С минуту Стивен пытался успокоить себя. Он решил, что ему лучше спуститься на землю. Конечно, ему хотелось порадовать своего друга, но, в конце концов, ради этого не стоило рисковать жизнью. Однако все было не так просто. Для того чтобы нащупать ветку под ногами, нужно было посмотреть вниз, но он знал, что теперь это ему не по силам. «О боже, – прошептал Стивен, обращаясь к дереву, – что же делать?» Ничего не предпринимая, он замер на месте. Он весь обратился в слух, пытаясь уловить малейший успокаивающий звук с земли. Хотя бы пение птиц. Но здесь, наверху, ничего не было слышно, даже шума ветра. Стивен мельком успел отметить, что сейчас он полностью сосредоточен на настоящем, целиком поглощен данным моментом. Все очень просто: если его отвлечет какая-нибудь посторонняя мысль, он упадет с дерева. Потом он подумал: с меня хватит. Я не хочу больше лазить по деревьям. Хочу заняться чем-нибудь другим. Снимите меня, остановите этот кошмар.
Над его головой раздался шорох, но он не стал смотреть вверх. Это спускался Чарльз, чтобы выяснить, что с ним происходит.
– Ну же, Стивен, – позвал он, – давай, сверху вид еще лучше.
Стивен ответил осторожно, чтобы слова своей силой не отбросили его от дерева.
– Я застрял, – пробормотал он, упираясь зубами в кору.
– О боже, – воскликнул Чарльз, оказавшись на одном уровне с ним, – да ты весь мокрый.
– Не мельтеши вокруг так быстро, – прошептал Стивен.
– Это дерево очень надежно. Я лазил наверх десятки раз, с досками, вещами, даже стульями.
Стивен накренился, и Чарльз схватил его за руку. Запах леденцов не прибавил Стивену уверенности.
– Смотри, видишь эту ветку? Возьмись за нее и подтягивайся, пока не сможешь протянуть ногу, затем обопрись на колено и перебирайся сюда…
Указания сыпались из Чарльза одно за другим, и Стивен понял, что ему ничего не остается, как выполнять их слово в слово. Бесполезно было говорить, что он хочет спуститься, любой спор в нынешнем положении стал бы для него последним. Сейчас ему нужно было кому-то довериться. Поэтому он пополз вверх, действуя руками и ногами в точности так, как ему было сказано, изо всех сил стараясь ничего не перепутать. Лишь время от времени он вставлял вопросы:
– Чарльз, хвататься правой рукой или левой?
– Правой, дурачок!
Стивен фиксировал взгляд только на той ветке, за которую брался рукой или на которую ставил ногу. Он не мог бы сказать, где сейчас находится Чарльз, и ему не хотелось смотреть. Где-то над его головой все время раздавался бесплотный голос, подгонявший его своими презрительными указаниями:
– О господи! Да не рукой, ставь ногу, ты, дубина!
Несколько раз во время этого подъема Стивен говорил сам себе: не всегда же я буду ползать по деревьям. Когда-нибудь я займусь чем-нибудь еще. Но он уже не был в этом уверен. Он знал, что пока ему оставалось только взбираться наверх, предоставив всему прочему идти своим чередом. Когда-нибудь он, может, вернется, а может, и не вернется к прежней жизни. Но было что-то еще, настолько ужасное, что он даже не мог осмыслить, что именно. Наконец пришел момент, когда Стивен пролез через круглую дыру в непрочной деревянной платформе. Она представляла собой площадку примерно метр на полтора без всяких ограждений. Первые минуты он мог только лежать на ней лицом вниз, подавляя всхлипывания, которые рвались из его горла.
– Ну что, как тебе здесь? – то и дело обращался к нему Чарльз и добавлял: – Хочешь лимонаду?
Придя в себя, Стивен медленно, чтобы под ним не провалилась платформа, поднял голову и огляделся. Он по-прежнему лежал, прижавшись ладонями к доскам. Под ним расстилался весь лес, а за лесом, милях в пяти, там, где кончались поля, виднелся город, в котором Стивен останавливался днем. На западе садилось величественное солнце – цветной вихрь, приглушенный пылью, что висела в долине Темзы, в семидесяти милях отсюда. Чарльз, развалившись на кухонном стуле, гордо следил за тем, как Стивен озирается по сторонам. Бутылка лимонада, которой он болтал, зажав между большим и указательным пальцами, была почти пустой. Рядом с ним на решетчатом ящике из-под апельсинов стоял бинокль, свеча в подсвечнике и лежала коробка спичек. В самом ящике находилась стопка книг: две с рисунками и названиями птиц, различные детские приключенческие истории, несколько книг из серии про Уильяма и, без особого удовольствия заметил Стивен, его собственный первый роман. Чарльз жестом указал ему на второй стул, но Стивен предпочел не рисковать. Вместо этого он подальше отодвинулся от края отверстия в полу, через которое они влезли на платформу.
Под выжидательным взглядом друга Стивен в конце концов вынужден был сказать:
– Очень хорошо. Просто здорово.
Чарльз передал ему бутылку, и Стивен, который собрался сыграть роль воспитанного гостя до конца, сделал из нее большой глоток. Его рот наполнился соленой, выдохшейся жидкостью, по вкусу напоминающей кровь, только гуще и холоднее. Здравый смысл подсказывал Стивену, что ее лучше выплюнуть. Однако он протолкнул ее внутрь, стараясь сдержать рвотные позывы, потому что заметил у себя под ногами незакрепленный конец доски.
Чарльз покончил с тем, что оставалось на донышке.
– Это я сам приготовил, – заметил он, засовывая бутылку между книгами. – Хочешь знать, из чего?
Мысль, которая наводила на Стивена ужас, пока он взбирался наверх, снова вернулась к нему. Он подумал о том, что ему предстоит спуститься вниз.
– Скажи-ка, – речь его звучала быстро, голос стал тоньше от страха и тошноты, – зачем ты ведешь себя как ребенок? Что мы вообще здесь делаем?
Несколько мгновений Чарльз не отвечал, склонившись над ящиком из-под апельсинов, возможно поднимая упавшие книги. Стивену не было видно, что он там делает. Может быть, он спросил именно то, о чем следовало молчать? Сейчас он целиком зависел от помощи Чарльза, поэтому очень важно было не обидеть его, по крайней мере пока они не спустятся вниз. Чарльз встал и опустился на колени рядом со Стивеном. На лице его играла улыбка.
– Хочешь, покажу, что у меня в карманах? – Первой на свет появилась рогатка. Чарльз сунул ее в руки Стивену. – Это ореховая. Самая лучшая.
За рогаткой последовало увеличительное стекло, овечий позвонок и перочинный нож с десятком или даже больше различных лезвий. Пока Чарльз открывал каждое из них и объяснял его назначение, Стивен внимательно изучал лицо друга, стараясь отыскать на нем следы усмешки, смущения, словом, признаки взрослого человека. Но голос Чарльза звучал ровно, на лице отражалась сосредоточенность, с которой он входил во все Детали. Также у него нашлись старомодные мятные леденцы, слипшиеся на дне бумажного пакетика, змеиная кожа большего, чем обычно, размера, сушеный тритон и стеклянные шарики. Один из них, который Чарльз положил в руку Стивену, был большой и молочно-белый внутри.
Чтобы проявить интерес, Стивен спросил:
– Где ты его взял?
Ответ прозвучал быстро и вызывающе:
– Выиграл, – и Стивену не захотелось спрашивать, где именно.
Были там еще подшипник, игрушечный компас, кусок веревки и две пустые коробки из-под фотопленки, рыболовный крючок, воткнутый в кусок пробки, птичье перо и два овальных куска гальки.
Глядя на эти богатства, разложенные на досках, и не зная, что он должен сказать, Стивен не мог избавиться от впечатления, что ему демонстрируют результаты тщательно проведенного исследования. Все это выглядело так, словно его друг провел много часов в библиотеках, усердно изучая труды авторитетных специалистов, чтобы выяснить, что именно мальчики определенного возраста и типа носят в своих карманах. В результате его выбор вещей был слишком правильным, чтобы казаться убедительным, в нем не чувствовалось личной заинтересованности, отчего все это немного смахивало на подделку. На какое-то мгновение замешательство в душе Стивена пересилило головокружение.
Кроме того, какой мальчишка сам предложит вывернуть свои карманы? Стивен бросил взгляд на запад. Яркий блеск гас, исчезая из виду, и свет стал меркнуть. Листья на немногих ветвях, оставшихся у них над головой, дрожали. Он мучительно искал что сказать. Причуды сорокадевятилетнего второклассника были ему невыносимы, но и расстраивать его Стивену не хотелось. Наконец он произнес:
– Ты счастлив, Чарльз?
Чарльз запихивал свои богатства обратно в карманы, примерно в том же порядке, в каком они были предъявлены. Закончив, он быстро встал и широко взмахнул рукой. Стивен съежился на досках, стараясь удержать их в равновесии.
– Смотри! Это фантастика! Ты не понимаешь, это
фантастика!
– Ты хочешь сказать, вид?
– Да нет, дурачок. Смотри… – Чарльз достал из кармана рогатку и теперь прилаживал кусок гальки в кожаное гнездо. – Гляди.
Он повернулся лицом к солнцу и отвел руку с камнем за голову, так что резинки растянулись на длину двух локтей. Чарльз застыл в этом положении на несколько секунд, очевидно, для большего эффекта. Воздух вокруг них сгустился, и Стивену стало трудно дышать. Затем, сопровождаемый резким щелчком резины о дерево и коротким, тонким жужжанием, камень вылетел с платформы и, взмыв высоко, стал стремительно удаляться, на мгновение задержавшись четкой черной точкой на фоне красного неба. Еще не начав снижаться, камень исчез из виду. Стивен предположил, что камень перелетел через лес и упал на ближайшем поле, в четверти мили от них.
– Хороший выстрел, – сказал он с энтузиазмом. Он колебался, не следует ли ему заметить, что уже начало темнеть.
Чарльз все еще стоял, уперев руки в бока и глядя вслед улетевшему камню, когда снизу сквозь деревья до них донесся слабый звук колокольчика.
– Пора обедать, – заявил он и, шагнув к отверстию, стал спускаться. Когда он снова заговорил, над полом платформы виднелась только его голова. Трудно было решить, то ли он тщательно имитировал нечеткую речь, то ли она вошла у него в привычку. – Это просто… тут главное, как отпустить…
Стивен был так растерян и его так тошнило от страха, пока он полз к отверстию в полу, что он без возражений слушал, как его друг рассуждает о технике стрельбы из рогатки. Добравшись до края, он с замиранием сердца приготовился спускаться. Руки его дрожали, лимонад поднялся к горлу. Чарльз слез вниз еще на полметра и остановился. Смех его, казалось, был почти истеричным. Наконец он взял себя в руки, вытер глаза, посмотрел вверх на Стивена и снова расхохотался.
– Ну а теперь делай все, что я скажу, или тебе крышка!
* * *
В конце этого дня, в течение которого он чуть не погиб в автокатастрофе, познакомился с человеком, едва не раздавленным насмерть, пережил приставания бродяг и чудом не свалился с дерева, Стивен почувствовал, что нуждается в горячей ванне. Тельма сказала, что ей нужно еще кое-что прочитать и она не против, если они немного повременят с едой. Стивен отмокал в длинной ванне в викторианском стиле, зажатой под наклонной крышей в туалетной комнате для гостей. В голове его не было ни мыслей, ни воспоминаний. Он думал только о полосках ряби на поверхности воды – волнах, поднятых его сердцебиением. Его собственное колено вздымалось перед ним, подобно мысу в морском тумане. Кожа на кончиках пальцев собралась складками. Стивен закрыл глаза и погрузился в полудрему, время от времени поворачивая ногой кран с горячей водой.
Когда он наконец спустился вниз, Тельма читала физический журнал. Она сидела, расставив локти, за обеденным столом, на котором стояло всего два прибора. Дверь и окна были по-прежнему распахнуты, но теперь за ними сгущалась темнота, откуда доносилось пение сверчков. После того как Тельма принесла из кухни еду, она объяснила, что Чарльз уже поел и ушел спать и что обычно он ложится в девять.
– Сегодня он задержался из-за тебя.
Эти слова могли послужить Стивену прекрасным поводом задать множество вопросов и завести разговор о неважном умственном состоянии Чарльза. Однако он был рад, когда Тельма передала ему нож и попросила нарезать мясо. Они поговорили о том, как лучше готовить молодую баранину. Тельма пребывала в хорошем настроении. Несколько недель, проведенных на свежем воздухе, долгие послеобеденные часы, посвященные ухаживанию за садом, и возможность работать над темой, выбранной по желанию, наполняли ее радостью. Ее босые ноги издавали приятный шаркающий звук по каменному полу, пока она носила из кухни в столовую салат, картофель и стеклянные бутылки с уксусом и оливковым маслом. На ней была мужская рубашка без воротника, заправленная в широкую юбку. Вокруг шеи висели раскрашенные деревянные бусы, купленные, возможно, в магазине игрушек. Она все еще носила тугой узел волос на затылке, приличествующий преподавателю физики. Между ней и Стивеном снова витал былой дух секретной доверительности. Хорошо было жить в глухом углу и принимать приехавшего погостить друга. Более того, они были взволнованы, поведение Чарльза придавало им чувство раскованности. Тельма могла больше не таить это в себе. Она налила в стаканы бургундского. Воздух был напоен беспредельным великодушием, и Стивен, сделав хороший глоток вина, раскаялся в своих подозрениях. Если бы он только знал, чего на самом деле хочет, кем бы он на самом деле хотел быть, он легко сумел бы добиться всего.
Пятнадцать минут спустя Стивен осуществил принятое им много недель назад решение и рассказал Тельме о том, что произошло с ним на проселочной дороге в Кенте. Заканчивая свое повествование, он представил дело так, будто очнулся в кресле у камина в доме Джулии. Тельма давно сердилась на них за разрыв, по ее словам, она была не прочь как следует стукнуть их лбами друг об друга. Стивену не хотелось беспокоить ее описанием их временной, несерьезной близости. Все остальное он пересказал в мельчайших подробностях, вплоть до ощущения сдвига во времени, до своей уверенности в том, что ему было знакомо это место, до описания того, как велосипеды стояли рядом под дверью паба, – и он во всех деталях изобразил, какие это были старомодные модели, рассказал о том, как он узнал молодую пару за столом и знакомые жесты отца, и о том, как его мать смотрела прямо на него и все же сквозь него, словно его там и не было, и о своем ощущении падения, которое он пережил, возвращаясь к дороге, о чувстве скольжения по чему-то, напоминающему желоб.
Тельма, слушая Стивена, равномерно продолжала есть и, когда он закончил, не остановилась, пока ее тарелка не опустела, и лишь потом спросила, что было до и после этого приключения, о чем именно он тогда думал. Стивен описал свою поездку на поезде, которую припомнил с трудом, и сказал, что, кажется, он думал тогда о работе подкомитета. А после? Но то, что произошло после, Тельме знать было не обязательно. Они с Джулией поговорили о разных пустяках, сказал он, дважды ставили чайник и съели испеченный Джулией пирог. А потом он отправился пешком на станцию, успел на лондонский поезд и поужинал у знакомых.
– И что ты обо всем этом думаешь? – спросила Тельма, наливая вина.
Он пожал плечами и рассказал о том, как ему удалось узнать, что у его родителей когда-то были новые велосипеды.
– А они помнят этот паб?
– Мать не помнит. А отец не смог даже вспомнить велосипедов.
– Но ты не рассказал им о своем приключении?
– Нет. Мне не хотелось. Это выглядело бы так, словно я подслушивал важный разговор.
– Возможно, они говорили о тебе.
– Может быть.
– Но ты так и не сказал, что ты об этом думаешь, – заметила Тельма.
– Не знаю. Очевидно, здесь что-то связано со временем, с возможностью видеть сквозь время. А раз ты в курсе всех этих теорий… Она захлопала в ладоши.
– Ты едешь за город, переживаешь видение, или галлюцинацию, или что-то подобное, и что же ты делаешь? Обращаешься за советом к специалисту, разумеется! Причем не меньше чем к ученому-физику. Ты униженно явился к оракулу, которого сам же втихомолку презираешь. Почему бы тебе не обратиться к кому-нибудь из ваших модернистов?
Но Стивен привык к подобным выпадам.
– Да ладно тебе, Тельма. Признайся, что тебя распирает от желания прочесть мне лекцию. Тебе не хватает здесь студентов, пусть даже самых бездарных. Ну, давай послушаем. Так что же сегодня принято говорить о времени?
Несмотря на хорошее настроение, Тельма, казалось, без особой охоты приступила к привычному уроку. Может быть, она подозревала, что ему лень думать самому, а может, берегла идеи для своей книги. По крайней мере, поначалу она говорила быстро, словно старалась отделаться. Лишь позже она воодушевилась.