На речных берегах - Семаго Леонид Леонидович 14 стр.


Нравились они уткам, камышницам и чомгам. Лебеди-шипуны иногда примерялись: не загнездиться ли? И жили бы долго богатые рыбой старицы, если бы не великая сушь 1972 года, которая превратила некоторые озера в болота. Тогда даже Дон к августу так отошел от берегов, что по просохшему дну можно было ездить на подводах. На обмелевших старицах ютившийся по уголкам телорез начал с непостижимой быстротой затягивать водное зеркало, выживая с него водоплавающих птиц. И становились живописные прежде озера зелеными лужайками, по которым нельзя было ни ходить, ни плавать, и единственной травой тех лужаек был колючелистый телорез, расцветавший к лету фарфорово-белыми цветочками.

Однако, превратившись в болота, бывшие русла сильных рек не стали гиблыми, безжизненными. Под колючей сплавиной жили такие лини и золотые караси, что в пору их нереста волнами бугрился щетинистый ковер телореза. Весной, пока этот ковер не успевал всплыть, здесь несколько дней паслись утки, лысухи и пролетные гуси, а летом единственными хозяевами становились болотные черные крачки, которые собирались на зыбкой луговине большой колонией, покинув бывшие владения. Телорез прекрасно держал птиц и их гнезда, которые могли подвергнуться здесь нападению только воздушных врагов: подобраться вплавь к ним не было никакой возможности. Но от опасности сверху плотной колонии обороняться легче, чем разрозненным поселениям в несколько гнезд.

На какой реке нет летом этих изящных, в строгом черном наряде птиц? Черная крачка легка в полете, хотя на суше из-за длинных крыльев кажется крупноватой, а весит меньше скворца. Плавучая трава телорез не тонет под такой тяжестью, и кустик держит не только птицу, но и кладку из трех яиц, а потом и троих птенцов. Гнездо можно в расчет не принимать, потому что оно хорошо держится на плаву, будучи сложено из кусочков стеблей и листьев водяных трав. Времени на такую плосковерхую постройку тратится немного. Правда, она все время подновляется, пока служит гнездом и домом птенцам.

Яйца под наседкой в таком гнезде лежат не на сухой подстилке, а на постоянно сырой поверхности кучки-плотика. На этой же сырости лежат и птенцы. Поначалу они одеты густым, плотным пухом, который защищает малышей от намокания. Воды они не страшатся, и когда в колонии возникает серьезная тревога, птенцы по команде взрослых смело спускаются с плотика и отплывают от него в сторонку, умело затаиваясь под листиками, под травинками, а когда звучит успокаивающий отбой, быстро возвращаются домой и, лежа на гнезде, ждут родителей с кормом.

Подрастая и одеваясь пером, птенцы начинают побаиваться родной стихии, которая спасала их в раннем детстве. Лежат они, предоставленные сами себе, потому что все взрослое население колонии занято добычей корма. Порой даже некому подать сигнал тревоги. Подростки тяжелеют не по дням, а по часам, и напитавшийся водой плотик оседает все глубже. В первые дни крачка отдает корм, становясь на гнездо, но потом от ее добавочной тяжести плотик тонет, и птица отдает стрекозу или головастика, не опускаясь на полузатопленную опору, а повисая перед ней на крыльях, как это делает ласточка-касатка. Отдав добычу, родители подкладывают под птенцов то, что можно подобрать или сорвать рядом. Они дергают соседние травинки, добавляя к силе маленьких ног подъемную силу полностью развернутых крыльев. Бывает, что и птенец, глядя на усердие матери, сходит с плотика и старательно дергает рядом с ней размочаленный лист телореза, помогая себе крылышками. Но если ему удается оторвать этот лист, то он его там же и бросает. Возвратившись на гнездо без ноши, птенец словно испытывает какую-то неудовлетворенность незавершенным действием, дотягивается клювом до какого-то обрывка, кладет его себе под ноги и, довольный, ложится на плотик. Понятно, что птенцы на таких гнездах не засиживаются и покидают их еще с остатками пуха на голове.

Обретая крылья, молодая крачка не просто обретает способность к полету и власть над воздухом, она становится не знающей усталости в полете птицей, и кажется, что опускается она на бережок, на коряжку или заломленный камыш не для отдыха, а только для того, чтобы перебрать, почистить перья, выдернуть линные перышки — так скорее растут новые, постоять немного в полудреме, пока сыта. Черная крачка — обитательница тихих вод, но ее жизнь — полет. Она то разгоняется сильными ударами остроконечных крыльев до предельной скорости и соединяет ее со скоростью свежего ветра, то мерно взмахивает крыльями, чтобы только не упасть, может мгновенно остановиться в воздухе и вертикально опуститься к поверхности воды, изменить направление полета на сто восемьдесят градусов.

Охотясь на летающих насекомых, крачка не гоняется за ними, а подобно щурке и другим охотникам такого же ранга берет добычу кончиком тонкого клюва в рассчитанной точке траектории. Она может аккуратно снять с камышинки голубую стрекозу-стрелку, с качающегося колоса — хлебного жука-кузьку, поймать в сильный ветер стремительного слепня, взять с мелкой волны комарика-звонца. В отдельные дни не только крачки, но и множество других птиц кормятся у воды этими комарами.

В разгар своего лёта звонцы, словно неведомая напасть, могут вызвать если не страх, то смутную тревогу или беспокойство, как любое неожиданное нашествие. Тихими вечерами над маленькими островками, над куртинами ивняков, над высокими береговыми деревьями и просто над ровными местами поднимаются нетающие, нерасплывающиеся темные дымы. Они не висят неподвижными сгустками, не подчиняются дуновению закатного бриза, не отрываются от вершин, но ежеминутно меняют очертания. Их движение можно сравнить с горением оплывшей свечи у открытого окна, когда пламя то вытягивается длинным языком вверх, то оседает, становясь в несколько раз шире, извивается и колеблется в разные стороны от легкого сквозняка, но не гаснет. Так бьется и огромное «пламя» комариной сверхстаи в своем непонятном танце под аккомпанемент однотонного звона. Стрижи, береговушки, крачки вьются в этих звенящих смерчах, и вся масса птиц повторяет движения комариного облака. Днем те комарики прячутся в траве, в листве деревьев или просто стоят на воде.

Кормят черных крачек не только родное болото, река и луг. Летают они на ближние и дальние поля, когда начинает наливаться хлебный колос и на незрелое зерно наседают шестиногие враги урожая. Не ведая усталости, реют они над бегущими, желтоватыми волнами, снимая в неуловимое касание одного жука за другим. Когда на песках вылетает мелкий летний хрущ, спешат туда. В отношении рыбешки ни в чем серьезном не замечены: подбирают полусонных мальков, которым уже не суждено стать взрослыми рыбами, промышляют вместе с другими крачками и чайками на нерестилищах уклеи. Последнее им лишь в заслугу поставить можно: уклея сама немало чужой икры истребляет. Из воды вылавливают тех, кто плавает сверху, кого можно взять клювом, не ныряя: мелких головастиков, разных плавунцов, клопов-гладышей, но чтобы серьезно охотиться на малька, этого ни-ни.

Еще до подъема молодняка на крыло, в середине июня, взрослые крачки начинают линять. Сначала неясная седина появляется на их угольно-черных головках, потом белеют лоб, затылок и щеки, и на темени обозначается плоская шапочка с короткими ушками. Белизна переходит на горло, на грудь, и в таком пестром наряде без смены полетных перьев крачки покидают верхний Дон.

Слетки быстро расстаются с родителями. В большие стаи не собираются, но и в одиночку не держатся. Кочуют по большим рекам, по их притокам, по маленьким степным прудикам, словно разведчики, приглядывая место, где можно будет поселиться самим, если придется оставить родную колонию. Вынырнут на бреющем полете из перегретого степного марева, пронесутся над водой, глядя на свои отражения, и снова исчезнут в дрожащем воздухе. Полетав над полем, возвратятся искупаться. Поплещутся, трепыхая крыльями, откинув поднятую голову к спине, и опять унесутся в горячую даль.

Черные крачки более верны месту, чем другие, болотные крачки, белокрылые, которые ежегодно селятся на новых лиманах, озерах и болотах, давая возможность прежним «отдохнуть» от своего присутствия. А черные лишь время от времени переселяются на соседние старицы, затоны, на зарастающие мелководья.

Никто не видел, как прилетают крачки на Дон, потому что появляются они темной майской ночью и только слышны их резкие голоса в безлунном небе. Ночью и улетают взрослые, в разгар лета, тихо, без переклички, чтобы молодняк следом не увязался. 

Коршун

 У берега затона стоит рыбацкая плоскодоночка. Рыболов, пригнув пучок камыша, сел на него, чтобы не уплыла лодка. Но она и без этого не сдвинется с места. Висят над рекой и лесом дырявенькие облачка, не шевелится лист на осинах, разомлев от жары, сидят на проводах ласточки-береговушки, замерла на кончике удилища синекрылая стрекоза-красотка. Неподвижны поплавки, словно и под водой все замерло, как в сонном царстве. Около лодки, в воде, белеет кверху брюхом помятая щучьими зубами плотвичка. Эту истерзанную, с откушенным хвостом и побелевшими глазами рыбешку заметила темная хищная птица и уже давно ходит над затоном широкими кругами, то поднимаясь над высокими ольхами, то опускаясь к воде, словно пытаясь заглянуть в лицо рыболова под надвинутой шляпой: спит он или не спит. Остановили свою сумасшедшую беготню блестящие жуки-вертячки, не скачут между лопушками длинноногие водомерки, камышевка горланит за спиной, и птица, наконец, осмеливается. Круто спикировав с виража, она выхватывает плотвичку из воды и, торопливо замахав крыльями, набирает высоту.

Не собственный голод заставил коршуна пойти на риск и взять добычу из-под руки человека. Поднявшись со своей находкой почти под самое облачко, он завершает последний виток высотной спирали и планирует к заречной дубраве, где его гнездо и птенцы. Есть, конечно, и самому хочется, но долг не позволяет проглотить рыбешку целиком. И он, крепко держа плотвичку в когтях, отщипывает на лету только кусочки от ее костлявой головы. Снизу кажется, будто несет птица серебристую игрушку, то и дело поднося ее к глазам, чтобы полюбоваться, пока не отдала детям. От крупной рыбы можно оторвать кусок и побольше, но не такой, чтобы обделить птенцов.

Оперение коршуна коричневое, а голова белесая, словно седая, ноги желтые, и лишь остро заточенные когти и крючковатый клюв совершенно черные. От всех темноперых хищников своего роста в полете или сидя отличается треугольной вырезкой на конце хвоста. Во взгляде светлых с желтинкой и оранжевой искоркой глаз ни суровости, ни злости, а скорее любопытство и какая-то простота.

Голоса тоже у других хищных птиц такого нет: негромкий, дрожащий свист, который любят перенимать скворцы. Порой в нем звучит явный оттенок нежности, неназойливая просьба, согласие. А клюв все-таки крючком, остры когти. И у одетых в белый пух темноглазых птенцов такие же клювы, такие же когти, что выдает их будущие наклонности: вегетарианцами из таких не вырастают.

Каковы же дела и повадки этого хищника? Серые цапли позволяют ему жить в своих колониях. В больших цапельниках одна, а иногда и две семьи коршунов живут за счет птичьей общины, подбирая с земли оброненную и потерянную при кормежке рыбу, обреченных птенцов цапель, выпавших из гнезд. К этому хищнику довольно равнодушно относятся серые вороны. Под его гнездом устраивают свое жилье воробьи. Эти маленькие нахалы хорошо отличают его от других хищников и в неволе: они смело залетают в клетки и вольеры к коршунам.

Мирные птицы за серьезного или опасного врага коршуна совсем не принимают. Как-то в колонии ласточек-береговушек раздался сигнал тревоги, и все ее население — более тысячи ласточек — мгновенно взвилось над обрывом, спеша набрать высоту. Но тут же все возвратились и спокойно принялись за прерванную работу: из-за бугра выплыл темный силуэт с вильчатым хвостом. Наверное, подавшая сигнал птица в спешке не разглядела этот хвост.

Только когда птичий молодняк покидает гнезда, отношение родителей к коршуну на несколько дней изменяется, они как бы перестают доверять ему. Грачи летят навстречу и гонят прочь, сороки делают то же самое. А туда, где верещат сборища скворчиных семей, он и сам не полетит. Понимает, что взять скворчонка из стаи — немыслимая затея, что если и удастся схватить, то не дадут унести, отобьют живого. В воздухе коршун и вовсе никого поймать не может. Он робок перед уткой, защищающей утят на воде. Однако в утиное гнездо, оставленное наседкой без присмотра, может заглянуть и полакомиться яйцами. Такое бывает редко и лишь тогда, когда человек по неосторожности спугивает насиживающую утку.

Зато он великолепно ловит сусликов, особенно подростков, когда те покидают родительские норы и начинают расселяться. Этих дней не пропустит ни один коршун, в охотничьих угодьях которого есть суслиные поселения. День-деньской плавает над ними хищник, относя к гнездам легкую и вкусную добычу. Насекомых разных ест: жуков, кузнечиков. А чаще всего парит над рекой, высматривая в траве мертвую рыбешку и собирая ее, прежде чем она разложится. Весна отдает ему печальные жертвы зимы. Когда вытаивают из-под снега погибшие в лесных урочищах кабаны и олени, находит их ворон, а потом присоединяется к нему и коршун.

Из хищных птиц своего роста коршун наиболее доверчив к человеку, хотя подвергался необоснованным гонениям больше других, расплачиваясь за предрассудки и чужие провинности. Пока поддерживалась культура охоты, коршуны встречались на самых маленьких речках. Когда же началось массовое истребление хищных птиц, будто бы приносящих урон охотничьему хозяйству, первыми под выстрелы угодили из-за своей доверчивости коршуны. Унес ястреб со двора цыпленка — коршун. Поймал болотный лунь на пруду утенка — коршун. Выхватила из реки скопа язя или щуку — коршун! Не повезло растяпе-охотнику на утренней зорьке, а хочется унести какой-нибудь трофей, что делать? Коршун на охоту вылетает рано: солнце едва поднялось, еще не вся роса упала на траву из тумана, а он уже летит над сонной рекой. Несколько взмахов и короткое планирование — удобная мишень. Хорошо, что за годы преследования коршун не утратил до конца врожденной доверчивости. Он безбоязненно парит у многолюдных набережных, пристаней и причалов, где можно выхватить из воды снулую рыбешку. Весной вместе с чайками и грачами он неотступно следует за тракторами в поле, где умеет первым схватить вывернутую лемехами полевку или мышь. Собираясь стаями перед отлетом у звероводческих ферм, коршуны, подбирая отбросы, действуют еще смелее, чем галки и вороны. И даже гнезда коршуны могут строить на виду у людей, и не всегда на самом верхнем этаже деревьев.

Нетороплив плавный полет коршуна. Широкие и длинные крылья нащупывают малейший ток воздуха вверх, используя его для подъема. Гонщик из него плохой, а парит он превосходно. В летний ветреный день, зависнув над плотной лесной полосой, коршун так и плавает из конца в конец на гребне воздушной волны, отраженной от высокой стены деревьев. Он выравнивает скорость своего падения со скоростью набегающего потока воздуха и, не тратя усилий, просматривает километровый участок поля: кого-нибудь да заметит. Осмотрев одно поле, перелетает к другому, потом возвращается снова.

Когда над раскаленными степными склонами перегретый воздух, как по трубе, уходит в белесое небо, в несколько минут, ни разу не шевельнув крылом, коршун поднимается по крутой спирали на такую высоту, что делается едва различимым с земли. Весной прилетает рано, как только вскроются реки, и рано, в августе, улетает, пока не начались затяжные осенние дожди, пока много солнца, пока горяча земля и долог день. Зачем махать крыльями тысячи километров, когда через степи, великие пустыни и горы воздух сам донесет до нужного места.

Перед дальней дорогой линяют эти птицы. У них в полете видны неширокие щели, зияющие в крыльях на месте выпавших перьев. Но никакой разницы в движениях и скорости полета взрослых птиц и молодых с целыми крыльями не заметно. Природа очень тонко отрегулировала последовательность смены перьев — так, чтобы ни на час птица не теряла власти над воздушной стихией.

Гнезда коршуны строят не очень искусно. Сложат на дубе, на ольхе помост из прутиков, выстелят его кое- какими обрывками и лоскутками. Коряво, но довольно прочно. Гнездо первого года невелико, и обычно хвост насиживающей самки виден снизу. Через год, если вернутся, если дерево выстоит, могут занять прежнее гнездо, подстроив его немного. Могут уступить другим хищникам, а себе построить новое, могут сами занять бесхозную постройку в подходящем месте.

Назад Дальше