Наверное.
Хотя реакция Чондэ не вписывалась в нормальные рамки. Он вёл себя намного спокойнее, чем стоило бы ожидать, потому Чонин забросил пробный камень:
— Или вы намерены поставить в известность руководство и настаивать на моём отчислении просто потому, что у меня что-то было с парнем?
— Не намерен. Это твоё личное дело. Как ты сказал, твои пристрастия не отражаются на твоих талантах. Я хотел поговорить с тобой об итоговом задании этого триместра. Потому что от вокала тебе не отвертеться в этот раз. Полагаю, помощь тебе не помешает.
— Я не нуждаюсь в помощи. — Чонин собрал сумку, набросил на плечи куртку и прошёл мимо Чондэ. Но Чондэ не отвязался и зашагал следом.
— Неужели? Удиви меня и скажи, что ты уже всё придумал. Ну?
Чонин резко остановился, обернулся и смерил Чондэ раздражённым взглядом. Невольно задержался на губах и ощутил почти непреходящую горечь. Чёрт, почему люди так любят придумывать себе сложности? Насколько проще было бы не отвлекаться на детали и просто всегда выбирать тех, кто по душе, наплевав на их пол, статус и прочие заморочки.
“Любовь ещё желаннее, когда она недостижима”.
Вот прямо в яблочко.
— Придумал, — кивнул Чонин. — Вы даже знаете, что именно.
— Хм?
— Тони Ан. Та самая песня. Два куплета и инструментальная тема с танцевальной аранжировкой. Что скажешь, хён? По-моему, хороший выбор. И я сам справлюсь.
Чондэ быстро оклемался, хотя явно удивился такому выбору. Только на самом деле выбора не было. Чонин ни черта не придумал и брякнул всё это сейчас сгоряча. Доимпровизировался.
— Тебе в любом случае нужна помощь с вокалом. Хотя бы с оценкой. Можешь упираться и дальше, но я пойду к господину Ха и потребую дополнительные часы по вокалу, исходя из условий твоего задания. Хочешь?
Чонин не хотел, потому что это не было пустой угрозой. Он не впервые готовил итоговое задание и знал, что Чондэ в своём праве. Захочет навязать дополнительные часы вокала — навяжет.
— Что тебе надо от меня, хён? — тихо уточнил Чонин.
— Я всего лишь хочу тебе помочь с подготовкой. Если ты хотя бы раз в неделю будешь заглядывать, чтобы я мог оценить твой вокал, этого будет достаточно. Ну и советом помогу хотя бы. Не так уж много, да? Так как? Договоримся по-хорошему? Или мне навестить господина Ха?
Чонин уже привычно сжал губы, раздосадованный вмешательством Чондэ. Чёрт возьми, он на танцевальном, а вынужден иметь дело с Ким Чондэ, преподававшим вокал. Где логика и справедливость? В полной заднице, очевидно.
Чонину до безумия хотелось ухватить Чондэ за плечи и как следует встряхнуть, от души. И спросить, какого чёрта тот делает и чего добивается, потому что Чонину уже невыносимо было находиться рядом и прятать всё, что переполняло его. Это пытка какая-то — дурацкая и изматывающая.
Чонин не сомневался в собственной выдержке: он мог торчать на занятиях и не смотреть на Чондэ, мог думать только о танцах и напоминать себе, что ничего не выйдет, а раз не выйдет, то всё безнадёжно и смысла не имеет. Только это ни черта не избавляло от надежд и мечтаний. И не уменьшало желания. Ему всё так же сильно хотелось попробовать на вкус впитавшуюся в губы Чондэ улыбку, коснуться ладонями спрятанного под свободной одеждой тела и услышать хотя бы один стон Чондэ. Его голос… Каким бы он стал? Хотелось потрогать пальцы Чондэ, чувствительные даже на вид уши, провести по лицу, чтобы оценить на ощупь каждую линию… Хотелось ощутить в собственных руках тело Чондэ — наяву. Понимание, что это за гранью реальности, только усиливало все эти мечтания. Когда Чонин не видел Чондэ, вынести это было легче. Если бы Чонин мог оказаться прямо сейчас в наиболее удалённой от Чондэ точке мира, он сделал бы это.
Но это невозможно. Чондэ сам делал всё, чтобы быть рядом с Чонином как можно чаще и дольше. Из желания помочь, ага. В представлении Чонина это приравнивалось к “довести до ручки”.
Ещё эти идиотские смс-сообщения… Но Чонин сам полез в этот котёл с головой. И, к слову, сегодня он не отправил Чондэ ни одного сообщения. Пока что.
— Встретимся в субботу, идёт? — предложил тем временем Чондэ. — Хочу послушать тот кусок, что ты намереваешься спеть на сцене. Вечером удобно будет? Часов в восемь?
— В следующую субботу, хён. Во вторник у меня выступление в честь Дня Талантов. Надо готовиться.
Чонин резко развернулся и рванул домой. По дороге достал старый телефон и просмотрел журнал. Открыл первое смс-сообщение в “отправленных” и тяжко вздохнул.
“Даже когда вы сердитесь или недовольны, мне всё время кажется, что вы вот-вот улыбнётесь. Не знаю, почему мне это так нравится”.
Остановившись на перекрёстке в ожидании зелёного сигнала, Чонин раз за разом перечитывал сообщение. Помедлил, но всё-таки удалил его. Потом удалил все остальные. Глупо это было. Не следовало ничего писать и отправлять. И он едва не выронил телефон, когда на дисплее замигал сигнал о входящем вызове с номера Чондэ. Поспешно сбросил вызов и выключил телефон совсем. Оставив за спиной перекрёсток, поравнялся с парковой заводью и занёс руку, чтобы швырнуть телефон в воду, но в последний миг передумал — просто сунул в карман.
========== - 8 - ==========
Комментарий к - 8 -
Доброго ночера, котики)
Всем, кто ждал танца Чонина - держите :)
- 8 -
День Талантов был праздником колледжа. Обычно в этот день приезжали представители разных компаний и прочие заинтересованные лица, а студенты готовили собственные выступления. Отбор проходил заранее. Комиссия в составе десяти опытных преподавателей оценивала выступления студентов. Одних включали в концертную программу, других — нет.
Чонин накануне как раз прошёл отбор и получил девятый номер. Его выступление завершало первый час концерта. Выступление он готовил сам. Согласно правилам, пользоваться помощью преподавателей запрещалось. Костюм и грим студенты тоже должны были продумывать сами, хотя тут Чонину помогали сёстры.
Собственно, в субботу Чонин терпеливо торчал перед зеркалом и накладывал грим под чутким руководством сестёр. Во вторник он воспроизводил это всё уже в гримёрке самостоятельно. Подводил глаза чёрным и закрашивал красным веки, стараясь повторить классический боевой грим хваранов. На правой скуле после рисовал чёрным иероглиф для призыва духов. Это было посложнее всего прочего, потому что рисовать на себе иероглиф пришлось не в прямом отображении, иначе зрители не смогли бы его распознать.
Костюм для танца представлял собой муляж доспехов, хотя меч Чонин достал настоящий. Не древний, но выполненный на заказ из современных сплавов, потому полегче, конечно, чем те мечи, которые использовались в десятом веке.
Сам номер Чонин готовил ещё в конце прошлого учебного года. Озадачил Чанёля подгонкой этнической мелодии и её аранжировкой. Чанёль отлично справился. Осталось выйти на сцену и станцевать.
Чонин спокойно ждал своей очереди и не волновался. Танец он знал от и до и не сомневался, что сможет выступить с блеском. Не в первый раз. К тому же, в отличие от многих, он любил выступать на сцене. Это всегда было особенным для него чувством: вся сцена в его полном распоряжении, музыка только для него, он один и сотни или тысячи взглядов. То непередаваемое ощущение, когда лишь он в центре внимания. И надо это внимание удержать, трансформировать его в восхищение. Когда превращение удавалось, Чонин чувствовал себя счастливым, почти всемогущим. И он никогда не мог сравнить эти впечатления с чем-либо иным. Это походило на наркотик, и добрать это где-то на стороне у Чонина не получалось никогда, потому он всегда ловил случай оказаться на сцене.
За минуту до выхода он успел подумать о Чондэ, который наверняка сидел в зале. Вряд ли Чондэ будет дело до танцев, ведь тот никогда не демонстрировал к ним интереса, но мысль о том, что Чондэ всё-таки будет смотреть на него, грела.
На сцене Чонин уже ни о ком не думал — жил в танце. Весь мир сводился к свободной площадке, окутанной музыкой, и его телу, дышавшему звуками. Музыка — воздух, тело — инструмент и язык, на котором Чонин говорил. Это всё, что у него было. И с помощью этого ему требовалось возродить эпоху и рассказать историю одной жизни и одной битвы. Музыка и танец порой работали лучше всякой машины времени. Чонину лишь требовалось самому уйти в прошлое и увлечь за собой пространство вокруг и зрителей. Представить историю и рассказать её так, чтобы она запомнилась.
В идеальном симбиозе музыки и танца тело Чонина звенело. Он чётко ощущал каждую мышцу и управлял каждым движением от начала и до конца. Он заставлял мелодию подчиняться и придавал ей законченную форму. Всего лишь танцем он создавал и разрушал целые миры и вселенные, вынуждал их меняться, подчинял своей воле и своим желаниям.
Если мелодия управляет танцором, это просто движение под музыку. В настоящем танце управляет мелодией танцор. Чонин уяснил этот урок ещё в детстве и всегда стремился именно к этому. Двигаться под музыку легко и просто — так может почти каждый, а вот танцевать — это совсем другое. Настоящий танец повторить невозможно. Настоящий танец всегда уникален с каждым выходом на сцену, даже если музыка та же, как и движения. Но эмоции и намерения всегда разные, как и результат.
Этот танец Чонин репетировал множество раз, но сегодняшнее выступление не походило на предыдущие — он знал это точно.
Он чувствовал струйки пота на правой скуле и знал, что грим потёк. Наверняка иероглиф размазался, но это ерунда — Чонин знал, что так будет. Оно и к лучшему — его облик в начале танца и в конце должен был отличаться.
Танец он завершил, опустившись на колено и оперевшись на меч. Рукоять была влажной от пота и крови — он дважды порезался во время танца, когда перехватывал меч. Солёный пот вызывал зуд и жжение в ранках, но это неважно, потому что Чонин меч не выронил, а именно этого он и опасался настолько сильно, что заранее продумал, что будет делать в таких случаях. К счастью, заготовки не пригодились.
После выступления Чонин умчался в гримёрку, чтобы поскорее избавиться от “доспехов”. Они не мешали танцевать, но на взмокшем от пота теле ощущались обременительно, натирая кожу негибкими металлическими фрагментами даже через ткань.
Чонин стягивал костюм, всё ещё пребывая почти что в трансе. Танец закончился, но он ещё был там — в музыке и движении, в созданном им мире. Натянул джинсы, сунул ноги в кроссовки и шлёпнулся на табурет перед зеркалом. Смотрел на отражение остановившимся взглядом, но не видел ничего. Провёл ладонью по лицу справа, размазывая чёрные линии окончательно, потом потянулся к салфеткам, смоченным маслом для удаления грима.
— Чонин…
Он вздрогнул при звуке этого голоса и выронил салфетку. Повернуть голову не рискнул — просто уставился на отражение Чондэ в зеркале.
— Чонин, — тихо повторил Чондэ.
— Вам лучше уйти. Я ещё не готов воспринимать реальность адекватно, — честно предупредил его Чонин. Губы горели даже от одного взгляда на отражение губ Чондэ в зеркале.
— Чонин, я ещё ни разу не видел, как ты танцуешь.
— Теперь видели. Это что-то меняет? — Чонин всё-таки взял салфетку опять и прижал её к правой скуле.
— Меняет. Хотя бы то, что я хочу взять свои слова обратно.
Чонин лениво стёр грим с левой стороны, с подбородка, отбросил смятую салфетку и поднялся с табурета, чтобы повернуться к Чондэ. Смотрел сверху вниз и молчал, пока Чондэ невольно пятился к двери.
Гримёрка была крошечной, так что их всё равно разделяло расстояние лишь в два шага. И Чонин сократил это расстояние вдвое, сделав один шаг к Чондэ.
— Какие слова, хён?
В тёмных глазах Чондэ ещё жило отблесками восхищение, и это восхищение пьянило сильнее, чем абсент. Абсент Чонин никогда не пробовал, но верил на слово Чанёлю, что “дрянь забористая”. Осознание, что в случае Чондэ Чонину удалось переплавить внимание в восхищение, выжигало кровь в венах и танцевало раскалёнными искорками на кончиках пальцев и под кожей по всему телу.
— Ну, помнишь… я говорил, что только за счёт танцев и актёрского мастерства… — Чондэ запнулся и умолк, а Чонин не хотел думать, как именно он сейчас выглядит, если уж даже неугомонный Чондэ распрощался с даром речи.
У Чондэ едва заметно дрогнули губы, и выдержка Чонина дала трещину. Он, чёрт возьми, ещё не пришёл в себя после танца. В такие минуты он оставался наиболее уязвимым — особенно для эмоций и желаний. Экстремалам требовалась опасность, а у Чонина адреналин зашкаливал от танцев. И теперь вот — от Чондэ, потому что Чондэ выбрал самое неудачное время.
Чонин прижал Чондэ к двери до того, как вообще успел понять, что он делает и с кем. И попробовал на вкус улыбку, впитавшуюся в мягкие губы Чондэ навеки. Он даже осмелился на большее, сделав поцелуй глубже и развязнее. Скользнул рукой под кофту и прижал ладонь к напряжённым мышцам живота, неумышленно просунув мизинец под пояс брюк. Целовал с ошеломляющим их обоих натиском, а спохватился только через вечность, наверное. Распахнул дверь и выпихнул Чондэ в коридор, чтобы запереться в гримёрке в гордом одиночестве на замок.
Стоял, прижавшись к двери лбом, и дрожал, а на губах всё ещё таял вкус украденного поцелуя. И на ладони жило прикосновение к тёплому и твёрдому телу.
Чонин не знал, сколько он ещё выдержит. Просто устал делать вид, что Чондэ не существует или что Чондэ ничего не значит. Тем более в свете попыток Чондэ стать ближе — из желания помочь с чёртовым вокалом.
Он не хотел никакой помощи от Чондэ. Ну или уж точно не помощи с вокалом. Он хотел самого Чондэ. С белым роялем или без — всё равно уже. И сколько бы он от этого ни открещивался, желание меньше не становилось и не пропадало. Желание ощутить реальность любви под ладонями, получив всё, что Чондэ мог ему предложить. Получить всего Чондэ. Его тело, его голос, его стоны… Всё, что делало и могло сделать любовь настоящей, осязаемой. Потому что если любовь нельзя потрогать, то это и не любовь вовсе, а так… мечта или сон.
И Чонин теперь не представлял, как ему завтра идти на занятие по вокалу утром и занятие по вождению после полудня. Не потому, что стыдно за недавний поступок. Чёрт с ним, раз уж выдал себя. И он всё равно хотел. Чонин теперь мог и в лицо Чондэ сказать, что был бы не против за ним приударить. Нет, дело в другом — как ему теперь и дальше сдерживаться? Как дальше делать вид, что Чондэ всего лишь преподаватель и никто больше? Как находиться с ним рядом и играть в приличия?
Чонин добрался до табурета и сел, провёл ладонями по лицу, сделав глубокий вдох.
— Я смогу, — пробормотал он, стараясь не смотреть на собственное отражение в зеркале. — Смогу.
Убегать и прятаться ему не хотелось. Он даже не рассматривал такой вариант в принципе. Всё равно от себя самого не убежишь. Зато в набор достоинств Чонина входили сила воли и целеустремлённость. Ну и непрошибаемое упрямство, хотя вот это вряд ли можно назвать достоинством.
========== - 9 - ==========
Комментарий к - 9 -
Доброй ночи, котики)
И с праздником всех :)
- 9 -
Утром Чонин ввалился в музыкальный класс с опозданием в две минуты. В одной руке держал сумку, а второй пытался застегнуть пуговицы на рубашке. Ткань липла к мокрым после душа плечам и груди, а с волос капало. Но Чонин прямо смотрел на Чондэ.
— Извините за опоздание.
Чондэ тут же отвёл глаза, будто увидел нечто откровенно непристойное и постыдное, и жестом велел Чонину сесть рядом с Кёнсу.
Чонин торопливо вытянул из сумки тетрадь и принялся застёгивать рубашку обеими руками.
— Ты бы хоть вытерся, — шепнул ему Кёнсу. — Рубашка же мокрая и прилипла. Что с рубашкой, что без…
— Времени не хватило, — огрызнулся Чонин и отбросил ладонью влажные волосы со лба. Поймал взгляды сидевших слева девушек — они пялились на его грудь, где отчётливо проступали два тёмных пятнышка. Зато Чондэ не пялился. Точнее, демонстративно не смотрел на Чонина вовсе и торчал за преподавательской трибуной. И начал занятие не с издевательств над Чонином — выбрал другую жертву.
Чонин отсидел занятие до конца в молчании, обделённый вниманием Чондэ полностью впервые за всё время. И впервые он мог смотреть на Чондэ, не опасаясь, что его взгляд заметят. Они как будто поменялись местами.
На занятии по вождению Чондэ оставался таким же холодным и отстранённым. И допекал замечаниями, причём несправедливыми и “на опережение” — буквально за миг до того, как Чонин собирался что-нибудь сделать совершенно правильно.