— У вас очень симпатичная квартира, — заметил Смерть.
— Спасибо. Но боюсь, я ее здорово запустила. Конечно, ее лучшее достоинство — вид из окон. — Но едва эти слова сорвались с ее языка, как она сообразила, что вида-то никакого нет. Дождь застилал все, кроме ближайших крыш. Центр Международной торговли вообще растворился в воздухе.
А может, это первый признак умирания? — вдруг подумалось Джилл. Может, город съежится вокруг нее, пока не останется ничего, кроме этой комнаты, затем — этой кровати, и наконец — ее тела, которое немедленно схлопнется в единственный глаз с голубым зрачком? Глаз зажмурится и…
Смерть распахнул пиджак и расстегнул ширинку.
— Приступим? — спросил он. Засунув палец в трусы, извлек наружу свой член: какой-то мягкий, сморщенный, неопределенно-пастельного, как замороженная курица, оттенка.
Джилл невольно отвела глаза и принялась рассматривать брюки Смерти, тисненые узоры на его мокасинах, его рот, растянутый в смущенно-вкрадчивой улыбке.
— И что от меня требуется? — спросила она.
— То, что вы считаете наиболее естественным, Джилл.
Она робко взяла рукой его вялый член и слегка стиснула. Железки немножко порозовели — под цвет консервированного лосося. Смерть подался вперед. Бамбуковый стул заскрипел.
— Может быть, вы попробуете его поцеловать?.. — предложил он.
— В смысле, минет вам сделать?
Смерть скривился. Его член стеснительно скукожился.
— Если вы предпочтете отказаться от своего решения, — сказал Смерть обиженно, — я могу уйти прямо сейчас.
Мысленно толкнув себя локтем под ребра, Джилл напомнила себе о своем отчаянии, усталости, апатии и всех других причинах, побудивших ее умереть. Странное дело, она ведь не девственница, да и акт этот самый никогда не вызывал у нее непреодолимого отвращения, спросите хоть Ленни Раиса (то был ее последний бойфренд, восемь месяцев назад уехавший в Калифорнию). Если бы только Смерть не обращался с ней так небрежно, будь он хоть чуточку нежен, прояви он хоть малейшее уважение к ее индивидуальности…
— Нет! — вскрикнула она, упав на колени и лихорадочно думая. — Не уходите. Я просто немного… изумилась. Я сделаю все, чего вы захотите.
— Только если вы тоже этого захотите, — заявил Смерть.
— Да хочу я, хочу.
И, собрав волю в кулак, в течение пятнадцати минут она пыталась что-то сделать, но все ее усилия пропали зря. Раза два казалось, что у Смерти сейчас все-таки встанет, и Джилл удваивала старания. Но тем скорее истощались ее силы. Сизифов труд какой-то. "Неужели он импотент?" подумалось Джилл.
Отстранившись, Смерть вытер свой член бумажным носовым платком.
— Вероятно, вы считаете меня импотентом.
— Нет, что вы. Нет, это я во всем виновата.
— Так вот, отнюдь. Обычно у меня все проходит как по маслу. Раз-два-три, и готово. Просто, как я уже пояснял, я сейчас очень загружен. Вас много, а я один.
— Я еще попробую, — устало пообещала Джилл.
— В одиннадцать тридцать меня ждут на Семьдесят седьмой. Я пойду, а то опоздаю.
— Пойдете! А мне что делать? Вы разве не хотите меня… — Джилл поглядела в окно. За время пребывания Смерти в ее квартире даже последние крыши скрылись из виду. — Или я уже мертва?
Смерть презрительно фыркнул:
— Моя дорогая девочка, будь вы мертвы, вы бы этого не заметили. Услуга за услугу: чтобы вас прикончить, я обязательно должен кончить.
Джилл сложила руки на груди:
— Это несправедливо.
— А знаете, давайте-ка я вернусь вечером — в нерабочее время. Вас это устраивает?
Разве могла она не согласиться?
Смерть сдержал слово. Он появился в полдевятого вечера. Бургундское сорта "Альмаден", купленное им в погребке на Кристофер-стрит, отлично пошло под говядину а-ля бургиньон, приготовленную Джилл. На десерт было фисташковое мороженое, залитое сверху ледяной водкой. Джилл надела парусиновое платье-сафари от "Лорда-энд-Тейлора", оставив незастегнутыми три верхние пуговицы. Сначала она хотела облачиться в более пикантное мини из макраме, но затем решила, что в данной ситуации необходимо выглядеть не столько кокетливой, сколько сговорчивой.
На проигрывателе безостановочно крутилась одна и та же пластинка. Вальсы Штрауса: "Жизнь артиста", "Голубой Дунай", "Динаматион", "Сказки венского леса", "Венская кровь", "Императорский вальс". Затем иголка автоматически возвращалась на первую дорожку, и все начиналось сызнова: "Жизнь артиста", "Голубой Дунай"…
Смерть так расслабился, что позволил Джилл снять с себя пиджак и галстук, после чего, спеша загладить воспоминания об утреннем фиаско, взял инициативу на себя.
Вначале Джилл еще на что-то надеялась. Пару раз Смерть был близок к успеху, тем более что теперь они не качались на бамбуковом стуле, а устроились по-человечески, на кровати. Но надежды скоро превратились в дым. Наконец, когда макияж на лице Джилл вконец размазался, а одна из ее искусственных ресниц накрепко сплелась с волосами в паху Смерти, Джилл капитулировала.
— Проклятие, — проговорил Смерть.
Джилл так замучилась, что уже ничего — даже досады — не чувствовала.
— Даже не знаю, что тут сказать.
— Ничего, — успокоила его Джилл.
— Может, попробуем в другой раз?
— А что, если я приду к вам в офис?
— Отличная мысль. — В этот момент он согласился бы на свидание где угодно: на кладбище, в церкви, между ног статуи Свободы…
Допив остатки "Калуа" двухлетней давности — Джилл берегла недопитую бутылку как память о некой вечеринке на Двенадцатую ночь два года назад, Смерть ушел. Джилл подошла к проигрывателю и выключила его. "Венская кровь" прервалась на полутакте.
Она так вымоталась, что даже не стала мыть тарелки. Пусть тараканы попразднуют, подумала она, и легла спать.
Придя, Джилл не застала Смерть в офисе. Если верить секретарше, он ушел всего несколько минут назад, хотя Джилл (как было синим по белому записано в его календаре) было назначено на одиннадцать часов — ровно на то время, которое в этот момент показывали большие солидные часы на стене: одиннадцать ноль-ноль то есть. Какое-то время Джилл не без удовольствия вслушивалась в успокаивающие, не слишком монотонные звуки офисной жизни: секретарша Смерти распечатывала текст с диктофона. Щелчок ножной педали тишина — еще один щелчок — яростный стрекот пишущей машинки — щелчок тишина…
Прошло полчаса, а Смерти все не было. Сознавшись сама себе, что ей скучно, Джилл стала перелистывать лежащие в приемной журналы, пока не обнаружила в "Космополитен" прелестную злую статью о том, как научиться злиться прелестно и с пользой. Честно говоря, с данной эмоцией у Джилл всегда были сложности, но если уж ей удавалось как следует разозлиться, о, это было блаженство! Приятная дрожь пробегала по ее застоявшемуся телу, и адреналин, бьющий живительным ключом, обильно орошал постылые будни. Каждая молекула в мире начинала двигаться чуть-чуть быстрее, пока окружающая действительность не обретала чудесное сходство с лучшими голливудскими фильмами (в главных ролях Джордж С. Скотт, Гленда Джексон и Лайза Минелли). Причем другими средствами, кроме злобы, этого достичь было нельзя.
— Час дня, — отметила Джилл вслух, несколько погрешив против истины. Вот сволочь.
Секретарша состроила сочувственную гримаску.
— Уж мне ли не знать.
— Как вы думаете, он вообще появится?
— Его не предскажешь. Одно могу гарантировать — стоит мне выскочить пообедать, как он явится на следующем же лифте. Каждый раз так. Прям телепат.
— А подменить вас некому?
— Работала у нас еще одна, но в пятницу свалила.
Получила зарплату, и тю-тю.
— Если вы хотите перекусить, я могу за вас подежурить. Мне все равно заняться нечем.
— Серьезно? Я просто с голоду подыхаю. По идее, можно было бы по телефону заказать, но я один раз пробовала — и что вы думаете? Принесли какой-то дохлый сандвич с тунцом и салатом — как в голодное время. Я уж подумала, конец света настал!
— Идите поешьте.
— Если будут звонить, запишите их имя и телефон и скажите, что мы скоро перезвоним. Если кто придет, пусть подождут. Вот и все премудрости.
Секретарша отправилась обедать. Со следующим же лифтом появился Смерть. Он так и прошел бы мимо Джилл в кабинет, не заметив ее, если бы она не привлекла его внимание — конкретно, запустила в него "Космополитеном".
— О, мисс Хольцман! — воскликнул Смерть, замешкавшись. — Вы меня напугали.
Джилл испепелила его взглядом. Имея на то полное право.
— Я принял вас за мою секретаршу.
— Я ее подменила, чтобы она успела пообедать. Вы в курсе, что опоздали на два часа? ДВА ЧАСА.
— Возникли неожиданные проблемы, — промямлил Смерть.
— Эти ваши обычные, что ли? — саркастически спросила она.
Смерть вздохнул.
— Когда мне было семнадцать, — лениво рассуждала Джилл, раскинувшись на обитой кожзаменителем кушетке в кабинете Смерти, — я пошла к зубному канал корня надо было привести в порядок. Так что вы думаете: нерв воспалился, и пришлось мне туда таскаться, как на работу. Лишь через несколько недель врач мне канал вычистил, осушил и закрыл. Потом сказал, что я поставила рекорд — тринадцать сеансов работы над одним зубом.
— Поверьте, мисс Хольцман, ваш случай — настоящая аномалия. Ума не приложу, в чем тут дело, но вы совершенно не виноваты, уверяю вас.
— Угу, спасибочки.
— Если вы захотите прийти завтра, я отменю всех других клиентов.
— Я как-то не уверена, что мне этого хочется.
— Вполне понимаю.
— Да, если бы я пыталась вас ублажить ради своего здоровья, было бы еще туда-сюда, а так… Если уж совсем начистоту, я считаю, что эта ваша процедура — мерзость и унижение. Прямо как в средневековье. А от того, что у нас с вами ничего не вышло, вообще хреново делается. Как соль на рану. Ей-богу, лучше бы я приняла снотворное. Или мышьяк какой-нибудь!
— Может быть, вы предпочтете, чтобы я вас задушил или вывез на лодке в море…
— Давайте без пошлостей.
Когда злость Джилл достигла апогея, произошло то, что происходило обычно в таких случаях — Джилл обнаружила, что меняет гнев на милость. По всему было видно, что Смерть искренне обескуражен. Что толку его винить? Ну не получается у человека, и все тут! Скорее его надо пожалеть. Джилл действительно стало жаль Смерть — о, это было чудесное чувство!
Итак, когда в знак примирения он пригласил ее на ленч в "Пекин-Парк", Джилл ломалась недолго — сдалась после первого же "прошу вас". И когда после долгой и восхитительной трапезы он предложил ей занять вакантное место в его офисе, тоже обошлось без долгих уговоров. Джилл рассудила, что единственная альтернатива — вновь обивать пороги агентств по трудоустройству. А это ее точно не прельщало.
Итак, упрямая жизнь отказалась уступить смерти, но у этого факта были и хорошие стороны. Неплохая зарплата, терпимый график работы, начальник, с которым — как только стало очевидно, что обязанности Джилл не будут выходить за рамки списка, одобренного нью-йоркским комитетом по труду и занятости, — у нее установились холодно-благожелательные отношения. Сами понимаете, Смерть ничуть не желал возобновить с Джилл интимную связь.
В общем, работа как работа, и Джилл ее честно выполняла. А что еще делать девушке, которой не удалось умереть?
Клемент Вуд
Медовый месяц
Эдит Кэри уселась на низкий диванчик, изящно скрестила стройные ноги и достала из сумочки черно-белый мундштук и пачку дешевеньких сигарет.
— У тебя нет зажигалки? Ой, я забыла, что ты не куришь… Ладно, у меня где-то были спички.
Она прикурила. Откинулась на диванных подушках, придавив их локтем, чтобы было удобнее. Струйка дыма вырвалась изо рта серым конусом, на мгновение застыла в воздухе и растаяла бледным облаком. Эдит прищурилась, выжидающе глядя на Дорис.
— Рассказывай, Дорис. Теперь вы с ним обручились. И что ты чувствуешь? Ну давай, не стесняйся…
— Я… э… да ничего особенного я не чувствую.
— Вот так всегда. Все интересное происходит, когда меня нет в городе! М-да… я и не знала, что Харви… или мне его надо теперь называть "доктор Кэмпбелл"… в общем, я понятия не имела, что он за тобой ухаживает.
— Н-нет. Он не то чтобы ухаживает…
— Какая ты скромная, просто кошмар. А то я не знаю… Ты с Джорджем Стикни сначала встречалась… потом со спортсменами этими… и еще с тем беднягой военным, морским лейтенантом из Техаса… как раз когда я была на Юге…
— Д-да. Встречалась.
— Слушай, чего ты такая зажатая? Слова из тебя не вытянешь. Расскажи все-таки про своего жениха. Горячий мужчина, правда? — Вопрос был каверзный, да. Но и доверительный тоже.
Эдит подалась вперед, не сводя глаз с подруги, такой хорошенькой, что прямо загляденье.
Дорис Орр и вправду была очень миленькой. Своей бледной хрупкой красотой она напоминала девушек с голландских пастелей. Сидела она очень прямо, и от этого ее поза казалась слегка напряженной. Даже складки ее платья — очень стильного платья из воздушной и легкой материи в матово-синих и бронзовых тонах — были неподвижны, как мрамор. Изящная длинная шея, точеный профиль, ясные голубые глаза, золотистые локоны, падающие на лоб… В сером пасмурном свете она казалась цветком, вылепленным из воска и раскрашенным в синие, бронзовые и нежно-розовые тона. Безмятежный, нездешний цветок. И лишь в глазах промелькнуло что-то… даже не удивление, а только намек на удивление. Тень хмурой морщинки легла на лоб, но тут же исчезла. Тут же.
— Он славный… Харви.
— А он… тебе с ним хорошо как с мужчиной? Он страстный, да? Ты меня не стесняйся, Дорис. Я уже старая замужняя женщина. Меня не надо стесняться. Мы с Эдом… еще до того, как поженились… ну, ты понимаешь, о чем я. Все это делают. И уж тем более — обрученные пары. И это так хорошо, ты согласна?
Снова хмурая тень пробежала по безмятежному лбу.
И снова исчезла, как будто ее и не было.
— Д-да. Наверное, хорошо.
Сразу было заметно, что человек не понимает, о чем говорит.
— Да что ты как девочка, честное слово. Уж меня-то не надо стесняться. Ты знаешь, о чем я… ну, всякие ласки там, поцелуйчики… обняться, погладить и все остальное… ты же встречалась с парнями. Сколько их у тебя было, поклонников… здесь и в Аннаполисе… буквально на каждой из вечеринок ты себе находила какого-нибудь ухажера. И вряд ли ты с ними просто за ручку держалась. В общем, ты ему уже что-то позволила?
— Я… я не знаю, о чем… что ты имеешь в виду…
— Господи Боже. Не может быть девушка столь наивной. Не верю я в это. Так не бывает. Вы с ним целовались, Дорис? По-настоящему?
— Он… он меня поцеловал. Один раз. На помолвке…
— И с тех пор?
— Н-нет. Больше не целовал.
Эдит оценивающе прищурилась. Сама ненамного старше подруги, она уже несколько лет была замужем и считала себя женщиной искушенной.
— А другие мужчины тебя целовали?
— Да… в щеку.
— А в губы? По-настоящему? — Жестко, безжалостно. Как на допросе.
— Нет, конечно. Я ни за что не позволила бы…
— Даже Харви… то есть доктору Кэмпбеллу?
— Он, наверное, и сам… будет…
— Он-то будет, я не сомневаюсь. — Эдит глубокомысленно кивнула. — И это все, что между вами было?
— Мы… э… да.
— Как же вы, девочки, так живете, что вообще ничего не знаете?! Ты — не первая, кто мне говорит… Я сама еще в школе все знала. И подруги мои тоже знали. Это естественно. Что естественно, то не стыдно. Я так думаю, это тетя твоя — старая дева — вбила тебе в голову, что приличная девушка не позволит мужчине касаться себя до замужества…
— Да, тетя Этель…
— Кошмар какой, Господи! И он… он тебя не домогается?
— Эди, я не понимаю, о чем ты.
Эдит решительно затушила в пепельнице недокуренную сигарету.
— Ты мне можешь сказать, зачем ты выходишь замуж?
Похоже, Дорис смутилась. Немного, но все же.
— А зачем люди женятся и выходят замуж, Эди? Просто пора уже замуж… мне двадцать четыре. Я не Могу вечно бегать по вечеринкам с танцульками, где собираются дети моложе меня в два раза. Мне пора замуж.