- Я уйду, не волнуйся, - пальцы тряслись, гнев и обида разрушали хлипкие преграды на пути безрассудной жажды.
- И не возвращайся, - отец подошел к висящему на стене церемониальному молоту, способному крушить не только камень, но и черепа. - Безымянному не место в полисе.
Лакрош медленно двинулся к выходу, перебарывая проснувшиеся жуткие инстинкты ночного кошмара.
«Он тебя никогда не любил, - зашептал в голове незнакомый слащавый голос. - Ты был неумехой, посмешищем в его глазах. Ты достоин лишь презрения».
- Ты был всегда слаб. Не удивительно, что ты поддался скверне!
Плитки пола покрылись морозным инеем. Свет под потолком мерцал, словно над головой Лакроша проносились мелкие крылатые тени.
«Он не ровня тебе! Ты теперь другой! Лучше и могущественнее, чем мог бы когда-либо стать он».
- Появишься в полисе еще один раз, и твой прах выкинут в провал! Ты никто!
«Ты больше не слышишь его голос, не помнишь его. Но чувствуешь, как бьется его сердце, как несется по венам горячая и восхитительная кровь».
Лакрош с трудом переставлял ноги, будто сам пол хватал его туманными щупальцами. Тьма и пепел заткали рассудок. Вернулся голод. Сосущая жажда разъедала все внутри, и оставался лишь один способ заглушить ее.
- У меня есть имя, - клыки выдвинулись ниже губ. - Я тварь из мрака. Карак Шихед. Вобравший в себя мрак!
«Не говори с ним. Накинься! Ударь и прерви агонию жизни. Испей! Кровь, кровь, КРОВЬ!»
Все померкло. Повсюду разлилась серая хмарь. А впереди, прямо перед ним, дрожал багровый образ трепещущей жизни. У этого алого видения не было ни имени, ни лица, лишь влекущее биение жизни, что сделает тебя самого на миг прежним. Горячая субстанция согреет замерзшие внутренности, вернет краски и чувства, доведет до экстаза, наполнит силой.
Даже ослабший, теперь он был намного быстрее и сильнее старика, что уже десятилетия не участвовал в сборе ополчения. Молот отлетел в сторону. Пальцы впились в горло живого, поднимая над полом, удлинившиеся когти почти прокололи дряблый пергамент кожи. И лишь в последний момент он сдержался и не сжал смертельную хватку.
- Я не такой. Я не сделаю это, - прорычал он в побагровевшее лицо повисшего в воздухе старика.
«Я уйду, я смогу все сделать правильно», - и тут его ноздри затрепетали.
На большом пальце багровело небольшое пятнышко. Кажется, выбивая церемониальный молот из рук отца, он случайно задел его руку своими чертовыми когтями. Взгляд, против воли, опустились вниз. На гранитные плиты медленно падала капля крови. Завороженный, он следил, как бесконечно долго она летит, как разлетается по камню.
Преграды рухнули, и тьма хлынула внутрь.
Возвращенный землей
Он смотрел и не видел. Ждал, не зная, что и зачем. Время перестало существовать. Блеклый мир без красок не имел значения.
Над головой мелькали попеременно два круга. Один яркий, освещавший пустоту, которую он не видел, и второй, блеклый, озарявший его мертвым светом.
Однажды прилетела птица. Когти впились в череп, круглый глаз над крепким клювом опустился сверху и вгляделся в его пустые глазницы. Птица попрыгала, напрасно выискивая хоть кусочек плоти, и, распушив перья, улетела прочь.
В один темный момент поодаль собрались мохнатые живые существа. Их было немного, но они легко могли разорвать его, растащить останки по лесу. Но он не боялся. Тот, у кого нет жизни, нет цели, нет ничего - тот не испытывает страха. Существа обошли его кругом, недовольно и зло рыча, повыли на блеклый диск и исчезли.
Опавшие листья, гонимые ветром, застревали меж ребер, покрывали ступни. Темный росток пробился возле ноги и оплелся вокруг его кости, поднимая вверх бархатистые листочки.
Он не желал, не думал. Он просто был. Ничто в бесконечном времени.
Затяжной ливень омыл его череп и кости от пыли и мусора. Свет и тьма сменились. Лужа рядом покрылась тонкой корочкой льда. Пробежал колючий зверек, волоча за собой мертвую змею. Занесенная в пустые глазницы грязь подсыхала.
А затем, в один момент, в тени березы, с которой опадали последние листья, закружился вихрь тьмы. Частички почвы: прах былых времен - собрались в бесплотные человеческие очертания. Рука из черной пыли поднялась, указав ему направление, и он почувствовал непреодолимую тягу. Его влекло в неизвестность, и он сдвинулся с места.
Мгновение сопротивлялось иссохшее растение, что обвилось вокруг ноги и не желало отпускать. Рывок и он на свободе. Невидящий взгляд устремился за пределы мира, не знающие усталости ноги направили тело вперед. Он не сопротивлялся приказу: чтобы идти наперекор, надо иметь свои собственные желания, а ему было все равно.
Не торопясь, днем и ночью, во тьме и при свете он брел. Лишенный времени, жизни и судьбы.
Неутомимые ноги вывели к опушке. Уже давно он брел не один. Рядом шли другие покинутые жизнью тела. Но они не интересовали усопший разум: в них осталась лишь та же пустота, что царила внутри него.
Впереди чаща обрывалась, и дальше тянулось поле под паром. На краю окоема виднелись окруженные хилым заборчиком домишки под соломенными крышами. От печных труб по случаю заморозков поднимался дымок.
Он остановился.
Впереди, на лошади гарцевал паренек.
Его челюсть отвисла, и из бесплотной глотки вырвался хриплый рык. Ибо в существе, что испуганно замерло при виде выходящих из-под полога леса мертвецов, был огонь. Яркий свет, что манил и мог согреть его хладное тело. Живое тепло - то, чего они были отныне лишены, то, что некогда делало их всех настоящими.
Другие немертвые тоже замерли и протянули вперед истлевшие руки, словно прося поделиться и с ними. Они не могли произнести ни слова и лишь, рыча и скрежеща зубами, тянулись к сиянию тепла.
Но живой не внял их немым мольбам: наездник хлестнул коня и устремился к строениям. Свет покидал их! Они оставались в холодном сумраке, лишенные даже крох тепла. Мертвецы зароптали. Его собственная злоба и ненависть, забытая, но не исчезнувшая, вновь воскресла в бренном теле. И он двинулся вперед. Уже по своей собственной воле. В селение. Там спрятался свет, там они обретут его вновь.
Нестройная цепочка неупокоенных выбрела из чащи и двинулась через поле. В селении тревожно зазвонил колокол, послышались проклятья, детский плач и причитания женщин, звенел металл.
Стук копыт. С другого края селения к ним приближался еще один живой. Немертвые остановились: они уже и не надеялись, что свет сам вернется к ним. Вновь костяные фаланги и гнилая плоть потянулись к теплу.
Источник сияния остановился поодаль, конь под ним гарцевал, не решаясь приближаться к дергающейся ватаге мертвецов. В руках всадника появилась пищаль. Живой направил ее на шагающих неупокоенных.
Полуразложившееся существо, что брело рядом с ним к живительному свету, рухнуло на колени. Он переступил через еще дергающийся скелет, не обратив на изломанное тело никакого внимания. Страх перед смертью забыт после нее. Его собственная грудная клетка разлетелась костяными осколками. Ни боли, ни тревоги он не почувствовал - ведь он шел к теплу!
Всадник с проклятьем отбросил заклинившую пищаль и снял с седла короткое копье. Конь нехотя, бочком, устремился к группе неупокоенных. И вот пышущий жаром наездник - сталь и плоть - налетел на восставших мертвецов.
Закаленный металл вонзился в грудную клетку тянувшегося к свету трупа, и на землю вывалились тухлые внутренности. Застрявшее в падающем мертвяке древко расщепилось, оставив в руках всадника бесполезный обломок. Испуганный конь встал на дыбы, подпруга лопнула, и живой свалился вниз, к копошащейся смерти.
Неупокоенные потянулись к рухнувшему им под ноги сиянию. Но живительное тепло окружала преграда! Стальные чешуйки, дубленая кожа - мертвые пальцы впились во все, что им мешало. Восставшие мертвецы отталкивали друг друга, рвались к столь близкому источнику. Не зная боли, они не помышляли о страданиях других. Не умея говорить - не слушали крики.
Они - смерть. И они жаждут почувствовать себя живыми. Забрать хоть на краткий миг этот дар у других.
Обнаженные фаланги, разбитые ребра, гнилые челюсти окрасились кровью. А потом тепло стало исчезать из терзаемых останков. Сияние развеялось, исчезло.
Ватага немертвых расползлась, поднялась на ноги, с трудом разбирая свои и чужие конечности. Здесь больше не было тепла. Но оно еще оставалось в селении. Неупокоенные устремились к своей новой цели.
Дебри к северу от Парнавы
Хрупкие половицы трещали, то и дело грозя обрушиться под осторожными шагами Александра. Огонь сюда не добрался, лишь закоптив дымом и превратив деревянные стены в черную пещеру. Очередная дверь в заброшенную комнату со скрипом распахнулась, открыв ему лишь многолетнюю пыль и запустение.
«Надо было просто облить керосином весь первый этаж флигеля и насладиться веселым костерком», - тревожно подумал Александр, осветив лампой очередную гостевую спальню, по которой уже полсотни лет не ступала нога живого.
Безлюдный склеп покинутого дома неприятно скрежетал, провожая непрошеного гостя пристальными взглядами закопченных портретов, разбитых статуй и пустых ржавых доспехов. Ветер то и дело врывался сквозь разбитые стрельчатые окна, кружил вокруг грязных портьер и с завыванием исчезал в печных трубах. Пару раз от неверного шага доски настила трескались, а однажды он чуть не проваливался сквозь пол, едва не разбив при этом лампы.
«Вот уж никогда не собирался играть в охотника за привидениями. К тому же у них была крутая тачка с сиреной и снаряга. И вообще - попадать в неприятности было их работой! - повернув за угол, Александр чуть не свалился в дыру на месте половиц. Весь пол коридора некогда обрушился вниз, щерясь теперь обломками на два этажа ниже. - Придется идти другой дорогой».
Александр развернулся и медленно побрел назад, каждый раз надавливая носком ботинка на ту дощечку, куда собирался ступать, и лишь затем перенося тяжесть тела на новое место.
«Интересно, а где же прохлаждаются мои несравненные товарищи?»
Возвращенный землей
Фаланги костяных пальцев колотились о дребезжащую дверь. Зубы впивались в косяк, отрывая щепки. Крики, что доносились изнутри, лишь понукали его сильнее жаждать лучезарный свет жизни. Запоры стенали, петли болтались, и неохотно, по волоску, они сдавали свои позиции. Скоро, уже совсем скоро!
Рядом другие немертвые обходили горящий дом. Там больше не оставалось живого тепла и света - лишь уничтожающее все пламя.
Кровля дома обрушилась, расплескала вокруг вихрь искр и гари, а затем из вздыбившейся волны пепла медленно соткалась фигура человека. Раскаленные угли посреди безликого мрака уставились в его пустые глазницы, а черный палец указал направление. И он почувствовал! Совсем рядом, там горел яркий, незамутненный свет, предназначенный только ему одному.
- Возьми его! Отбери и поглоти! - вместо слов изо рта призрака вырывались вспышки пламени. - Наполни пустоту внутри себя!
Он мгновенно забыл о покосившейся створке и о том живом тепле, что пробивалось сквозь щели. Теперь он знал, как сможет вдохнуть жар в себя.
Принявший тьму
Пульсирующие волны наслаждения текли по мертвым конечностям. Легкость и безмятежность. Он парил в невесомости, на перине из серой хмари в море безбрежного покоя. Он обрел свою сущность, не противился больше бессмысленным запретам и познал истинное блаженство.
Но затем где-то далеко, на самом краю вечности, возникло беспокойство.
«Сюда идет живой. Он увидит тебя и тогда ополчение отправит тебя в небытие и скормит твой прах червям, - зашептал уже знакомый ему голосок. - Убей его! Найди и осуши! Выпей до дна!»
Обжигающий, словно угли, голос распался пепельным смехом. Повинуясь, он встал и двинулся навстречу новой добыче.
Дебри к северу от Парнавы
«Так, я облазил весь первый этаж, второй и даже чердак и уж точно заслужил премию по экстремальному сталкерству, - Александр стряхнул с ладоней налипший мусор. Пришлось хвататься за какой-то хлам, когда он чуть не навернулся в очередной провал. - Но здесь нет больше никаких трупов. Никаких почерневших, словно головешка, мертвецов, вроде той симпотяжки с горящими глазками».
Чердак оказался захламлен на порядок хуже низлежащих этажей. Дождь и снег прохудили дырявую крышу, а затем планомерно превратили все вещи и мебель под ней в подобие городской свалки.
«И воняет здесь под стать», - гнусаво подумал Александр, зажимая нос в процессе поиска прохода сквозь хлам. Свободной рукой он оттолкнул в сторону сломанную плетеную корзинку.
Перемахнув через препятствие из развалившегося серванта с разбитыми тарелками, он достиг конца чердака. Впереди стропила обрывались, постепенно переходя в развалины сгоревшего дома.
«Ладненько. Решили играть со мной в прятки. Раз… Два… Пять: я иду искать, - Александр прикинул дальнейший план. - Подвал! Точно, вот где я еще не смотрел. А там вполне мог сохраниться полувековой трупик».
Окрыленный новой идеей он развернулся и тут заметил низкорослый силуэт на самой границе освещенного лампой пространства.
- Так не по правилам! Не было ни холода, ни тумана! - он поудобнее перехватил кочергу. - Ну, подходи, не будем затягивать!
Существо шагнуло на свет, и он тут же признал в нем Лакроша.
- Ба! Да это вы! - с неподдельной радостью воскликнул Александр. Он и не думал, что будет настолько счастлив увидеть вампира. - Долго же добирались по моим следам. Я даже начал скучать…
Он замолчал. Что-то было не так. Быть может, он обратил внимание на грязный сюртук и замызганные брюки, с которых педантичный гном не потрудился даже убрать налипшие листья. Или сработало некое седьмое чувство, интуиция. А может, все было куда проще, и он просто заметил горевшие красными углями глаза Лакроша.
- Ты должен умереть, - холодно произнес вампир, приветливо отрастив клыки и когти.
- А вот тут наши мнения расходятся, - осторожно заметил Александр, начиная просчитывать пути отступления.
«Значит, не один я тут слегка тронулся. Чудная компашка подбирается!»
Мимо вампирских заточек у него оставался лишь один путь. Вниз. На первый этаж. По торчащим балкам перекрытий.
Стоило вампиру подернуться тенью, как Александр, не раздумывая, прыгнул на первую же перекладину. Бревно треснуло и начало уходить из-под ног, но он уже зацепился за следующую балку. Стропило просело вниз, но этого хватило, чтобы приземлиться на второй этажа, тут же подхватиться и сигануть раньше, чем промелькнувшая когтистая пятерня располосовала ему горло.
Запасная лампа разлетелась, ударившись о выступавший кирпич. Рядом с ним вниз рушились половицы, осыпалась черепица и трещали стены флигеля. Александр вскользь врезался бедром по торчащей доске, и больно бухнулся на колени посреди коридора первого этажа, прижимая к груди единственный оставшийся светильник. А вслед, на его голову осыпалось все здание, которому дали последний толчок к саморазрушению.
Слева упали балки, обугленные блоки обвалились позади, разметав гнилые планки пола. Потолок над ним просел и освобождено рухнул вниз. Александр откатился от разлетевшейся осколками фарфоровой вазы и пополз дальше, вперед, туда, где стены дома еще устояли посреди всеобщего разрушения. Мерцающий свет лампы с трудом пробивался сквозь облако пыли и каменного крошева. Треск и грохот заполнили все вокруг.
«Только не погасни! Только не сейчас!» - без света он останется здесь навсегда.
А затем все начало стихать, на голову и спину перестали сыпать обломки, а пол под ним уже не ходил ходуном. Еще пара метров и он выберется…
Позади него тяжеловесно приземлилась коренастая фигура. Половицы затрещали, разбежавшись трещинами. Александр развернулся к вампиру и тут же со всей силы ударил пяткой о пол. Доски треснула, и Лакрош провалился по пояс вниз. Когтистая рука дернулась к Александру, не достав пару сантиметров до его лодыжки, и горящие глаза вампира сузились в беззвучном гневе.