Пока, однако, Тирибаз ездил к царю с Анталкидом, управлял Ионией его злейший враг Струф. Струф взял в союзники афинян и вместе с ними помог критскому тирану Эвагору подчинить себе весь остров. Спартанцы, впрочем, нанесли флоту афинян поражение, а на суше захватили в плен Тиграна, зятя Струфа. Иначе говоря, афиняне, уже подписавшие мир с царем, помогали по просьбе сатрапа Ионии царскому врагу Эвагору, спартанцы же, будучи в войне с царем, били его врага.
От этого или от других причин, но азийские города не согласились с условиями мира и сказали, что бедность и свобода лучше рабства и процветания. Эфес, Родос, Самос, Книд и критский тиран, почетный гражданин Афин Эвагор вступили в союз; им помогали карийский династ Гекатомн и Афины.
Тирибаз набирал наемников из собственных средств; средств не хватало. Ведь налоги, что получает наместник, подобны льду, что кладут перед ним на пиру: чем больше почета, тем больше рук, передающих лед. И глядишь, лед был большой, а стал маленький, а руки у всех стали влажные. Тирибаз это знал и не очень-то любил людей с влажными руками.
Tax рассказал деду о просьбе Клеарха. Тот выпрямился, глаза его потемнели от гнева.
- Так! Ты опять якшался с этими анарьями?
- Только с Клеархом и другом его Митрадатом.
- Другом или подружкой? - закричал в бешенстве наместник. - Я запрещаю упоминать имена этих двоих в моем присутствии.
На следующий день Тирибаз заснул и увидел сон: перед ним был златорогий баран, и какой-то обнаженный человек подбежал к этому барану, схватил барана за заднюю ногу и за рог, перевернул и сломал ему шею. После этот человек убежал.
x x x
Тирибаз, кшатрапаван Ионии, не любил эллинов.
Надо сказать, что царь Дарий, обустраивая царство, не имел понятия о наилучших методах правления; он упорядочил подати и меры веса, что же касается языков и законов, это он оставил на усмотрение каждой области, полагая, что закон, наилучший во всех отношениях, может оказаться наихудшим в отношении Лидии, Арахосии, Дрангианы или Бактрии.
Поэтому Тирибазу, бывшему наместнику Армении, не нравились порядки Ионии и то, что персидская знать вместо поместий живет в греческих городах; он, однако, ничего не менял и только велел прогнать рыночных торговцев с площади перед дворцом, предназначенной для военных упражнений и игры в мяч.
Почему-то греческие наемники шли к нему толпой, а за высокомерие почитали, как бога. Ходили, правда, нехорошие слухи, что Тирибаз не разрешил грабить. Никто, однако, не сомневался, что еще до осени покончат и с Эфесом, и с восстанием.
Тирибаз долго не хотел даже слышать о Клеархе, но Tax, а потом и греческие командиры, особенно добряк Бион, извели его своими просьбами. Он согласился и сказал: "Я знаю, это принесет мне несчастье, но от судьбы не уйдешь".
В начале месяца гиакинфия вдруг пришло царское распоряжение: плыть на Кипр и воевать с Эвагором. Тирибаз созвал во дворец командиров, греков и персов отдельно.
Бион вошел и увидел, что перед домом играют в чоуган: это такая игра, в которой конники гоняют мяч. Очень похоже на немейские игры, только там, скажем, полноправные граждане бегают в полном вооружении на глазах других полноправных граждан, а в чоуган играют только знатные, и смотрят на них жены, сестры и старики.
Один из конников подскакал к Биону и соскочил с коня. Это был Клеарх.
- Ну что, - сказал Клеарх, - я тебе говорил, что персы воюют не для выгоды, а для славы. Так это и есть! Ведь если мы возьмем Эфес, это принесет выгоду Тирибазу; а если отправимся на Кипр, то некоторая выгода будет царю, а Тирибазу ничего, кроме славы.
Бион изумился и спросил:
- Не стоит ли объяснить это Тирибазу?
Тут они обернулись и увидели, что рядом с ними стоят Тирибаз и Tax, и Tax, верно, перевел деду разговор. Наместник наклонил голову и сказал:
- Друг мой Клеарх! Я созвал греческих командиров узнать, как у вас с припасами на дорогу, а со своей славой я сам разберусь.
На следующий день наместник Ионии Тирибаз проснулся во вторую половину ночи, называемую уша, и долго молился, подкладывая в огонь благовония. У него шумело в ушах, и он думал, что это силы тьмы, которые в час рассвета сильнее всего смущают душу; когда он кончил молиться, ему доложили, что на площади, с которой он велел прогнать торговцев, собрались греческие наемники; он вышел на второй этаж, отогнул занавесь и стал смотреть.
Отец, дед и прадед Тирибаза, наместники Армении, были всегда верны царю, а во дворцовых склоках не участвовали.
Восемнадцать лет назад Кир, младший брат Артаксеркса, владыка всей Малой Азии, взбунтовался и пошел на брата войной. Царица Парисатида была всемогуща и считала младшего сына более достойным царства. Все, однако, изменилось, когда узнали, что войско Кира почти наполовину состоит из анарьев: греков, пафлагонцев, киликийцев; и мало кто встал на сторону человека, растоптавшего честь своего народа. Тирибаз оказал царю Артаксерксу немалые услуги в битве при Кунаксе, а быть благодетелем царя так же опасно, как быть его заимодавцем.
Притом же царь обещал Тирибазу в жены свою дочь, а потом раздумал и женился на ней сам. С той поры царь очень обиделся на Тирибаза, так как считал, что Тирибаз должен обидеться на него.
Царь обласкал Тирибаза и послал его в Ионию, которая была много богаче горной Армении и где у Тирибаза не было ни корней, ни вассалов.
В Ионии Тирибаз увидел, что та же причина, мятеж Кира, которая в Азии по ту сторону Галиса усилила могущество подавившей мятеж знати, Азию по эту сторону Галиса наполнила завистливыми варварами. Эти люди не стеснялись ходить обнаженными, испражняться и извергать пищу в присутствии других; они занесли к персам вещь омерзительнейшую - любовь к юношам; а над лучшим из браков, между сестрой и братом, потешались.
Врожденная рабу привычка к подчинению делала их, однако, отличными солдатами: так же, как в своих крошечных городах они приучались считать себя не целым, но частью целого, так и в отрядах привыкли слушаться командиров.
Тирибаз всегда глядел на мир как воин. Он считал, что царство - это когда правят, опираясь на знать, на вооруженных конников. Полис - это когда правят, опираясь на гражданское пешее ополчение. А тирания - это когда правят, опираясь на наемников. Тирибаз видел, что персидские наместники в Малой Азии ведут себя, как греческие тираны. Митрадат внушал ему омерзение; Тирибаз боялся за душу внука.
Итак, Тирибаз глядел на площадь. Толпа кричала, вокруг нее неподвижно стояли армянские конники Тирибаза, греки глядели на них, видимо, пугаясь, и кричали еще громче. Конников было около сотни. Командир их, Tax, внук Тирибаза, и еще один армянин, Вараздат, поднялись во дворец и отыскали наместника.
- Они не хотят на Кипр, они хотят в Эфес. Кричат: нам платит не царь, а Тирибаз, и делать мы будем то, что прикажет Тирибаз.
Tax и молодой командир явно считали, что наемники правы. Тирибаз молча обмахивался ддинным концом белого пояса.
- А на Кипр, - продолжал Tax, - они не пойдут иначе, как за прибавку к жалованью.
Вниманием толпы завладел новый оратор. Tax покраснел от удовольствия.
- Он говорит: надо соединиться с эфесянами! Говорит: человек не обязан слушаться царя, если тот желает ему зла!
Тирибаз смотрел вниз, на две тысячи грязных греков и две сотни конников с золотыми бляхами и гранатовыми яблоками на концах копий.
- Ты все-таки хорошо выучился по-гречески, - усмехнулся он. - Или этих смутьянов слишком много?
Tax вспыхнул от стыда, схватился за меч и сказал:
- Густую траву легче косить.
- Так иди и скоси.
- Но распоряжение царя...
- Думай о собственных грехах, а не о поступках царя.
Tax повернулся и побежал.
В это время сквозь толпу проехали два всадника: Клеарх и Митрадат. Клеарх наклонил голову, сказал:
- Друг мой! Мне кажется, тебе все же не стоит ехать к царю, и еще тебе стоит переменить свое мнение о том, что восстание не может быть удачным. С персидским войском - несомненно. Но не с греческими наемниками, ведь уже со времени восстания Кира Египет независим, а причина тому то, что войска Ахориса почти сплошь из греков. И на помощь Тирибазу придут и ионяне, и карийцы, и тот же Эвагор.
- Дело, Клеарх, не в войсках, а в Тирибазе, - ответил Митрадат. Тирибаз очень любит пирог с глухарями. Такой пирог с глухарями Дарий как-то послал деду его, Виване. Вивана отломил кусок и бросил любимой собаке, та поела и сдохла. Вивана задумался и сказал: "Если я съем пирог, то умру, а если не съем, то ослушаюсь царя и утрачу честь. Разве смерть не лучше позора?" И съел.
Митрадат помолчал и прибавил:
- Оронт, царский зять, и Тиссаферн, оба враги Тирибаза, пропустили через свои земли шесть тысяч греческих наемников в надежде: либо они разорят Армению, либо Тирибаз возмутится. И в Армении царь ничего не смог бы с ним поделать. Эти старые персы - они всегда, унижаются перед царем, и сквозь унижение их проглядывает больше тщеславия, чем сквозь дыры плаща Антисфена.
Тирибаз не слышал этого разговора, а только увидел - Tax выскочил из дворца с безумными глазами, Клеарх и Митрадат перехватили его. Юноши заспорили; Tax побежал к конникам, Митрадат - во дворец, а Клеарх вышел на площадь, влез на возвышение и стал говорить.
Тирибаз смотрел сверху. Клеарх говорил долго, выпростал руки из-под плаща и взмахивал ими, словно бросал зерно. Наемники кричали сначала, как голодные гуси, потом как гуси сытые.
Тирибаз обернулся - рядом с ним стоял Митрадат.
- Что он говорит? - спросил перс.
Но в переводе на персидский за посеребренной решеткой дворца речь звучала совсем не так, как на площади.
- Говорит, что подобает сначала разбивать главного противника, и если разбить Эвагора, то Эфес сдастся сам. Говорит, что царское недоверие Тирибазу - вздор, ведь сражаться царь велит с тем самым Эвагором, которому помогал враг Тирибаза Струф. И, стало быть, это Тирибазу величайший знак, а Струф теперь прах и пыль в царских глазах. Еще говорит о святилище Афродиты на Кипре, где жрицы бесплатные... О тирании Эвагора. Эфес не дадут грабить, а Кипр дадут...
Просит для удобства счета: кто хочет воевать против тирана, пусть стоит, как стоял, а кто хочет воевать, против свободного народа, пусть станет на одно колено.
Тирибаз посмотрел вниз, на толпу: охотников становиться на колени не нашлось.
- Хуже, чем скотина! - сказал он. - Даже скотину не убедишь, что камни - это сено. Удивительные, однако, у греков обычаи. Колдун он, что ли, твой приятель?
- Отчасти, - отвечал Митрадат. - Но колдовству этому обучают за деньги люди, называемые риторами. И уметь говорить с народом у греков считается обязательным, как у нас - молиться. Спартанец Лисандр, когда замыслил переворот с целью овладеть всей Грецией, первым делом обратился к ритору, Клеону Галикарнасскому, и тот сочинил для него речь, которую потом нашли в пожитках покойника.
- Это, верно, клевета?! - поразился перс.
- Тем показательней, - возразил Митрадат. - Ведь если бы тебя хотели выставить мятежником, то, согласись, никто не представил бы царю речи, обращенной к народу, а представил бы тайное письмо, вроде этого, - и тут Митрадат вынул из складок одежды пергамент. Это было письмо, от царского зятя, Оронта, давнего врага Тирибаза, к одному из командиров, Дадухии, в нем Оронт спрашивал в числе прочего, нельзя ли надоумить на скандал греческих наемников.
Митрадат ушел, а наместник долго стоял, закрыв глаза. "Как будто Оронт или Митрадат, или царь может причинить мне зло, - думал он. - Как будто кто-нибудь, кроме меня самого, может причинить моей душе зло!"
Наконец он открыл глаза и увидел, что в забытьи разорвал длинный белый пояс, который поклонники Ахура-Мазды носят с совершеннолетия и концами которого машут каждый раз, когда хотят прогнать злых духов.
На площади воины успокоились, выдали зачинщиков мятежа и уже несли откуда-то свежие розги; конники Таха все так же глядели на греков.
Тем же вечером Клеарх и Tax отправились поговорить с Дадухией. По возвращении Клеарх сказал командирам, что Дадухия в походе участвовать не будет, так как помер от какой-то порчи, a Tax уткнул глаза в пол и покраснел, как девушка, так как Ахура-Мазда запрещал персам лгать.
x x x
Клеарх и внук Тирибаза Tax высадились на острове в середине лета, в месяце гармападе; и на третий же день было сражение. С обеих сторон дрались греческие наемники: одни дрались за свободу Ионии, другие - против тирана Эвагора. Что же до армянских конников, товарищей Таха, в войлочных шапках и с тростниковыми луками, - эти дрались с вишапами.
Все, однако, кончилось ничем: войска развернуло, как гигантский жернов, правое крыло персов опрокинуло левое крыло Эвагора, а правое крыло Эвагора стало на место левого крыла персов.
Tax, по общему мнению, дрался лучше всех; его стащили с коня веревкой с петлею, он отбился, но коня увели.
Вечером Клеарх явился к Таху в багряный шатер с серебряными колышками. Возле шатра копошились двое рабов, копая канавку для отвода воды. Клеарх вошел; Tax лежал на ложе, завернувшись с головой в покрывало с золотыми кистями и плакал. Клеарх стал его утешать по-персидски и говорить, что Диотим (командир Эвагора) не получил преимущества.
- Конь мой, - ответил Tax, перевертываясь, - у Диотима. Золотистый, и белые кольца на ногах.
"Да, - подумал Клеарх, - все-то я не выучусь по-персидски".
Он, собственно, вот зачем пришел: перебежчик донес, что Эвагор посылает в город Амафунт отряд и ящики с казной. Если взять сотню всадников, можно догнать и перебить ночью.
- Кто же станет драться ночью, когда не видно ни доблести, ни трусости? - возразил Tax.
x x x
А на следующий день Бион переоделся в крестьянскую одежду и пошел посмотреть на вражеский лагерь.
Вот он вышел за ворота, идет и видит: впереди какой-то плешивый старик погоняет ослика, на ослике бурдюки с вином, едет торговать во вражеский лагерь. Тут Бион подумал: "Клянусь Зевсом! Ведь это будет подозрительно, если я явлюсь с пустыми руками!" Бион связал плешака и кинул в канавку, а ослика погнал дальше сам. По дороге пришло ему в голову, что неплохо бы убедиться, что за товар продаешь, да и солнышко припекло.
Ручья, однако, поблизости не нашлось. Бион подумал и выпил неразбавленного вина, и оно ему так понравилось, что он пробовал товар еще три раза.
Вот к полудню пришел он во вражеский лагерь, а вино в нем уже играло. Он стал осматривать лагерь и продавать вино и, когда все распродал, сел у костра и заслушался оратора. А оратор говорил, что персы, не сумев покорить эллинов оружием, решили добиться своего деньгами, и не кто иные, как они, единственная причина раздоров в Элладе. "И вот пример, - говорил оратор, недавно Агесилай завоевал половину Азии, разграбил и Сарды, и Даскилий! И Тиссаферна провел, заставил сатрапа ждать его со своим войском в Карий. А спартанец отправился во Фригию. И тогда-то, почуяв гибель, персы послали в Элладу сражаться тридцать тысяч золотых царей, нарисованных на золотых дариках, и по всей Элладе города возмутились против Спарты, и эфоры велели Агесилаю возвращаться.
Не лучше ли было бы, однако, всем грекам объединиться и искать общих выгод в войне против персов? Разве справедливо, чтобы эти люди, изнеженные и малодушные, рабы по природе, ходили в волочащихся одеяниях и золотых браслетах, а свободные эллины получали от них жалкую наемную плату? И, клянусь, их раззолоченное оружие не прибавляет им силы, зато прибавляет зависти у их врагов".
Бион, человек прямой и открытый, заслушался оратора, ведь сам он хотя и аркадянин, служил наемником в войсках у Агесилая и очень жалел, что .вместо того чтобы идти за сокровищами Вавилона, пришлось возвращаться в Элладу. И он сжал кулаки и громко закричал:
- Клянусь Зевсом, ты прав, афинянин!
Тут на него стали оборачиваться, и один сказал: "Что тебе за дело, киприот, до эллинов". А другой: "Да ты по выговору аркадянин". А третий: "Да уж не лазутчик ли ты?" Тут Бион хотел было убраться восвояси, но оратор закричал: "Отведем к командиру, пусть разбирается!" Схватили под локти и повели. Тут холодный пот прошиб Биона, так что весь хмель с него слетел, и он стал говорить, что живет за соседним леском и участок у него три плефра, чеснок да лук-порей. И тут - надо же такому случиться - вдруг из толпы выскочил тот самый плешивый старикашка, у которого Бион забрал по пути вино, вцепился, как репей, и закричал: