Мгновение, ошарашенный, он лежал на полу, уставившись в потолок, и в нем закипал гнев. «Что за черт?» Он осторожно поднялся на ноги, стараясь не коснуться разбитого стекла. Что произошло? Этому столику полагалось находиться возле камина. Почему он оказался посреди комнаты?
Хью поморщился: палец на ноге болел, рука поцарапана. Он с трудом мог разглядеть очертания предметов в комнате, но, похоже, ни один из них не стоял там, где полагается. Что тут натворила эта женщина?
Он выставил руки вперед и начал осторожно пробираться к письменному столу, но по дороге наткнулся на другой стол и чуть не упал, споткнувшись о стул. Наконец Хью нашел лампу и зажег ее. Нежный золотистый свет залил комнату.
Он огляделся, не в силах поверить своим глазам. Вся мебель, каждый ее предмет, кроме письменного стола, оказался сдвинутым с места. Все, кроме него, было поставлено в полном противоречии со здравым смыслом, как будто сотворивший все это проказник поставил целью свести его с ума. Не раздумывая он взревел дурным голосом, призывая на помощь слуг.
Вскоре послышался шум в холле, и в дверях появилась миссис Уоллис в халате, наброшенном поверх ночной рубашки, с лампой в руке и половой щеткой в другой, которую она, вероятно, рассчитывала использовать в качестве оружия. За ее спиной, сжимая в руке то, что при ближайшем рассмотрении оказалось ножкой стула, стоял Ангус.
Миссис Уоллис схватилась за грудь:
— О! Вы нас напугали, милорд! Мы не знали, что вы уже вернулись…
Она оглядела комнату:
— Господи! Что здесь произошло?
— Спросите свою хозяйку, — мрачно ответствовал Хью.
— Но мы здесь ничего не трогали. Мы переставили мебель только в гостиной. И все получилось очень хорошо. Там стало намного красивее, если позволите мне высказать свое мнение.
Он уставился на домоправительницу:
— Вы ей помогали?
— Конечно, милорд. И Ангус, и Лайам тоже!
Ангус согласно кивнул.
Хью усталым жестом потер шею:
— Возможно, она позже спустилась, чтобы переставить мебель в этой комнате.
Миссис Уоллис принялась собирать осколки стекла, но, похоже, Хью не убедил ее.
— Не думаю, милорд. Миледи не лишена здравого смысла. — Она посмотрела на Ангуса: — Принеси помойное ведро, и поскорее.
Он кивнул и скрылся с ножкой стула на плече. Миссис Уоллис сказала, продолжая подметать с пола осколки стекла:
— Это было блюдо для конфет, которое ваша сестрица Фиона подарила вам на Рождество. Какая жалость!
Она помолчала, оглядывая комнату и качая головой:
— Неудивительно, что вы его опрокинули. Полная нелепость расставлять мебель подобным образом.
Хью прошел к низкому буфету, обогнув два стула, стоявшие спинка к спинке, и налил себе портвейна из графина.
— Черт ногу сломит. Кто же тут похозяйничал? — Он вдруг помрачнел, не донеся стакан до рта. Потом отхлебнул глоточек и задумчиво покачал головой: — Девочки не были в доме после моего отъезда?
— Нет. И это меня удивило. Обычно, когда вы уезжаете, они делают здесь остановку во время верховой прогулки.
Значит, это дело рук девчонок. Наверное, прокрались сюда тайком. Он не мог себе представить Триону за подобным занятием. Особенно в библиотеке. Но зачем им понадобилось передвигать мебель? Они, видимо, решили, что это его рассердит.
Так вот в чем дело. Они хотели, чтобы он пришел в ярость? Но на кого она должна была обратиться? Не думали же они, что он во всем обвинит Триону?
Но ведь так почти и случилось, признался Хью себе с досадой.
Вернулся Ангус с помойным ведром, и миссис Уоллис закончила уборку.
— Я разбужу Лайама, и мы приведем комнату в порядок, милорд.
— Нет. Оставьте все как есть.
Она обменялась взглядами с Ангусом:
— Ничего не трогать?
— Да. — Хью поставил стакан. — Отправляйтесь спать. Уже поздно.
— Но ведь вы только что приехали, милорд.
— Я и сам пойду вздремну. Девочек привезу завтра. Нам всем пора отдохнуть.
— Как прикажете.
Хью подождал, пока они уйдут, потом осмотрел столовую и гостиную. Здесь мебель теще была передвинута, если не считать самых тяжелых вещей, но в этих комнатах перестановка была удачной. Он попытался открыть дверь в смежную комнату, но не смог: что-то там застряло и помешало это сделать.
— Маленькие разбойницы! — пробормотал Хью и отправился наверх с лампой в руках. Утром он серьезно поговорит с девчонками. А пока пойдет к жене, ожидающей его в постели. Эта мысль не покидала его, и он настолько ускорил шаг, что почти побежал вверх по лестнице.
Хью приблизился к двери спальни и приостановился, чтобы перевести дух и умерить сердцебиение. Потом глубоко вздохнул, погасил лампу и осторожно открыл дверь. Лунный свет неясно струился в комнату и слабо освещал ковер у постели. Хью поставил лампу возле камина, разделся и подошел к постели.
Мгновение он стоял, глядя на Катриону. Ее длинные волосы веером раскинулись на подушках. От них исходило слабое сияние. Он и сам не знал, почему для него важно, что она лежит в его постели, спит под его одеялом… Что она его жена!
Он никогда не испытывал потребности жениться. Сестра его была замужем и, кажется, счастлива. Дугал расхаживал при встречах с ним с самодовольным и счастливым видом с тех пор, как стал мужем Софии. И даже их брат Грегор, считавшийся убежденным холостяком, женившись, тоже был счастлив в браке. Но Хью думал о женитьбе лишь в отдаленной перспективе, полагая, что это событие произойдет когда-нибудь в будущем, но не сейчас. Не сегодня и не завтра.
Когда оказалось, что он вынужден жениться на Трионе, Хью далеко не сразу понял, насколько изменится его жизнь — и внешне, и внутренне.
Все то, что доставляло ему радость прежде: дом, работа, лошади и даже чувства к дочерям, — теперь казалось важнее, потому что все это он хотел бы разделить с Трионой.
Она вздохнула, пошевелилась во сне и подложила согнутую руку под щеку. От этого движения простыня соскользнула, обнажив плечо, и лунный свет заиграл на ее кремовой коже.
Все тело Хью напряглось. Дрожащей рукой он приподнял с нее одеяло. Сноп лунного света теперь ласкал ее упругие груди, высвечивал очертания округлых бедер и ног. Во сне она нахмурилась и зарылась поглубже в подушку. Сердце его зачастило. Хью скользнул под одеяло и оказался рядом с ней.
Когда он привлек ее к себе, ее глаза широко распахнулись и в лунном свете показались ему темными и бездонными. С улыбкой, от которой его сердце сделало скачок, она обвила его шею руками.
— Добро пожаловать домой, — прошептала она. — Ты нашел кобылу?
Он приподнялся, опираясь на локоть, и провел ладонью по всей длине ее руки, а потом прикрыл рукой ее грудь.
Она ощутила волнение.
Он усмехнулся:
— Да, нам повезло. Она и жеребенок чувствуют себя нормально.
— Поздравляю.
Триона подложила руку под его щеку, и он поцеловал ее в ладонь, прикусив при этом кончики пальцев. Ее глаза потемнели. Он усмехнулся:
— Домой-то я пожаловал, но кто-то передвинул мебель в библиотеке. И я чуть не расшибся насмерть, наткнувшись на что-то в темноте.
— Что? Но мы там ничего не переставляли!
— Кому-то это понадобилось.
И тут она задумчиво прищурила глаза:
— Кажется, я догадываюсь.
— Точно. Поговорим об этом завтра. А пока что кто-то должен обработать мои раны.
Она приподнялась на локте. Их лица оказались вровень:
— Тебе больно?
Он пожал плечами и потер ее сосок большим пальцем.
Она прикусила губу.
Он попытался скрыть усмешку:
— Я, кажется, ударился и головой.
Триона подалась вперед и надолго прижалась губами к его лбу.
Хью закрыл глаза, купаясь в ее нежности. Он ощутил нарастающую тяжесть в паху, потом дотронулся до своей щеки:
— Вот здесь еще.
Она подалась вперед поцеловать его в щеку, и ее шелковистые волосы защекотали его руку.
— И здесь, — сказал он, дотрагиваясь до своей нижней губы.
Ее рука скользнула вокруг его шеи, и ее губы прижались к его губам.
И тут Хью потерял контроль над собой — самообладание покинуло его окончательно. И он овладел ею, горячей и сладостной, полной потребности в нем и желания. И это продолжалось до тех пор, пока у него не перехватило дух. Он овладел ею, потому что желал ее, нуждался в ней, хотел ее. Но главным было то, что она принадлежала ему.
Много позже, взмокшие от напряжения, они лежали рядом, и его руки обвивались вокруг нее, а ее ноги были переплетены с его ногами. Он нежно поцеловал ее в лоб и закрыл глаза.
Потом мягко соскользнул в теплые объятия сна, смутно сознавая, насколько необходимой она стала ему, как важна для его жизни и счастья. Он не был уверен в своих чувствах на этот счет, но в эту минуту, умиротворенный и измученный, был рад, что вернулся домой.
И пока что этого было вполне достаточно.
— Ты так и сказал ему? — спросила София, с возмущением глядя на мужа.
Дугал вздохнул. Всего минуту назад она источала улыбки и восторг по поводу того, что вернулась туда, где ей и следовало быть, — в его объятия.
Теперь же она уже не сидела, уютно расположившись у него на коленях, а стояла перед ним, уперев руки в бока, а ее синие глаза сверкали гневом.
— София, любовь моя, я вовсе не хотел, чтобы это прозвучало именно так…
София рубанула воздух рукой:
— Постой! Ты «нечаянно» сказал своему брату, что наилучший способ обеспечить счастье с молодой женой — это обращаться с ней как с лошадью?
Изложенный подобным образом, его совет и в самом деле звучал чудовищно.
Взгляд Софии приковал его к месту:
— И это было лучшее, что ты мог ему посоветовать?
— Ну, я не подумал, как это может прозвучать.
— А как насчет того, чтобы сказать Хью, что счастливая жена означает счастливый дом?
— Ты права, разумеется.
— Или что он должен потратить время на то, чтобы узнать ее получше, потому что обстоятельства столь неожиданно столкнули их?
— Это было бы хорошей мыслью…
— Или что ему следует позаботиться о том, чтобы ей было уютно в его доме, а иначе она будет чувствовать себя чужой? — Глаза Софии пылали огнем: — А о чем ты вообще думал? У тебя, мой друг, большое самомнение. Но человек ты на самом деле невежественный.
Шотландский акцент Софии усилился, а это было верным признаком того, что Дугал оказался в беде. Он широко развел руками:
— София, как только я это произнес, понял, что совершил ошибку. Но мне показалось, что Хью понравился мой совет. Потому, возможно, это и принесло определенную пользу.
— Ты навещал их в последнее время?
Дугал заерзал на стуле, размышляя о вполне довольном виде Хью в последние дни.
— Да, хотя порой трудно понять, как себя чувствует человек.
— Да ничего трудного в этом нет. Выглядят ли счастливыми Хью и его жена? Улыбаются ли друг другу? Держатся ли за руки?
— Ну, он часто на нее смотрит…
— И что бы это могло значить?
— Что он ею интересуется.
— Ну, это естественно! Он ведь на ней женился! Не так ли?
— Он был вынужден это сделать. Так сложились обстоятельства. А ведь Хью не собирался идти под венец.
— Как благородно с его стороны! — усмехнулась София. — Значит, он венчается с ней, привозит к себе в дом и начинает дрессировать, как своих лошадей. Прикажи заложить карету — мы сейчас же отправляемся к ним.
— Но Хью ведь обещал заехать за девочками чуть позже…
— Мы выезжаем немедленно. Вместе мы попытаемся исправить тот вред, что нанесла им твоя бесценная мудрость.
София собралась уже выйти, но Дугал оказался проворнее. Он подался вперед и схватил ее за талию, повернул к себе и снова усадил на колени. И удерживал в этом положении, хотя она казалась неподвижной и неподатливой.
— София, я не собирался навредить им.
— Но как у тебя язык повернулся давать подобные советы?
— Ты же знаешь, как он относится к своим лошадям — трепетно и нежно. Вот я и подумал, что такие чувства следует проявить и к жене, чтобы стать хорошим…
— Наездником?
— Я хотел сказать «мужем». — Дугал вздохнул: — София, я признаю, что выразился неудачно. Я только хотел ему сказать, что если он будет терпеливым и станет проводить с ней много времени, как он это делает со своими чертовыми лошадьми, тогда, возможно, ему удастся создать хорошие отношения в семье. Я понимаю, что наломал дров, но ведь я желал ему такого же счастья, какое обрел с тобой.
Выражение лица Софии отчасти смягчилось:
— Ты очень находчивый человек.
— И вдобавок самый счастливый, — ответил он, наслаждаясь тем, что она находится в его объятиях. Господи! Как ему недоставало ее! — Он захватил один из ее золотых локонов и пропустил сквозь него пальцы по всей его шелковистой длине. — О, София, — сказал он тихо. — Мне жаль, что я рассердил тебя, но я ужасно скучал…
Она фыркнула.
Он скрыл улыбку и поцеловал ее в щеку, добавив шепотом:
— Я только хотел, чтобы Хью нашел то, что смогли найти мы. Ты, Софи, — весь мир для меня.
Ее густые ресницы мягко прикрылись, и тело стало более податливым в его объятиях.
— Мы ведь счастливы? Правда?
Он снова поцеловал ее в кремовую щеку.
— Больше, чем я мог себе вообразить. Согласна? — Он прижался лицом к ее шее. — Я так скучал по тебе.
Она вздрогнула и, прильнув к нему, положила голову ему на плечо, и ее светлые волосы защекотали его шею.
— Я тоже по тебе скучала. Сожалею, что задержалась так надолго, но путешествие оказалось слишком тяжелым для бедного отца.
— Рад, что ему теперь лучше.
Он крепче сжал ее в объятиях.
На мгновение София замолчала, потом вздохнула и выпрямилась:
— Мне жаль, что я так вспылила и набросилась на тебя, но ты дал глупейший совет своему брату.
— Я это понял, как только произнес эти слова. Если бы ты была рядом, ты бы точно знала, что следует говорить в таких случаях, но тебя не было, а из меня советчик оказался никудышный.
Лицо ее приняло задумчивое выражение:
— Какие же у них отношения сейчас?
— Он гораздо больше захвачен чувством к ней, чем сознает. И похоже, с каждым днем все больше к ней привязывается. — Дугал помрачнел: — Но он опасается стать ближе к ней, сказать ей о своей любви. Ведь это очень обязывает. Согласись. А если им придется расстаться, как он первое время предполагал? Видимо, он опасается причинить тем самым боль и себе, и девочкам.
— Конечно. Он столько труда положил на то, чтобы защитить их от беспутной матери, что предпочел бы запереть в четырех стенах.
Дугал поцеловал ее ладонь:
— И это напоминает кое-кого хорошо мне известного.
— Да, но ведь ты тоже боялся увлечься мной, потому что считал, что столь сильные чувства могут вынудить тебя сдерживать твой характер. Однако этого не случилось. Вот и Хью похож на тебя. Не умеет себя обуздывать.
Дугал надолго погрузился в молчание.
— Было время, когда мы все обезумели от горя, вызванного общей утратой.
Внезапно в глазах Софии появилось скорбное выражение:
— Когда умер Каллум?
Горло Дугала сжала судорога. Он не мог выговорить ни слова, только кивнул. Его младший брат, любимец всего клана, бессмысленно погиб, а оставшиеся в живых пятеро братьев впали в отчаяние.
И их общая ярость вызвала столь сильные ветры, что они поднимали дома с фундаментов, вызывали такие сильные дожди, что ручьи выходили из берегов и превращались в бурные реки, сносившие строения, амбары и все, что попадалось на пути. Гром и молния обрушивались с небес, разя все, что двигалось, а за ними следовали ураган и смертоносный град.
Когда началась такая буря, это привело их в чувство, однако уже было слишком поздно. И никто из них не мог совладать со стихийными бедствиями… В период самого отчаянного буйства стихии Дугал нашел Хью, лежащего без чувств на парапете замка. Это всех их отрезвило.