– Вы садитесь, я сейчас...
Марта села в машину, а Серафима вернулась в дом. Видно, что-то забыла... Марта была заинтригована. И чтобы хоть как-то удовлетворить свое любопытство, вытащила из крепления талон техосмотра. «Скворцова С. Э.». Знакомая фамилия...
Серафима села за руль и уверенно повела свой «Мерседес» в ночь.
– Волнуешься? – спросила Марта.
– Очень!
– А отец за тебя волнуется?
– При чем здесь отец? – встрепенулась Серафима.
– Он человек состоятельный?..
– При чем здесь это?
– Значит, состоятельный... А Стас твой – не очень, так я понимаю?
– Для меня это не имеет значения!
– Я рада за тебя, моя девочка. В любви все равны, и хорошо, что ты это понимаешь... Но твоему отцу не нужен такой зять, я угадала?
– Да... И про отца вы догадались?
– Его зовут Эдуард?
– Да, Эдуард Витальевич... Вы что, его знаете?
Серафима была очень взволнована. И хотя это не очень отражалось на качестве вождения, Марта все же предложила ей поменяться местами. Девушка согласилась.
– Так вы знаете моего отца? – повторила она свой вопрос.
– Точно не скажу, но все может быть...
– Так, может, вы нарочно?.. Может, вы все это подстроили?..
– Что подстроили?..
– Стаса похитили, вот что!
– Никита похитил Стаса, а я похищаю тебя. Какая глупость!.. Поверь, если я и знаю твоего отца, то не с той стороны, чтобы помогать ему...
– А с какой стороны вы его знаете?
– Ты когда в последний раз его видела?
– Еще в мае, месяца три назад... Мы от него сбежали...
– Где он сейчас? Что с ним?
– Понятия не имею...
– Скучаешь?..
– Не знаю... Он меня не любит...
– Ты еще очень молода. В твоем возрасте девушки часто думают, что родители их не любят...
– Он меня очень сильно оскорбил...
– Бывает... У тебя есть мама?
– Нет, она умерла... У отца любовница. Мы друг друга ненавидим... Диана – настоящая женщина! – хмыкнула Серафима.
Нетрудно было различить какой-то подвох в ее восклицании.
– В каком смысле?
– В том, что настоящая женщина должна разрушить дом, спилить дерево и сожрать дочь...
– А зовут ее Диана, – уточнила Марта.
– Да.
Последние сомнения отпали. Скворцов Эдуард Витальевич и его любовница Диана – именно с этой парочкой и пришлось им с Никитой иметь дело на островах... Сейчас господин Скворцов должен был «отдыхать» на действительно необитаемом острове. Хотя, скорее всего, оттуда его уже вытащили. Если задаться целью, то найти его не проблема. А его должны были искать...
Они доехали до города, но машину Никиты так и не встретили. Обратно возвратились несолоно хлебавши. Оставалось только гадать, куда подевались их мужчины...
Глава восьмая
Никите приходилось путешествовать в «столыпинском» вагоне. Но по сравнению с теми условиями, в которых он находился сейчас, арестантский поезд мог показаться верхом совершенства. Сначала его долго везли в багажнике легковой машины, затем какое-то время он валялся в каком-то сарае, потом снова дорога – в фургоне грузовика, вместе с другими несчастными, среди которых, возможно, находился и Стас. Но Никита ничего не мог видеть, а слышал – только нечленораздельные мычания пленников. Он был связан по рукам и ногам, во рту кляп, на голове пыльный мешок. За несколько дней в таком положении он запросто мог заработать гангрену, но, судя по всему, похитителям не нужен был труп, поэтому его периодически развязывали, предварительно сделав усыпляющий укол. Сны были недолгими, мучительно тяжелыми, но для Никиты они казались спасением от нескончаемого скрежета собственных нервов...
Сначала ему едва не проломили голову, чтобы вывести из игры. После он сам ломал себе голову размышлениями над своей участью. Кому понадобилось его похищать? Кому понадобилось везти его черт знает куда? И зачем, с какой целью? Если бы преступники хотели получить с него выкуп, они бы не стали так долго держать его в полном неведении, уже бы поставили его перед фактом... Если бы он стал жертвой церберов господина Скворцова, опять же, он бы об этом уже узнал. Вместе с пулей, которую бы в него всадили... Если бы его повязали менты, он бы находился сейчас в камере изолятора... Но его куда-то везут. В сонном и полусонном состоянии. А дороге, кажется, нет конца...
Машина остановилась. Но это совсем не означало конца пути. Она то останавливалась, то тряслась по ухабистой дороге – и так без конца и краю... Но на этот раз открылись двери фургона, и скоро чьи-то сильные руки выдернули Никиту на свет божий, чью блаженную сущность помешал прочувствовать мешок на голове. Его куда-то потащили, куда-то внесли и откуда-то с высоты сбросили на землю. Никита очень больно ударился головой и внутренности при падении примял хорошо. Но сознания не потерял.
– Свежее мясо, бараны! – сказал чей-то грубый голос.
С головы содрали мешок, и впервые за многие дни Никита смог осмотреться вокруг. Первый, кого он увидел, был склонившийся над ним мордоворот с ножом в зубах. Не хватало платка на голове, чтобы закончить образ кровожадного морского пирата. Впрочем, морем здесь и не пахло. Разве что кровью... Человек – это звучит гордо, но выглядит так омерзительно. Но мордоворот не огорчил Никиту, а, скорее, порадовал. Сначала он вытащил кляп изо рта, а затем срезал веревки на руках и ногах. С каким бы удовольствием Никита предался с ним стариной русской забаве – сначала с правой в морду, затем с левой, а затем и ногой, желательно в живот. Но не слушались его ни руки, ни ноги. Он даже зарычать не мог – рот онемел и даже не закрывался.
– Живи, быдло! – злорадно прохрипел мордоворот и, поднимаясь, не больно, но унизительно пнул Никиту в бок.
– Если сможешь, гы-гы... – добавил второй такой же злобный голос.
Оказывается, тюремщиков было двое... Именно тюремщиков. Никита уже понял, где оказался. Это было что-то вроде землянки с люком вместо входной двери. Через этот люк он и падал с трехметровой высоты. А ведь мог и шею свернуть ненароком. Пол застлан грязным линолеумом, стены и верх обшиты неструганой доской, под потолком тускло светит лампочка. Нары вдоль стен – в два яруса. На них изможденные, затравленного вида люди. Человек двадцать, а то и больше. Кто-то лежит, кто-то сидит, покачиваясь. И все, кто не спит, молча смотрят на Никиту... Но это явно не обычная тюрьма. Скорее всего, невольничий лагерь, и вряд ли созданный на законном основании...
Однажды ему довелось побывать в учреждении подобного рода. О том лагере он и рассказывал Стасу незадолго до катастрофы. Неужели накаркал?..
Тюремщики по лестнице поднялись наверх, наглухо задраили люк. К Никите шаркающей походкой подошел какой-то мужик в грязной фуфайке. Желтое, как у мумии, лицо, воспаленные глаза, коричневые пеньки вместо передних зубов... Хоть лето еще на дворе, а в землянке было прохладно и сыро. Так что фуфайка была бы сейчас в самый раз...
– Подняться сам можешь? – не то чтобы лениво, но без охоты попусту тратить слова спросил мужик.
Никита попробовал подняться. С первого раза не вышло. Но со второго он все же встал на две точки опоры, но с риском свалиться на третью.
– Захарыч, – не подавая руки, представился мужичок.
Тем же ответить Никита не смог. Хотел назвать свое имя, но вышло какое-то нечленораздельное мычание. Захарыч понимающе кивнул и ничего не сказал.
Он махнул рукой, увлекая Никиту в глубь подземной «каюты». Показал ему на свободное место на нарах.
– Твое место... Здесь Петро раньше был...
Чтобы не расходовать драгоценные, по его мнению, слова, Захарыч вознес глаза к небу. Или своей смертью умер Петро, или убили – догадайся сам...
– Жрать хочешь?
Никита кивнул головой. Он и не знал точно, сколько дней он провел в неволе. Но за все это время во рту не было и маковой росинки. Его спасало то, что чувство голода атрофировалось в нем вместе с мыслями и мышцами. Но сейчас аппетит разыгрался в нем, как шторм в бушующем океане... Эх, сейчас бы на родной остров, под проливной тропический дождь, все равно... И надо было ему покидать Багамы?..
На островах гуляют муссоны и пассаты, там свежий воздух, насыщенный энергией океана... Он хотел есть, но еще больше не хватало воздуха, хотя бы затхлого, но не вонючего, как здесь. Грязная одежда, грязные тела, вонь от параши...
Никита кивнул. Он много чего сейчас хотел.
– Пожрешь. Завтра. Если работать хорошо будешь...
Выразительный взгляд с его стороны сподвиг Захарыча на продолжение темы.
– Здесь у нас не тут. Здесь работать надо. Хорошо работаешь – ешь мясо, плохо – сосешь лапу... А теперь спать. Поздно уже...
Никита плашмя рухнул на жесткий дощатый настил. Сосед с правой стороны никак не отреагировал на него. Потому что спал. Зато второй сразу же повернулся к нему. Это был высокий мосластый мужик с крупной головой, с неестественно тонкой шеей – или рахит, или шея усохла. Землистого цвета лицо, красные белки глаз – то ли сосудистая система шалит, то ли игра света такая...
– Добро пожаловать!
Сосед пыхнул на Никиту зловонным дыханием. Но на фоне общего смрада оно не особо ужасало.
– В-а-а-ад...
Никита хотел добавить: «В ад...» Но вышло то, что вышло.
– Илья, – назвался сосед.
– Ни-и... Ни-и-ки-т... Ни-и-к-и-ита...
Все-таки он смог назвать свое имя. Но радоваться было нечему. Вот если бы он смог удрать отсюда.
– Никита?
– А-ага...
– Замечательно... Хотя чего уж тут замечательного?
Казалось, Илья читает его мысли.
– Видно, что тебя издалека везли... Нарочно издалека везут, чтобы рядом не искали... А меня вот не везли. Я сам пришел...
– Где-е... Мы-ы... Где мы?
– Беломорье, Крайний Север. Тайга на вечной мерзлоте. Глухие места, топи... Я геолог по профессии. Кимберлитовые трубки здесь искал... Знаешь, что это такое?
– А-алма-азы... Алмазы...
– Совершенно верно... Здесь должны были быть алмазы. И они здесь были. Были и есть... И уже в разработке... Алмазная трубка здесь, алмазный карьер, с хорошим выходом... Незаконная разработка... Своя инженерия, своя рабсила, своя охрана. И маскировка умная – из космоса ничего не видно. А кто случайно сюда забредет, тот здесь и останется. Вот меня занесло... И меня, и Лешку с Генкой... Лешка сейчас здесь, в инженерах. Продался, сволочь... А Генку под завалом похоронило...
– Заткнитесь там! – донеслось откуда-то с верхнего яруса.
Илья послушался – и рот закрыл, и глаза. Никита последовал его примеру. Ему хотелось спать, и он надеялся быстро заснуть. Но не тут-то было. Сказывалось нервное возбуждение и разбуженный голод. Заснуть удалось только далеко за полночь...
А рано утром прозвучала команда «Подъем!». Только сам Никита знал, каких сил ему стоило выполнить ее. Появившиеся охранники в натовском камуфляже выгоняли людей из протухших, но теплых нор на холодный воздух.
Таежная глухомань, низкорослые сосны и лиственницы, хоть и лето на дворе, но воздух холодный – чувствовалось дыхание Заполярья. Утро хоть и раннее, но небо над головой светлое – полярный день как-никак. Небо было бы еще светлей, если бы его не скрывала не самой высокой плотности маскировочная сеть, растянутая под хлипкими вечнозелеными кронами. Под сетью – своя жизнь, недоступная спутниковому оку из космоса. Локальная зона – колючая проволока под током от дерева к дереву, караульные вышки с часовыми. Где-то лает овчарка... Лагерная жуть, одним словом.
Народ сбивают в кучу и сразу ведут на работу. Ни водных процедур, ни завтрака. Сразу в шахту... Неудивительно, что люди мрут здесь как мухи. А может, и убивают их – но, скорее, при попытке к бегству, нежели по требованию тренировочного процесса. Здесь рабы добывают алмазы для мафии. Но по большому счету это все тот же невольничий лагерь, в котором Никита уже однажды побывал... Да, накаркал он себе этот лагерь конкретно. Россия – не Чечня, здесь еще больше мест, куда не ступала нога закона. Если б он тогда знал, сколько истины наглаголил...
* * *
Стаса привел в чувство сильный удар по ногам. Трудно было понять, то ли спал он, то ли был в беспамятстве. В голове молочный туман, перед глазами расплываются красные круги. Сознание – как муха в банке: жужжит, бьется о стекло, но на простор вырваться не может...
– Вставай, урод!
Еще один болезненный удар по пяткам заставил Стаса сползти с нар и встать лицом к лицу со своим мучителем. Здоровенный тип с мерзкой рожей стоял перед ним на широко раздвинутых ногах и поигрывал тонкой, но тяжелой дубинкой. Желваки на щеках вздуваются, как пузыри у квакающей лягушки. Только этот не квакал, этот орал:
– Ты чо, нюх потерял, мразота?
– Мне плохо, – опуская глаза, пробормотал Стас.
От бессилия и головокружительной тошноты он еле держался на ногах. Хотелось сесть, лечь, а еще лучше провалиться куда-нибудь в тартарары, чтобы с концами.
– Сдохнешь, будет лучше! – оскалилась злобная рожа.
– Лучше сдохнуть, – обреченно кивнул Стас.
– Так я тебе сейчас помогу...
Стас и сам не осознал, что произошло. Боевые инстинкты сами выбросили его руку навстречу дубинке, поставили блок. Боли не было – ее заглушила впрыснутая в кровь анестезия. Бывают моменты, когда мозговые центры сами вырабатывают специальные ферменты, которые спасают человека от болевого шока. Именно это сейчас и произошло со Стасом. Механизм самосохранения перевел его сознание в состояние аффекта. Боевые рефлексы были усилены мощным выбросом резервных сил, и Стас превратился в разрушительную машину...
Из этого состояния его смогла вывести лишь ослепительная вспышка перед глазами. Световая граната... Ослепленный Стас стал легкой добычей для озверевших тюремщиков. Его жестоко избили, полуживого вытащили из землянки, но только для того, чтобы сбросить в глубокую зловонную яму...
* * *
Алмазной трубкой оказался уходящий на десятки метров вглубь темно-серый карьер. Острая нехватка кислорода, ледяная вода под ногами, пронизывающий холод, темнота, изматывающий шум насосов и отбойной техники, газовые выхлопы... Это был самый настоящий ад, где добывались темные нешлифованные алмазы для «райского наслаждения»...
Никита и без того был полуживой после травмы и этапа, а десять часов каторжной работы выжали из него последние силы. Из шахты его выносили на руках. Дальше он шел сам – на негнущихся от холода и усталости ногах. Еле дошел до своей землянки, обессиленно опустился на загаженную землю под сосной. Его ничуть не интересовало, что происходило вокруг. Голова на шее не держалась, хотелось уронить ее на колени и никогда больше не поднимать...
– А ужинать что, не будешь? – откуда-то с высоты спросил Илья.
Никита пожал плечами. Он так устал, что даже о еде думать не хотелось. И это при том, что утром он от голода готов был жрать колючки с деревьев.
– Да, совсем ты плох, парень...
Илья ушел, но скоро вернулся. И протянул ему солдатский котелок с горячей перловкой. Запах вареного зерна вперемешку с тушенкой вернул Никиту к жизни... Никогда и ничего вкуснее, казалось, он не ел. Много каши, много тушенки. Настоящий царский ужин. Горячий чай, хлеб с маслом...
– Это что, всегда так? – облизывая ложку, спросил Никита.
– Да нет, тебе дали, потому что ты по первому разу. А с завтрашнего дня будешь есть, только если норму выполнишь. А нет – кусок хлеба на ужин и стакан воды. Чтоб не сдох... Хотя все равно рано или поздно сдохнешь. Не от истощения, так от туберкулеза...
Илья подозрительно закашлялся. Но Никиту это не очень смутило. Он еще не совсем вернулся к жизни, чтобы реагировать на столь призрачную угрозу собственному здоровью.
– Труба дело...
– Не то слово... Условий труда, сам видишь, почти никаких, воду откачивают плохо, механизация слабая, о быте я уже и не говорю...
– Ты уже давно здесь?
– Второй год... Считай, ветеран... А дальше все равно – могила. Одна радость – пожрать на ночь дают. И воздухом немного подышать. Сейчас в барак загонят до самого утра. А потом снова работа. И так по замкнутому кругу... И если б только это... – В голосе Ильи прозвучало страдальческое возмущение, но Никита не сразу понял, что оно обозначало.