надежду. Это тебе не гоняться за канувшим во мрак наркоманом, зарезавшим таксиста из-за тридцати рублей выручки.
Налицо были две гильзы от не значащегося в картотеке «ТТ», отпечатки резиновых сапог сорок третьего размера и смазанные следы протектора мотоцикла, который не видел никто в этом стоящем на отшибе сельце. Жил Грибанов на даче один, во всяком случае ни малейших следов стороннего присутствия в доме не было. И за те три недели, что он пробыл здесь, гости к затворнику не жаловали. Небольшая сумма денег лежала в сумке открыто, вместе с десятирублевиком царской чеканки, оказавшимся на поверку чистой липой. Но хорошей, искусной липой.
Минимум необходимых продуктов и немногочисленные бутылки — все из местной торговой точки, кроме блока «Мальборо». Одежда неброская, но удобная. В кармане просторной серой фланелевой куртки эксперты обнаружили пять граммов маковой соломки, однако, по заключению врачей, потерпевший не употреблял наркотиков. Собака след не взяла. Да и какой там запах у мотоциклетного следа? Особого беспорядка в доме также не было. К себе Грибанов никого не звал, только пару раз воспользовался услугами хромого Федосеича, непревзойденного специалиста «сгонять за пивком», если платит пославший.
Мать Грибанова, Анна Андреевна, в деревню не наезжала, будучи равнодушной к подсобному хозяйству. Тем более ее обеспокоила внезапная страсть сына к затворничеству.
— Ох, чуяла я — не к добру это он притих. До тюрьмы-то, знаете, девчонки, рестораны эти загородные чуть ли не до утра… Не знаю уж как он с деньгами устраивался — это вам виднее. Бывало, неделями домой не заглядывал. Я говорила: чем швырять, лучше бы отложил сколько-нибудь, подкопил. Небось, когда стало пусто в кармане, дружки, поразбежались. А пошел взять свое кровное — получил два года. Один бог знает, сколько мне все это стоило здоровья и денег — что суд, что освобождение!
— Что — освобождение? — не понял наивный Стронин. — Это ж не путевка на две недели, за которую, профсоюз платит…
— Конечно, нет. Платить приходилось, чтоб она поскорей закончилась, проклятая. Да разве в деньгах дело! Андрюша бы заработал. Он ведь все говорил последнее время: «Подожди, мама, скоро купаться будем в деньгах. Осталось немного. Вот-вот книжку издадут». Писатель Курочкин с ним работал. А тут в последнее время повадился к нему один ходить, отвлекал. Коля, говорил, меня зовут, передайте, что Коля заходил. А какой он Коля — скорее Гурам или Вардан, их не разберешь. Андрюша запретил его пускать. Чего хорошего, когда над душой стоят?
— А как он выглядел? Приметы можете вспомнить?
— Еще бы не помнить. Шляется всякая сволочь по свету, а Андрюшу уже не вернешь…
…Удобно устроившись в угловом кресле, лейтенант Сидоров сосредоточенно млел от ощущения близости к начальству. Ожидался совместный просмотр видеозаписи, и от этого ощущение контакта, почти родственного, заметно увеличивалось. Появилась на экране заставка, и лейтенант, чуть прибавив громкость — до уровня, который, как он заметил, приятен начальству, заботливо подлил кофе в майорову чашку и подвинул на всякий случай пепельницу. Майор курил редко, под настроение. Самому лейтенанту страстно хотелось подымить, но он терпел, оттачивая так необходимую настоящему чекисту волю.
Под жиденькую музычку поползли титры. Программа эта обычно посвящалась новостям культуры. Но сегодня речь шла не об этом. Сюжет назывался «Миллионы Курочкина» и повествовал о литераторе скромного дарования, но недюжинной щедрости и благородства человеке, пожертвовавшем двадцать тысяч трудовых рублей на борьбу со СПИДом. Ныне автор нашумевших «Мертвецов» завершает новую книгу, материал для которой собирался буквально по крупицам в течение долгих лет. Кооператив «Просветитель» и сам автор, его председатель, невиданно рискуют, издавая книгу на свои средства, но дело ведь не в деньгах, а в наконец появившейся возможности высказать наболевшее, поделиться размышлениями о смысле жизни, принести пользу читателю. Нет и не может быть иной цели у любого честного писателя.
— Честного — не исключается, — заслушавшись, Сидоров едва не опоздал поднести майору зажигалку.
На экране орлиный задумчивый профиль Курочкина расплылся, уступая место выставленным рядами осточертевшим «Мертвецам». Появилась и заполнила весь экран фотография писателя, передающего пушащуюся пачку купюр аплодирующим людям в белых халатах. Для убедительности Курочкина заслонил изможденный спидоносец с символическим шприцем наперевес и призывом следуя благородному примеру вносить деньги на такой-то счет.
— Уф, я думал, конца этому не будет, — отдувался взмокший Стронин. — Конечно, эдаким буржуям есть, что жертвовать, а вот покормил бы семью на три сотни в месяц — и в голову не пришло бы, как этот СПИД получают. Однако имеем неопровержимый факт — убийство Грибанова произошло тогда, когда Глуздов-Курочкин давал интервью на телевидении. Что ж, одним подозреваемым меньше. Терпеть не могу работать с такими типами. Что подозреваемый из него, что свидетель — ни к черту. Все-то права они знают, на все случаи жизни кодекс в «кейсе», с прессой «на ты». А газетчикам сейчас только кинь кость! Да. Раньше бы они у меня статейки в «Трудовой жизни» писали. В издании «для учреждений закрытого типа» найдется кому проследить за качеством материала. Да честный человек, пусть он из говна золото производит, все равно много не заработает. И не должен.
— Жалко, конечно, Иван Иванович, что не писатель ухлопал предполагаемого соавтора. Мало ли что они могли не поделить, но с фактами не поспоришь. Не только был в Киеве, не только давал интервью, но и после этого угощал всех причастных в «Метро». Алиби мощное. Кстати, установлена личность докучавшего Грибанову Коли. Приметы и липовый червонец вывели на Нугзара Квициани, заметного специалиста в этой области. Установлено все: судимости, адрес, дружки, привычки. Даже удалось некоторое время «вести» его незаметно. Зато совершенно точно зафиксировано количество поглощенных им спиртных напитков и кофе в баре «Интуриста». В сущности, можно бы у него отнять права — за руль трезвым он не садится. Тогда и наблюдение осуществлять полегче. Ездит он лихо. Наши, сидя на хвосте у него, едва не влетели в аварию.
— Но Грибанов тоже хорош гусь. Не знаю, как там насчет его литературных занятий — читатели еще своего мнения не высказали, да и вообще о существовании книги известно лишь со слов матери убитого, — но вот по торговле фальшивками он специалист. Объявился потерпевший. Думаю, остальные просто не рискнули заявлять. Продавец персиков, абхазец, решил приобрести у неизвестного, опознанного им по фотографии, четыре царских червонца за семьсот рублей. О чем чистосердечно и заявил, когда выяснилось, что монеты не вполне золотые. Во время сделки фигурировал и подозрительный детина, возникший в момент передачи монет, когда, собственно, и совершалась купля-продажа. Не кто иной, как наш друг Квициани. Но что мы можем вменить нашему опытному, поднаторевшему во всяких юридических тонкостях другу? Да ничего, кроме естественного любопытства. Так что придется его «поводить», может что и получится…
Филимон Криков
Эх, господи, хорошо на воле! Прямо скажем, если бы не надо было воровать, чтобы продержаться «на гребне» — полное блаженство. Впрочем, не следует забывать и о вкусной и здоровой пище. Да и с человеком надо рассчитаться. Конечно, моя свобода Лысому ничего не стоила, все равно — уговор дороже денег. С самого начала было ясно, что на факте обнаружения в моем доме краденого, без свидетельских показаний, недолго держаться приговору. Потому и на суде не стал упорствовать: всплывет, чего доброго, еще какая-нибудь дрянь! А подходящего человека долго искать не пришлось: на «особом» понимают друг друга с полуслова. Лысый, спасибо ему, сразу поверил, что договоренные четыре тысячи принесут его бабе на дом. Ему во всех отношениях повезло, когда я выбрал его из «карантина». Подошел по всем показателям — его счастье. А тринадцатилетнему сроку за разбой явка с повинной по факту гостиничной «кражи личного имущества» не помеха. Да еще и перспектива вместо лагеря не меньше полугода, считая этапы, прокантоваться по тюрьмам, где в силу заслуг и воровского статуса жизнь куда полегче. Конечно, следствие в жизни не поверит, что именно Лысый запаковал в тайник в моем сарае краденое, как и в его вину вообще, но доказать ничего не докажут. Люди здесь проверенные, знающие, чьего берега держаться. Как это говорилось — «истинные арийцы». Отборный контингент! Не то на воле. Иной раз дело зависит от такой мелкоты, что самому стыдно признаться, с кем приходится иметь дело. Тут верх взяли блюдолизы, даром что из блатных. Сначала подстраивались к тем из власть имущих, кто шел на контакт, а там, гляди, и сами ссучились. Честной братве совсем жизни не стало. Или подмахивай властям, или вали на завод: другого выхода нет. Ну, разве что еще подохнуть с голодухи — не станешь ведь жрать падаль после живой крови!