свойства полыни, а я неимоверно скучала. Третью неделю не являлись Слова. Заплутали где-то на дорогах судьбы или спугнули их начавшиеся холода, да только ничего путного не выходило. Как готовить декокт из мухоморов и толченых каштанов, я узнала, а вот будущее было закрыто на амбарный замок.
Глаза слипались.
Отложила книгу подальше. Лбом прислонилась к слюде, которая стояла в здешних окнах вместо стекла. Мир за стенами гарнизона был расплывчат. Первые холода степенно, но хватко взялись за округу. Поседели травинки, туман плыл над крепостной стеной. В чернильной темноте затерялись даже звуки.
Непривычно.
Тихо…
Взрыв прогремел раскатом грома! Озарило алым. Двор заволокло дымом. Пошатнулся пол, затрещали стены, книги попадали со стеллажей.
В оседающей пыли было видно, как неприступная крепостная стена лишилась куска, и тот развалился на осколки камней, освобождая проход. Во двор ринулись подводники.
– Атакуют! – разнеслось по коридорам встревоженное.
И только после ударили в колокола.
Я отпрыгнула от окна, дрожа как мышь, загнанная котом в угол. Сопровождаемая ревом толпы, шмыгнула под стол. Тишина сменилась паникой: возней, стуком ботинок, воплями, скрежетом мечей. Взрыв не повторялся, но я вслушивалась до боли в висках.
«Что с Иттаном?!» – запоздало опомнилась и хотела было кинуться к дверям. Но вспомнила строгий – и не подлежащий нарушению – наказ: в случае атаки никогда не вылезать. Затопчут ненароком свои же либо прибьют чужаки.
Он взрослый, обученный в академии маг. Разберется.
А вдруг нет?..
В глазах защипало непрошеным страхом: за себя, за Иттана, за всех, кто мог пострадать.
Почему об атаке не сообщили загодя, как было всегда?
Пальцы похолодели.
А в лазарете восстанавливался Рейк. Я захаживала к нему ежедневно, жалея одинокого и вконец помешавшегося парня. Ему отрезали почерневшую ногу – Иттан назвал это ампутацией, – и, казалось, он совсем свихнулся. Только и говорил, что про какую-то сестрицу-Сольд, про то, как она стала чьей-то леди и как боги уготовили ему кару за ее предательство.
Отказывался есть из чьих-либо рук, кроме моих.
Иногда его сознание прояснялось, и он невесело шутил или рассказывал истории из своей прежней жизни, в которой не было подводников и завес. Но быстро забывался.
Я чувствовала себя в ответе за него, потому приходила, кормила с ложечки и выслушивала.
Вдруг взрыв повредил лазарет? Вдруг Рейк погиб?
Как же страшно!
Я безостановочно теребила посеребренную цепочку с висящим на ней медальоном.
У ног валялась книга в коричневом переплете. Я ухватила ее трясущимися пальцами, вперилась в текст, ища в том утешение. Раз уж ничем не могу помочь гарнизону, то буду читать до слепоты. Хоть паду без чувств, но увижу Слово, узнаю будущее.
И я читала. Под предсмертные крики и ругань воинов. Под булькающие хрипы подводников. Под новые – кажущиеся тихими – взрывы. И когда страницы опустели, точно собака языком слизала с них все буквы, я решила, будто взаправду ослепла.
Казалось, кто-то невидимый взялся за перо, неторопливо выписал первое слово, за ним второе. Слов этих появлялось много, самых разных, несвязанных друг с другом. Они кружили по чистоте листа, не давали сосредоточиться ни на одном из них. Вдруг исчезли и они, и тогда родились не предложения, но образы.
Живые, настоящие, до жути реалистичные.
Атака миновала. Выжившие оплакали погибших, сложили большой погребальный костер, и дым от него покрыл собой небеса. Тварей полегло с сотню. Промозглый воздух напитался сладковатой вонью.
Под первый снег взялись отстраивать порушенную стену.
Поисковый отряд – четверо мужчин и девушка – отправился за солью.
Гарнизон выстоит! Я облегченно простонала и всмотрелась внимательнее, пока картинки, подернутые пленкой, не померкли.
В засыпающем осеннем лесу тихо. Под ботинками хряпает опавшая листва и сухие ветки. Замерзшая река покрылась тонкой коркой первого льда. Завеса словно монстр, разинувший голодную пасть. Она вибрирует, злится. Даже я чувствую, как мрак переполняет ее нутро.
Темные силуэты появляются под соляной хруст. Обступают светловолосого мага.
– Убегай! – Он отталкивает меня, и я, не удержавшись на ослабших ногах, валюсь на колени.
Подводники приближаются, рокочут довольно, предвкушая добычу. Маг падает, и кровь из перерезанного горла орошает поникшую траву. Все кругом алое. Глаза его, некогда ясные, закатываются.
Картинка побледнела, выцветая, и вскоре на чистом листе высветилось всего пять букв.
«Мертв».
Я долго моргала, пытаясь утерять злосчастное Слово из виду. Но то, как специально, въелось в страницу, прилипло к ней намертво.
Намертво. Мертв.
Иттан не погибнет! Нет, нет и нет! Невозможно. Глупость. Это и не Слово вовсе, а так, дурман.
Все будет хорошо, он выживет. Я не позволю ему отправиться в тот поход. Помешаю. Или не пойду с ним, и тогда предсказание не сбудется.
Слово побагровело.
Крик застрял посреди горла. Даже не крик, но вой раненой волчицы.
Я мысленно ухватилась за Слово, чтобы стащить его с девственно чистого листа, но оно не поддавалось. Пот струился по вискам, затекал в глаза. Те щипало. Руки взмокли. Секунды замедлились до бесконечности. Но я не позволяла этому гадкому Слову остаться в книге. Ухватывалась взглядом за золотистые брызги, что разбегались от букв, тянула на себя.
Носом потекла кровь, капля упала посреди буквы «р», расплылась пятном.
Иттан не умрет. Если ради него придется пожертвовать собой, я без промедления пожертвую.
Сделаю что угодно. Уплачу любую плату.
Я ревела, а Слово то увеличивалось, то уменьшалось.
И вдруг поддалось.
Буквы, прыгая как блохи, перестроились, исчезли и явились вновь. Нерушимыми остались «Ме…».
«Метка», – выплюнула книга нехотя.
И тотчас текст сменился на привычный. На обычные предложения. На кляксу от пера и карандашную пометку на полях.
Я обессиленно привалилась к ножке стола.
Не умрет.
Я не позволю.
Глава 10
Иттан
Поутру небо расплакалось первым снегом. Летним несмелым снегом. За горизонтом зацвел кровавый рассвет, и под его всполохи гарнизон разделился на тех, кто пережил ночь, и тех, для кого она стала последней. Сам комендант выбрался наружу. Кашляя и судорожно стискивая трость, он обходил разрушенную стену, всматривался в искривленные мукой лица мертвецов, пересчитывал полегших тварей.
– Семьдесят три, – сказал идущему рядом помощнику, и тот сделал отметку в блокноте. – Против шестидесяти семи наших. Если так пойдет и дальше, к концу осени гарнизон будет захвачен.
– Но ведь погибли не только солдаты, – попытался обнадежить коменданта помощник.
И правда, в груде тел лежали и женщины, и обслуживающий персонал. Те, которые, испугавшись бойни, попытались сбежать; которые не сдержали любопытства, которые находились в эпицентре взрыва. В ночных рубашках и без них, в рабочих робах, без обуви. Нагие и беззащитные. Порождения завесы научились использовать соль, лупили ею по стенам, крышам, метко закидывали взрывную смесь в окна. Дом утех разнесло по камешку; все, кто был в нем, скрылись под обломками.
Прислушивающийся к диалогу Иттан болезненно поморщился.
– Какая разница? – Коменданта повело в сторону, и он схватился за флягу с травяным настоем, который пил все больше и чаще, потому как ничто иное не могло облегчить жгучей боли в легких. – Они –
наши. И я несу ответственность за каждого убитого сегодня.
Ночью, когда громыхнуло, Иттан перепугался даже не за себя и не за гарнизон – за Таю. Она куда-то исчезла. Платья ее не было, и вроде бы она ушла сама, но кто разберет? Да и куда?!
Он бы оббежал казармы, разыскивая неугомонную девушку, за которую волновался больше, чем за все живое, но оказался в круговерти из солдат, стрелков и орущих от ужаса гражданских. Никто не видел Таю. Она испарилась. Ну а потом его оттеснили к крепостной стене, и Иттан рассмотрел полчище тварей. Надвигающихся. Крушащих все кругом. Не знающих пощады. Лопатки свело от нечеловеческого ужаса. Он должен был сражаться, иначе ни ему, ни Тае – никому в этом проклятом месте не выбраться живьем.
Под утро мысли заплетались в узел, резерв опустел до нуля, и Иттана шатало. Но бой кончился. Кровь впиталась в землю. Последняя тварь с хрипом рухнула в груду сородичей. И над гарнизоном воцарилось траурное молчание.
После ударили в колокола. Неспешно, монотонно. Оплакивая тех, кому не суждено было пережить вторжение. Даря надежду оставшимся.
А Тая спаслась и выбралась во двор вместе со всеми. На ней ни царапинки, только была напугана и глядела отчего-то мокрыми глазами. Она бинтовала раненых, перебегая от одного к другому, а взгляд остекленел.
Неужели она до сих пор не встречалась со смертью? Нужно подойти, утешить. Но позже…
– Сынок, прекращай напрасный труд. – Комендант встал по левую руку от Иттана, водящего ладонью над солдатом; мало ли, тот на последнем издыхании, но жив. – Здесь ты ничем никому не поможешь. Направляйся за солью, в ней сейчас наша сила. Разведчики докладывают, в лесах не осталось врагов.
Где ж вчера были ваши разведчики? Спали или упивались элем, пока людей разносило на ошметки?..
– Хотел бы я дать тебе больше людей. – Комендант отпил из фляги отвара, и свербящий запах того показался смутно знакомым. – Запрос в столицу послал, но когда прибудут новобранцы – одним богам известно. Потому вам придется полагаться лишь на свои силы. Справитесь?
Он не ждал отказа.
– Так точно, – отчеканил Иттан.
Тая нашептывала стонущему пареньку – совсем молодому, но уже погибающему, – успокаивающие речи. Обезболивающие травы кончились, потому, кроме шепотков, ничего не оставалось. Паренек боролся со смертью, хватался за Таю и просил не покидать его. Но глаза закатывались, и лицо побелело. Вскоре и его уложат в общую груду трупов.
– Тая, собирайся, – сказал Иттан, вставая за спиной девушки. – Мы выходим за солью. Сейчас же.
Ее словно огрели чем-то тяжелым по затылку. Тая дернулась. Выпрямилась, медленно поднялась с колен и развернулась. Губы ее дрожали.
– Нет, – простонала она отчего-то обреченно.
– Тая, нужно. – Иттан пожал плечами. – Понимаю твое желание остаться и помочь раненым, но…
– Нет, не понимаешь! – перебила судорожно. – Нет-нет-нет!
Она вцепилась мертвой хваткой в рукав и залепетала горячо-горячо, а сама все сильнее дрожала:
– Я видела… пойми… видела… прочла… выслушай меня…
– Объяснись нормально, в самом деле!
И Тая сбивчиво, содрогаясь от подступающих рыданий, затвердила о библиотеке и словах, которые вычитала в книге. Даже не словах, но целых картинках. И том, что в конце видения Иттан погибал.
Парень, о котором Тая позабыла, откинулся на спину. Взгляд его устремился в небо. Дыхание выровнялось для того, чтобы остановиться навечно. Иттан отвел Таю к казармам, прижал к стене, всмотрелся в испуганное личико.
– Послушай, – начал он, но девушка вновь перебила:
– Я переделала Слово, и вместо «мертв» прочитала «метка», но я не знаю, что это за метка. Ничего не знаю. Я боюсь за тебя!
Пальчики впились в лацканы его куртки. На лице отразились страдание и почти физическая боль. Меж бровей залегла глубокая морщинка. И слезы не кончались, текли по щекам и подбородку, падали на грудь.
– Не иди, – упрашивала она жалобно. – Пожалуйста, не иди!
Как же объяснить ей, что Иттан не верил в девичьи выдумки. Нет, не так. Верил, что она особенная – что она вывела его из уныния, разукрасила тоскливую жизнь гарнизона, научила заботиться о себе. Но Тая не вестница, и ее нелепый обман смешон, как и болтовня о внезапном и таком своевременном навыке видеть образы грядущего. Сейчас они должны добыть эту бесову соль, чтобы защитить оставшихся.
Ну а потом, так и быть, он разрешит Тае помечтать.
– Тая! – не выдержал Иттан. – Мы должны пойти, и мы пойдем. Таков приказ командующего отряда.
Он, не дожидаясь ответа, вошел в казармы, быстрым шагом пересек пустой коридор, направляясь к себе. Девушка обогнала на повороте, широко расставила руки.
– Не пущу!
Иттан чуть не выругался от досады.
– Тая, оставайся-ка ты в гарнизоне. Раз в твоем видении все произошло при тебе, то без тебя я выживу. Так?
– Нет… да… – засомневалась и отчаянно затеребила пуговицу. – Я не знаю, – призналась с горечью.
– Тогда оставайся. Договорились?
Она колебалась всего секунду.
– Нет. Лучше я пойду!
Они собрались наскоро, в гнетущем молчании. Тая всхлипывала, но глушила слезы, прикрывала рот рукой и часто дышала.
Вышли порознь.
– Я буду ждать тебя у ворот, – сказала она, стиснув зубы.
У крепостной стены первый храмовник Терк бормотал что-то придавленному обломком мужчине, и на миг пахнуло выжженной травой, плесенью, несвежим молоком. Все как в ту ночь, когда Иттан выслеживал мага-самоучку. Так вот кто тот необученный колдун, который успешно скрывался в стенах гарнизона. Он же называл колдовство богонеугодной ересью и обещал лютую кару всякому, пользующемуся чарами. Смешно. Иттан почти шагнул к храмовнику, чтобы предложить ему местечко при академии, но решил не лезть на рожон. Не сейчас. Храмовник обернулся, почувствовав на себе взгляд, и Иттан понимающе ухмыльнулся. Повел пальцами, точно выплетая заклинание.
На лице первого храмовника заиграли желваки, но не более того.
– Пусть ваш путь освещают боги, – проскрежетал сквозь зубы, а Иттан в благодарность кивнул.
Арно, Локк и молчун, уже подготовленные, без пререканий собрались у ворот (хотя к чему ворота, когда пройти можно сквозь стену?). Тая чесала в макушке и поглаживала кулон, висящий на шее.
Под танец падающих снежинок поисковики двинулись к завесе.
Лес был по-особенному тих, как в предвкушении бури. Потому эхо шагов дробилось на удары сердца, и Иттан, сам того не желая, нервничал. Перебирал в пальцах завязки сумки, поглаживал рукоять меча. Прислушивался и постоянно озирался.
Тревога расползалась маслянистым пятном по животу.
Но по дороге им не встретилось ни единой живой души.
– Не к добру, – выразил общее состояние Локк.
Арно поежился. Тая шагнула вперед, загораживая собой Иттана, и тот, несмотря на напряжение, усмехнулся. Защитница!
– Не переживай. – Он украдкой коснулся кончиков ее пальцев. – Все хорошо.
– Да, – прошелестела она, ежась.
– Ну что нюни распустила? – с напускной язвительностью влез Арно. – Ничего с нами не случится, соберем соль – и обратно.
– Ох уж эти женщины, – поддержал Локк. – Моя, помню, все уши прожужжала, что в погребе кто-то возится. Житья не дала. Я всех богов припомнил,