– В конце концов, приятно сражаться под началом монарха, который не проявит малодушия ни перед корсажем, ни перед редутом.
– Впрочем, – продолжал Пелиссон,– можно ли с женщинами иначе? Однако молчу. Я удачно выбыл из этой игры.
– И я, – заметил Арамис, – мой сан мне это запрещает.
– Ваш сан, Арамис? – не удержался от вопроса д'Артаньян.
– Арамис ходит в сутане, – пояснил Атос.
– Ну а вы, Атос?
– Я? Есть ли смысл задавать такие вопросы мне? И Атос уставился в пространство.
– Ну а я,– воскликнул Портос,– я куда предприимчивее вас всех. Атос слишком благороден, Арамис слишком галантен, д'Артаньян слишком гасконец, а вы, господин маршал, слишком знамениты и у вас чересчур красные губы, чтоб не впадать порой в соблазн.
– А вы, Портос, не слишком ли вы великолепны?
– Мой дорогой Атос, я был научен примером одного своего соседа.
– Расскажите.
– Но я не хочу называть его имени.
– Ограничьтесь инициалами.
Тут Портос на мгновение задумался.
– Ну что, вы готовы? – спросил в нетерпении Пелиссон, неизменно жаждавший забавных историй, которыми наслаждался, припоминая их в часы бессоннцы.
– Ага. Так вот. Назовем его бароном Б. Нет, лучше О. Да, О.
– Остановитесь на О, так будет изящнее.
– Пусть лучше будет Н. Это меня вполне устроит. Так вот барон Н. слыл большим любителем лошадей. В его конюшнях были все лучшие лошади Пикардии. В особенности он любил одну кобылу по кличке Жанетта и, надо вам сказать, это было прелестное существо. Вороная…
– Вы хотели сказать «черномазая», Портос?
– Вороная, черномазая, какая разница? Грива гнедая, глаза черные, тонкие бабки, в общем сплошное наслаждение. В округе болтали, будто он не женится только из?за того, что слишком любит Жанетту.
– Мудрый человек,– заметил Пелиссар,– я до сих пор обожаю лошадей, хотя лишился тех инструментов, с помощью которых садятся в седло.
– В один прекрасный день, однако, мой сосед становится жертвой страсти к единственной дочери то ли графа, то ли маркиза, чьи земли примыкают к его владениям. Она была беленькая, умненькая и благородная, но с характером.
– Боже мой, Портос, вы так чудесно рассказываете. Такое ощущение, будто все видишь своими глазами.
– Во всяком случае барон Н. своими глазами все и видел. Свадьбу отпраздновали в имении тестя, горы пирогов, груды окороков, вина такое количество, что не представит никакая фантазия, все это радовало сердце и тешило глаз. В конце празднества молодая не могла отказать себе в просьбе показать ей Жанетту. Тогда супруг направляется к конюшне, треплет лошадь по гриве, говорит ей, что она по?прежнему лучше всех на свете. В этот момент появляется жена и упрекает мужа в том, что он отдает предпочтение лошади. «Нет, –отвечает он, – это не так, ибо я вас похищаю из вашего дома». Рассерженная, одновременно восхищенная этим, невеста не сопротивляется, и ее в белом платье сажают на круп лошади. В дороге молодые весело болтают друг с другом. Но где?то в середине пути Жанетта делает легкий прыжок, и платье молодой чуть?чуть забрызгано грязью. «Раз!» – произносит спокойным голосом мой друг. Двумя лье далее Жанетта натыкается на куст и лицо молодого супруга немного оцарапано. «Два!» – говорит он. Наконец, когда они миновали еще одно лье, Жанетта совершает третью ошибку. Она внезапно останавливается перед препятствием, отчего молодая чуть не падает с лошади. Мой друг спрыгивает на землю, подаёт руку супруге и говорит: «Три». Затем он достает из кобуры пистолет и хладнокровно пристреливает свою горячо любимую кобылу, та умирает без звука, поскольку, говоря откровенно, Жанетта была без ума от барона О.
– Вы говорили барона Н.
– Да, барона Н., вы абсолютно правы. Юной супруге становится дурно. Пощечина ставит ее на ноги.
– Пощечина?
– Да. У моего друга иссякло терпение. Придя в себя, молодая женщина…
– Девушка, – мягко поправил Арамис.
– Бедное дитя, – заметил маршал, который оценил вполне эту семейную сцену, поскольку ему сплошь да рядом приходилось быть крестным отцом первенцев.
– Бедное дитя, – продолжая Портос, – стало сетовать на жестокость своего мужа, ее пугало, что придется идти пешком оставшуюся часть пути, она сетовала и хныкала не менее четверти часа. Муж не произнес в ответ ни слова, но внезапно глянул ей в глаза и весьма выразительно произнес: «Раз!»
Слушатели замерли в восхищении.
– Он был с ней счастлив два года, пока она не умерла от лихорадки.
– Что касается меня,– холодно заметил Атос,– то я стал бы воспитывать женщину в назидание кобыле.
– Если женщина досаждает мне капризами,– продолжал Портос, – то я не упрекаю ее, не делаю замечаний, не хмурю брови, но едва появится раздражение в голосе, холодок в обращении, как я исчезаю на всю неделю и кучу себе в удовольствие в соседнем городке. И если по приезде меня не встречают улыбками и не обращаются со мной ласково, то я отправляюсь на целый год в Париж и предаюсь там самому низкому разврату.
– О, Портос, в вашей компании разврат не бывает низким.
– Я делаю все, что мне нравится, – пояснил Портос.
– Ну а вы, д'Артаньян? Почему?то вы ничего не сказали о женщинах, – заметил Арамис, зорко глянув на мушкетера.
Д'Артаньян бросил на присутствующих самый удивленный взор, на какой был способен.
– Я, господа? Женщины? Нужен изящный футляр, чтобы поместить туда женщин. А мой – это ножны шпаги, не более.
– Брависсимо, д'Артаньян! – воскликнул маршал.– Если на вас нападет меланхолия, вы нанесете мне визит в мрей резиденции в О?Суаль, откуда вам откроется вид на Пиренеи, на мои порты Сет и Бордо, на мои леса в Ландах, вид, знаете ли, превосходный.
– И все эти земли принадлежат вам?
– Более или менее. По титулу или по праву наследства. Но я никогда не требую их обратно. Вы ж понимаете, что Пиренеи принесут мне одну только войну, а леса в Ландах – сплошные пожары. Что же касается портов,то на правах своих ленников они присылают мне рыбу. Когда у меня в избытке морских угрей, соли, китов, кефали, барабульки, сардин, кашалотов, тюленей, чтоб вскипятить уху, я считаю что вполне удовлетворен.
– Что это значит, Планше? Какая?то странная колымага… В самом деле, громоздкая черная карета остановилась
перед харчевней, где расположились мушкетеры.
Два лакея распахнули дверци этого экипажа – помеси бретонского баула с хлебной печью.
Содержимое соответствовало вместилищу. Это была дама пятидесяти?пятидесяти пяти лет, источавшая запах мускуса, в фиолетовом платье, в плаше и вуалях.
– Не из Бордо ли ее прислали? – полюбопытствовал д'Артаньян, – она до крайности похожа на кита.
– Когда я путешествовал по Африке, – заметил маршал, – я встречал местных царьков в таком одеянии.
Китиха, приблизившись, была опознана присутствующими по речи:
– Дорогой мой, я мечусь взад и вперед по окрестностям чтоб вас отыскать. А вы вместо того, чтоб сражаться, пируете тут с непонятными людьми.
На глазах у всех Портос приподнялся, но то был уже не прежний Портос: росту поубавилось и не было ширины в плечах.
– Моя дорогая, – произнес он, – это мои друзья, чьи подвиги вам известны. Граф де Ла Фер, шевалье д'Эрбле, шевалье д'Артаньян. И… – И тут голос Портоса окреп, ибо он рассчитывал на звучность титула, – маршал Пелиссон де Пелиссар, победитель в битве при Рокруа.
Супруга Портоса, уже хорошо известная читателю под именем госпожи Кокнар, изобразила на своем лице изысканную улыбку. От ее кружев исходил тошнотворный запах желчи и петрушки одновременно.
– Извините, господа, но это большой ребенок. Если бы я постоянно не следила, надел ли он жилет и съел ли свой гоголь?моголь, с ним происходили бы ужасные вещи. Нет, он не может жить со мной врозь,– продолжала она, ласково обвивая рукой Портоса. – Не правда ли мой цыпленочек?
– Разумеется,– подтвердил Портос,– разумеется.
– Не ел ли он часом паштета из косули? От этого у него на шее вскакивают чирьи, приходится выдавливать их по очереди. Прошлой зимой была буквально целая эпидемия, следы сохранились. Покажи свои шрамики, мое счастье.
– Мадам,– произнес д'Артаньян,– если господину дю Валлону было бы угодно показывать нам шрамы, приобретенные на полях сражений, то не хватило бы целого дня.
– Как это вам удалось найти меня, дорогая? – осведомился Портос, обрадованный внезапным вмешательством д'Артаньяна.
– Ах, скрытный негодник! – состроила глазки госпожа дю Валлон. – А Мушкетон?
– Предатель! – прогремел Портос.
– О, сначала он не желал говорить. Но я заперла его и держала четыре дня без пищи. На пятый он сдался.
– Пять дней… Я прощаю его, – сказал Портос.
– А теперь пора домой. Наши родственники будут с визитом в конце недели, соберется множество ребятишек, нужно показать им парк и покатать на себе вместо лошадки. До свиданья, господа. Господин маршал, примите мои лучшие уверения. Надеюсь, вы окажете нам честь и отдохнете у нас, господа, если обстоятельства приведут вас к нам.
– Да,– с пылом воскликнул Портос,– да, приезжайте к нам, дорогие друзья!
– Мы приедем,– отозвался д'Артаньян, исполненный жалости к плененному гиганту.
– Только, пожалуйста, по очереди! – вставила бывшая госпожа Кокнар,– иначе это будет слишком большое удовольствие для вашего друга. Один из вас может записаться на 1644 год, один на 45. И так далее. Для вас, господин маршал, всегда найдется миндальное молочко и булочки.
– С удовольствием, сударыня, с удовольствием, тем более, что режим у меня весьма суровый, и я могу пить только шампанское. Не выпить ли нам напоследок?
И пятеро мужчин, опрокинув до дна стаканы, попрощались друг с другом.
Портос направился в свою семейную тюрьму. Арамис удалился под предлогом того, что ему надо утешить некую испанскую даму, огорченную поражением в битве. Атоса ждали в Турэне. Что же касается маршала, то, ощутив боль в правой руке, ои спросил самого себя, нет ли смысла избавиться от всех членов вообще. «В этом случае, – рассуждал он, – я посвящу свою жизнь одним только умственным упражнениям (ибо мышцы мозга пока в порядке) и произнесению слов (ибо язык мой по прежнему красен)». У входа в харчевню д'Артаньян остался один.
– Планше, – сказал он, – мне сдается, все это было лишь сном. Моя юность восстала из могилы, чтобы прийти мне на помощь.
– А я, – заявил Планше, – сбросил пятнадцать лет, как только их встретил, сударь.
– Зато эти пятнадцать перешли ко мне. Впрочем, последнее время я был молод. По коням, Планше, по коням. Ничто так не успокаивает, как дорога.
ЭПИЛОГ
Годом позже, в мае 1644 Мари де Рабютен?Шанталь вышла замуж за Анри де Севинье, бретонского дворянина, родственника Поля де Гонди.
Роже де Бюсси?Рабютен также женился. Поскольку он стал сдержанней и спокойней, то значительных потрясений уже не предвиделось.
Мазарини начал править королевой и, сделавшись наездником особого рода, получил в управление всю Францию.
Маршал де Пелиссон отказался от должности коннетабля, предложенной ему Анной Австрийской, которая искала опоры в самых надежных людях Франции. Уединясь среди обширных укреплений О?Суаля, он посвятил себя выведению новых сортов растений. Устав от скрещивания круглой тыквы с крыжовником, дыни со смородиной и банана с обыкновенной тыквой, он принчл решение заняться улучшением человеческой породы, в чем весьма преуспел.
Избавясь от постоянно поучавшей его жены, Тюркен утратил потребность совершать безобразия. Пустив в дело приданое Мадлен, которое было ему, наконец, выдано, он сделался пивоваром в окресностях Шарлеруа. Стал вести жизнь образцового человека и нередко можно было видеть, как он, вставая ранее пяти утра, припадал ухом к бочке, чтоб слушать мелодию созревающего пива.
Капитан О'Нил ужасно страдал в разлуке со своим другом Теном Боссом. Тогда решили соединить их вместе. Оба до сих пор живы, потому что целебный бальзам чудесным образом продлевает годы. Можно увидеть их и сегодня, они вдвоем катят перед собой детскую колясочку, в которую уложена бутыль с эликсиром.
Шантальбажак, которому вечно не терпелось представиться незнакомому человеку, сократил свою фамилию до Шанбажак, затем – Шбажак. Он добровольно подался в хорваты и погиб в битве при Мальплаке в возрасте восьмидесяти лет под именем ШБЖ.
Жюли дю Колино дю Валь вышла замуж за советника парламента, седого старца, и он тут же умер. Она немедленно отдала руку и сердце одному итальянскому банкиру, который доводился кузеном Патричелли, знаменитому прохвосту, любимцу Мазарини.
Катано дю Валь унаследовал библиотеку советника и домогался, чтоб ему отдали состояние финансиста. Он пообещал своей дочери сделать после очередного замужества антракт, чтоб затем выдать ее за титулованную особу, что было навязчивой идеей Жюли.
Она постоянно думала о д'Артаньяне. Жюли очистила его образ от наслоений, лелеяла его и настойчиво просила у Господа смерти д'Артаньяна каждое утро.
Но поскольку д'Артаньян оставался все?таки жив, у нее не было возможности поведать обществу о своей страсти, а этого ей так хотелось.
Тяжба Колино дю Валя по поводу ночной рубашки шла своим чередом.
Ночная рубашка служила тряпкой для чистки сапог д'Артаньяна – той операции, которую прекрасная Мадлен выполняла сама, никому ее не доверяя.
В благодарность за это д'Артаньян делал все так, чтоб у прекрасной Мадлен не было необходимости проливать слезы.
Настали тяжкие времена, времена внутренней смуты. Поль де Гонди вновь оказывал знаки внимания д'Артаньяну, но тот не придавал этому значения.
Он опасался встретить Севинье в приемной предводителя Фронды, опасался, что этот человек покажется ему нелепым и придется ощутить стыд за Мари. Именно эти опасения и были причиной того, что д'Артаньян не расстался с не слишком привлекательной государственной службой и не стал во главе молодых доблестных воинов Фронды.
Впрочем, он погружался в меланхолию лишь тогда, когда ему того хотелось. И не более.
Ла Фон покинул маркграфство и отправился в Россию. Именно там научные труды маршала Пелиссара были расшифрованы и оценены по достоинству. Разумеется, не сразу, так как невозможно свести достижения столь высокого ума к одним лишь полетам в пространстве. Соединение планет, слияние океанов, созидание вещества – вот самые скромные?из его проектов.
Именно там, насколько известно, все еще хранится договор о всеобщем мире за подписью бессмертного Урбана VIII.
Поскольку в России царит холод, может, ему лучше пребывать подо льдом.
[1] Тараска – сказочное чудовище, пожиравшее людей. По легенде св. Марта расправилась с ним, окропив его святой водой., стал свидетелем встречи сомнительного святого с несостоявшимся тираном.
Людовик XIII был обязан своим прозвищем Справедливый тому обстоятельству, что, родившись под знаком Весов, он неизменно стремился сохранить равновесие между разумом и капризом, иначе говоря, между мужским и женским началом.
Что касается кардинала Ришелье, то хотя после восемнадцати лет правления он все еще оставался весьма весомой фигурой, эта фигура с каждым днем теряла свой материальный вес. Могила разверзлась в его собственном теле в виде нарывов и язв.
Меж тем тарасконцы (и еще более тарасконки) с их бойкими языками комментировали появление короля, разгуливая по двум наиболее примечательным местам города, то есть по площади и по главной дороге. В три часа дня площадь была как всегда залита солнцем, а дорога погружена в тень.
При этом жители имели возможность любоваться своим замком, возведенным в 1291 году на фундаменте римской крепости и обновленным с приходом XVI столетия как раз к началу религиозных войн.
В замке были тоже свои тени и свое солнце. Но теням было двадцать лет, а солнце тускнело. Негромкой беседе монарха с министром в одном из самых красивых залов с видом на Рону вторили стенания де Шаваньяка и де Ту, сторонников Сен?Мара, закованных в цепи и брошенных в здешнее подземелье точно так же, как он сам был брошен в подвалы крепости Монпелье.
Объясним вкратце, отчего мы очутились здесь и отчего Сен?Мару, фавориту великого короля, в конце своего блистательного пути пришлось делить со своими друзьями столь жалкую участь.