— Я думала, что она останется здесь всего на несколько дней, — заметила Девон, снимая костюм для верховой езды. — Папа, кажется, так говорил.
Одетая только в сорочку, она бросилась на кровать и уставилась в потолок.
Кристина стягивала сапоги:
— Он сказал, на пару месяцев, а прошла всего неделя. Девон перекатилась на живот. Брови ее были сдвинуты.
— Сегодня во время верховой прогулки он был очень молчалив.
— Едва улыбался, — согласилась Агги. — Пока она не явилась в амбар.
Дети уже усвоили привычку называть Катриону «она». Слово «миледи» застревало в горле Кристины, девочка не могла произнести его.
— У отца много забот, вот она ему и помогает, — сказала Девон мрачно. Потом добавила ворчливым и агрессивным тоном: — Она мне не нравится.
Кристина бросила на Девон раздраженный взгляд:
— Важно, чтобы она нравилась нашему отцу.
Агги, одетая в синее платье, оттенявшее цвет ее глаз, уселась на табуретку. На стуле лежала сапфирового цвета амазонка в ожидании момента, когда горничная заберет ее, чтобы почистить. Она держала в руке шпильки и щетку.
Кристина должна была причесать ее.
— Она мила с нами. Разве не так?
Триона и в самом деле была добра к ним, но пока держалась в стороне. Конечно, Кристина ожидала, что новая «мама» прежде всего заинтересована в папе, но никак не в них. Точно так же как мама настоящая.
Агги в счастливом неведении продолжала свой монолог:
— Папе она нравится больше, чем он хочет показать. Она довольно хорошенькая.
Девон перекатилась на бок и уставилась на Агги:
— Почему ты так считаешь?
— У нее славная улыбка, — упорствовала Агги.
— Она носит очки, — заметила Девон с отвращением.
— Да, но зато у нее очень длинные мягкие волосы.
Агги дотронулась до своих крутых завитков и задумчиво сказала:
— Я бы хотела, чтобы мои волосы были такими же мягкими и гладкими.
— А я считаю, что она совершенно обыкновенная, ужасно бесцветная, — сказала Кристина. — И я не ожидаю от нее никаких добрых чувств к нам.
— Я тоже, — согласилась Девон, упираясь локтем в постель и подпирая ладонью подбородок. — Я думаю, она хитростью вынудила папу жениться на ней.
— Мне и самой это показалось подозрительным, — сказала Кристина, расчесывая волосы Агги, — Наверное, она использовала папу.
— Я тоже так считаю, — согласилась Агги, хотя было очевидно, что она просто старается не отстать от сестер.
Кристина бросила взгляд на Девон поверх головы Агги:
— Хотела бы я найти средство помочь папе. Она, похоже, чувствует себя как дома.
Лицо Девон помрачнело:
— Она уже перетянула на свою сторону миссис Уоллис, Лайама, Ангуса, а также Энни и Мойру.
— Обеих горничных? — ахнула Кристина.
Девон кивнула:
— И нынче утром кухарка сказала, что она считает, что «новая миссис» такая, как надо.
Все обстояло гораздо хуже, чем полагала Кристина.
— С ней в доме стало приятнее, — заметила Агги. — Еда у нас теперь лучше, в доме чище, да и дышится легче.
— Все и так шло своим чередом, когда мы с Девон помогали миссис Уоллис, — возразила с жаром Кристина.
Впрочем, миссис Уоллис только позволяла Кристине и Девон выбрать меню, не более того. И все же было неприятно, что и миссис Уоллис, и все слуги, похоже, были рады присутствию в доме Катрионы. Кристина была старшей: разве не могла она управлять домом так же, как теперь Катриона?
Но гораздо хуже предательства слуг было то, что папа начал смотреть на нее как-то иначе. Первые несколько дней ее пребывания в доме он был с ней всего лишь вежлив и приветлив, но в последнее время в его глазах все чаще появлялось какое-то новое выражение, когда он возвращался домой, и это страшно пугало Кристину. Мать точно так же действовала на мужчин: она выбирала какого-нибудь, и на лице избранника появлялось точно такое же выражение, а потом она исчезала. Иногда на несколько дней, иногда на недели. Кристина старалась не смотреть на сестер, чтобы не показать девочкам, как напугана.
Девон села, опершись локтем о колено, а подбородком на руку.
— Эта ведьма околдовала его.
Глаза Агги округлились:
— Она ведьма?
— Самого худшего сорта, — сказала Девон. — Из тех, кто околдовывает мужчин и отторгает от семьи…
— От нас? — спросила Агги, затаив дыхание.
— Да, от нас, — твердо заверила ее Девон. — Такие ведьмы, как она, обманом завлекают беспомощных мужчин и женят на себе.
Губы Агги задрожали:
— Но он наш папа! Мы не можем его потерять!
Кристина обняла младших сестер:
— Не волнуйся, Агги. Мы найдем способ помочь ему.
— Конечно, — подтвердила Девон. — Я хочу только придумать как…
Она заморгала снова и подняла вверх руку, требуя внимания.
— Ну? — спросила Кристина. — У тебя появилась идея?
— И очень хорошая идея. Мы докажем папе, что она не та, за кого себя выдает.
— Расскажи нам!
Кристина закончила расчесывать длинные волосы Агги и заплетать в косы, потом свернула их в аккуратный пучок.
— Папа обещал нам, что ничто не изменится, поэтому наверняка разозлится на нее, когда окажется, что она стала устанавливать в доме новые порядки. — Кристина воткнула последнюю шпильку в волосы Агги и отступила на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. — Пожалуйста, дорогая. А теперь найди эту красивую шпильку с сапфиром, которую подарила тебе тетя София. Мы украсим ею твою прическу.
Агги вскочила со скамейки и принялась за поиски, а Кристина подошла и присела на постель рядом с Девон.
— Не понимаю, как это нам поможет.
— Если отец разозлится очень сильно, не думаешь, что он захочет отослать ее раньше?
Это дало бы папе меньше времени, чтобы влюбиться в Триону, чего Кристина особенно опасалась.
— Мне это нравится. Тогда все останется по-прежнему. Будем только мы с папой.
Агги, копавшаяся в маленькой шкатулке с драгоценностями, подняла глаза на них:
— Не понимаю, Девон! В чем состоит твой план?
— Все очень просто. Мы подождем и посмотрим, что она собирается изменить в доме, и сделаем все наоборот. Папе надоест, что все идет кувырком, и он прикажет ей уехать.
Агги улыбнулась:
— И мы сможем это?
— Не знаю, — ответила Кристина, и в голосе ее прозвучало беспокойство. — Это не кажется мне… правильным.
— А то, что она женила на себе папу против его воли, правильно? — спросила Девон.
— Нет.
— В таком случае она получит то, чего заслуживает. К тому же, чем дольше она здесь останется, тем больше вероятность, что он ее полюбит, а ты понимаешь, что это значит.
Кристина очень хорошо ее понимала. Каждый раз, когда мать исчезала, это означало, что она «влюбилась».
— Думаю, ты права.
— Я уверена в этом, — сказала Девон. — Мы просто должны дождаться удобного случая и не упустить его.
— Вот она, — сказала Агги, протягивая сестре красивую шпильку для волос, украшенную сапфиром.
Кристина поднялась с постели и вколола ее в волосы Агги возле виска.
— А теперь ступай! — Она подмигнула и сказала тоном светской дамы: — Моя дорогая мисс Агата, вы выглядите бесподобно! Как принцесса!
Агги захихикала и обхватила Кристину руками за шею. Кристина крепко сжала сестренку в объятиях. Она слишком хорошо помнила сырые комнаты и заплесневелый хлеб прежних дней, помнила, как они прятались за запертой дверью в жалком грязном пансионе, пока там кричали, бранились, дрались постояльцы, а возможно, происходило и что-то худшее. Она помнила долгие часы, когда молилась, чтобы мама вернулась поскорее, надеясь вопреки всему, что она будет на этот раз трезвой.
Чувство вины сжало сердце Кристины. Она была не очень хорошей дочерью, если питала такие чувства к своей матери, и понимала это. Особенно когда папа объяснил ей, что мама больна и именно поэтому так ведет себя. Хорошая дочь должна была бы любить мать, несмотря ни на что. Кристина закусила губу и еще сильнее обняла Агги.
Девон права: надо избавиться от папиной новой жены. Было бы предательством, если не чем-то худшим, если бы они допустили, чтобы кто-то нанес вред папе — после всего, что он сделал для них. Этот долг им никогда не суждено выплатить.
— О! — заерзала в объятиях сестры Агги. — Перестань так сжимать меня. Я не могу дышать!
Кристина выпустила Агги:
— Прости. Я задумалась. — Она повернулась к Девон: — Хорошо. И когда, по-твоему, мы начнем?
Дворецкий держал большой серебряный поднос с двумя письмами.
— Они прибыли нынче, когда вы выходили, мадам.
Нора Херст нахмурилась:
— О, Макнэр! Почему ты всегда используешь этот серебряный поднос — даже если писем так мало? — Она бросила шитье в корзинку, стоявшую у подлокотника кресла. — Это уж чересчур!
— Да, мадам, — согласился Макнэр, ухитрявшийся сохранить долгую стоическую приверженность хорошим манерам безотносительно к точке зрения своей госпожи.
Нора бросила взгляд на портрет над каминной доской, и выражение ее лица смягчилось.
— Джон никогда не мирился с подобной чепухой, и я не стану.
Взгляд дворецкого проследовал за взглядом хозяйки, и его лицо приняло точно такое же выражение, как у нее: нежности и глубокой печали.
— Нет, мадам. Он не стал бы с этим мириться. — Макнэр поставил поднос наклонно, снял с него письма и подал хозяйке. — Так лучше, мадам?
Глубокие морщины на тонкой коже щек старой дамы обозначились еще сильнее, когда она усмехнулась:
— Намного лучше, ты, старый негодник. Благодарю тебя, Макнэр.
Она приняла письма пальцами, узловатыми от старости.
— Они от Трионы и Кейтлин! Надо же! Письма от моих любимых внучек в один и тот же день! Это хороший знак!
Макнэр с нежностью наблюдал за ней, пока она вскрывала первое письмо. Сорок лет назад мистер Джон Херст, самый богатый человек в графстве, связанный узами родства с графами и герцогами всей Шотландии, удивил всех соседей, женившись на самой обычной девушке. В свои двадцать пять эта женщина была на добрых десять лет моложе его и не обладала ни состоянием, ни красотой, к тому же не блистала образованием. Ходили слухи, что, когда она поселилась в Херст-Холле, первые полгода их брака мистер Херст потратил на то, чтобы научить свою леди читать.
Но и до брака с Джоном Херстом Нора Макдоналд была известна в обществе. Во-первых, она обладала даром целительницы. Во-вторых — гипнотической притягательностью для особ противоположного пола.
В Норе было нечто такое, отчего мужчины слетались к ней как мухи на мед, и потому к тому времени, когда Нора вышла замуж за своего дорогого Джона, она уже успела трижды побывать замужем и трижды овдоветь. Ходили даже слухи о том, что она отравила своих мужей, хотя двое из них погибли во время несчастных случаев на шахте, а последнего сбросила лошадь и он сломал себе шею на глазах у всей деревни.
Но люди продолжали шептаться, особенно после того как мистер Херст женился на Норе и поселил ее на холме, в шикарном особняке, носившем имя Херст-Холл. И высшие, и низшие классы были уязвлены их браком, потому что Джон Херст женился на самой простой из простых женщине, немногим более высокого происхождения, чем его слуги.
Как ни странно, но лакеи, прислуживающие своим господам в верхних эшелонах общества, имеют тенденцию к снобизму и нередко более чувствительны к общественному положению тех или иных лиц, чем их хозяева.
В комнатах, где обедают слуги, вопросы приличий и пристойности часто обсуждаются более горячо, чем восшествие короля на престол, поэтому потребовалось немало времени для того, чтобы их новая добросердечная и жизнерадостная госпожа была принята слугами. Но за долгие годы она завоевала их уважение и преданность.
Мистер Херст называл ее своей наградой, своим выигрышем в жизни и очень радовался тому, что Нора проявляла не только сверхъестественные способности исцелять больных, но и недюжинный здравый смысл в житейских делах. Именно благодаря ее смекалке и сноровке мельницы его светлости процветали в самые неурожайные годы.
Можно было, конечно, сожалеть о ее невысоком происхождении и не самой изысканной речи, о том, что она не принесла своему мужу ни богатства, ни положения, но никто не мог бы сказать, что она не сделала супруга счастливым на все годы их совместной жизни.
Как и следовало ожидать, мистер Херст оставил все свое имущество и состояние ей, а она очень осмотрительно с ним обращалась. Никто не удивлялся тому, что она продолжала управлять домом так же умело и обстоятельно, с разумной бережливостью. Доходило даже до того, что слугам приходилось ограничивать себя и экономно жечь свечи, а в суп им редко попадало мясо. Она имела обыкновение повторять, что нет ничего дурного в бережливости. Хотя с годами обивка мебели износилась и обветшала, мадам постоянно заменяла старые участки ткани, уже не подлежавшие починке, как, например, на занавесках в парадной гостиной, где они истончились до того, что и штопать их было уже невозможно.
На этот случай у нее были очень красивые красные бархатные драпри, которые постоянно украшали комнату и обещали украшать еще по крайней мере добрый десяток лет.
Макнэр тем не менее желал, чтобы мадам чуть больше прислушивалась к велениям моды. Она очень редко надевала что-нибудь, кроме простых серых платьев, почти скрытых под многочисленными шалями, и носила самые прочные башмаки на свете. Макнэр и другие слуги также сожалели о том, что больше не давалось изысканных обедов, во время которых некогда занимал почетное место за столом их господин. Теперь мадам питалась скромно, считая, что держать двор и принимать гостей означает потакать снобам и самодовольным членам местного дворянства. С пышными обедами было покончено после смерти Херста, почившего в бозе в возрасте семидесяти восьми лет.
Хотя речь мадам выдавала в ней простолюдинку, манеры ее не вызывали возражения. И духом она была сильна, и разум ее был светлым и не подводил ее. А уж от ее острых голубых глаз ничто не могло укрыться.
— Ну не стой же истуканом! Прочти его мне.
Мадам протянула одно из писем Макнэру.
— Как только мы с этим покончим, я отправлюсь в деревню и помогу больному дитятку миссис Брюс. Она думает, что у него лихорадка, а я полагаю, что режутся зубки.
К сожалению, ее медицинское искусство не простиралось настолько далеко, чтобы улучшить собственное ухудшающееся зрение.
Макнэр развернул письмо:
— Это от мисс Кейтлин.
Мадам поставила свою чайную чашку:
— И что же пишет девчушка?
Макнэр прочел вслух:
— «Дорогая Мамушка, надеюсь, это письмо застанет тебя в добром здравии. Как ты, возможно, уже знаешь, меня изгнали из Лондона и…»
— Изгнали? Ты уверен, что она написала именно так?
— Да, мадам.
— Ох! Что еще она там учудила на этот раз? Она славная девочка, но нрав у нее горячий что твое солнце. Читай дальше, пожалуйста.
Макнэр взял письмо и прокашлялся:
— «Я была изгнана из Лондона, потому что ошиблась в своих планах. Но, что еще хуже, за это пришлось расплачиваться бедной Трионе…»
— Боже милостивый! Что же натворила бедная девчушка?
Слуга еще раз кашлянул:
— «Все началось, когда я познакомилась с Александром Маклейном…»
Нора схватилась за грудь:
— Скажи, что это не так! Я предупреждала девчушку не смотреть в его зеленые глаза, чтобы они ее не околдовали!
Макнэр продолжил чтение:
— «…но прежде чем ты скажешь, что я не должна была смотреть в его зеленые глаза, позволь тебя заверить, что он не обращал на меня ни малейшего внимания…»
Руки Норы упали на колени, а брови сошлись над орлиным носом.