Пенни редко вспоминала о Саре Бетель. Не думала она о ней и теперь. Она думала о Феликсе. Если он придет к ней, каким бы то ни было образом, любым способом, с любой глубины, то ее объятия будут очень широки, чтобы встретить его! Она дала волю своей любви. Она была столь же сильной и непреодолимой, как и прилив, поднимающийся с самых глубин моря, только она была жаркой и утешительной, а море было холодным. Если бы Феликс пришел к ней из соленого холода моря, она бы почувствовала, что ее любовь достаточно сильна, чтобы обогреть его и возродить к жизни. Любовь ее была столь горячей и пылкой, что вытеснила боль, которая была частью Пенни на протяжении всего этого ужасного дня. Был ли он жив или мертв, ничто не могло помешать ей продолжать его любить.
Море волновалось, вода уже скрыла гальку. Она подумала о Саре Бетель и о звуке шагов, который донесся с моря. Но звук шагов донесся вовсе не с этой стороны. Шаги раздались на другой половине дома, они послышались на дороге. Если бы она не была напряжена до предела, и даже немного больше того, она едва бы их услышала. Шаги был далекие, тихие и спотыкающиеся, но она чувствовала их ритм, будто кто-то ступал по ее сердцу. Она побежала через лужайку и вокруг дома и выбежала на дорогу, услышала, что шаги затихли и вновь возобновились, затихли и возобновились вновь. Дорога была темна. Кто-то, пошатываясь на ослабевших ногах, вышел из сумрака. Пенни подбежала к нему и заключила в объятия, и произнесла его имя, как если бы она не уставала повторять его.
— Феликс... Феликс... Феликс...
Он был безразличен к ее прикосновеньям. Оперевшись на нее и дрожа всем телом, безжизненным шепотом он произнес:
— Я... вернулся...
Она поддерживала его, призвав на помощь все свои силы и всю свою любовь. Единственными словами, которые она могла произнести сейчас, были — сначала его имя, а потом:
— Ты замерз... ты замерз...
Он сказал:
— Да. Пойдем в дом.
Она провела его вокруг дома и через темную гостиную и прихожую на кухню. Там стояло старое бесформенное плетеное кресло, в котором любил лежать, свернувшись клубочком, Мактавиш, потому что середина сиденья провисла. Как только Пенни зажгла свет, Феликс опустился в кресло и застыл, наклонившись вперед, обхватив себя руками и устремив взгляд в пол.
Пока она разводила огонь, подкидывая ветки и уголь и подливая капли парафина из бутылки, чтобы побыстрее разжечь пламя, он ни разу не шевельнулся и не проронил ни слова. Она поставила на огонь воду, приготовила дымящуюся чашку какао и разбила в нее яйцо, но он, казалось, не понимал, что происходит. На нем была одежда с чужого плеча — вельветовые брюки, которые были слишком коротки, и поношенный пуловер, туго обтянувший грудь.
Она подошла к нему, держа в руке чашку какао, и встала перед ним на колени, поставив чашку на пол.
— Чудесный горячий напиток, дорогой.
Когда она повторила это шесть раз, он сказал:
— А что толку? — его начала бить дрожь так, что все его худое тело затряслось.
Пенни поднялась. Она не собиралась допустить, чтобы ее какао пролилось. Она взяла другую чашку и перелила в нее примерно четверть содержимого первой. Затем вновь встала на колени и поднесла вторую чашку к его губам.
— Выпей это, дорогой. Тебе станет лучше.
Его зубы застучали о край чашки, но она наполнила ее лишь на четверть, и дело пошло быстрее. Когда обе чашки опустели, она осуждающе сказала:
— Когда в последний раз ты что-нибудь ел?
— Я не знаю... Сегодня утром....
Она все еще стояла перед ним на коленях. Пенни воскликнула:
— Глупенький!
Он сделал резкое движение.
— Не надо!
— Феликс...
Он ухватился за нее, грубо, со всей силы стиснул, уткнулся лицом ей в плечо. Его рыдания. сотрясали их обоих. Спустя некоторое время она начала нежно нашептывать глупые ласковые утешения, которые говорят поранившимся детям.
— Милый, не плачь. Есть ведь Пенни, расскажи все Пенни. Я никому не позволю обижать тебя... Я им не позволю. Расскажи мне... дорогой... просто расскажи мне. Я знаю, ты не...
Это был самый ужасный момент, потому что он вскинул голову и дрожащим голосом переспросил:
— Я не?..
Пенни показалось, будто сердце у нее остановилось, но оно продолжало биться. Она крепко его обняла и сказала:
— Конечно, нет! Почему ты ушел? Я думала, ты умер.
Он смущенно ответил:
— Я не знаю... Я хотел бы...
Она подумала, что он собирается сказать «умереть», но он этого не сказал.
Феликс опять спрятал лицо у нее на плече. Рыдания стихли, но иногда она с трудом разбирала слова. Она скорее чувствовала их, как чувствовала его прерывистое дыхание и дрожь, то и дело сотрясающую его.
— Я не спал... не мог. Все было кончено. Она собиралась уехать... она собиралась выйти за Маунта... все было кончено. Как только рассвело, я спустился к бухте. Я собирался поплавать. Думаю, я собирался вернуться... я не знаю. Но когда я ее увидел... лежащую там...
Ей пришлось крепко прижать его к себе, пока не прошел приступ мучительной дрожи.
— Ты нашел ее мертвой?
Он сказал сдавленным голосом:
— Кажется, да... — затем, пытаясь собраться, он продолжил. — Когда я тебе все так рассказываю, я знаю, что не мог уснуть, и что пошел искупаться и нашел ее. Но когда я начинаю вспоминать с другого конца и оглядываюсь назад, я только могу видеть себя на коленях, трогающим ее, и кровь... — его голос затих.
Она обнимала его, пока напряженные мышцы не расслабились.
— Но ведь не ты поранил ее. Дорогой, ты ведь никому не можешь причинить боль.
Он сказал:
— Не надо! У меня взрывной характер... но я ее не трогал... я уверен... точно. Пока я нахожусь в здравом уме, я уверен в этом... только я чувствую, что схожу с ума... и тогда я уже ни в чем не уверен.
— Это шок, дорогой. Это было ужасное потрясение. Пойду приготовлю тебе что-нибудь поесть.
— Я не буду!
— У нас есть остатки отличной тушеной говядины. И секунды не понадобится, чтобы разогреть ее, и ты расскажешь мне, что случилось.
Он не осознавал, насколько она облегчила его бремя, но был способен ощутить облегчение, выговорившись.
— Я хотел сбежать от всего этого и собирался уплыть и продолжать плыть, пока не пойду ко дну. Я бросил одежду на берегу и перешел бухту вброд, а потом... просто продолжал... плыть...
Поставив кастрюлю на огонь, она вернулась к нему.
— Я думала, что ты утонул.
Он сказал:
— Лучше, если бы так и случилось. Они подумают, что это моих рук дело. Кто это сделал?
— Они не знают, но найдут убийцу. Расскажи мне дальше. Ты плыл, и потом...
— Один парень шел мимо на яхте, только он и мальчик. Я был почти без сил. Они подняли меня на борт. Хороший парень, он одолжил мне кое-какие вещи и деньги, чтобы добраться до дома. Он высадил меня на побережье. Я подумал, что подожду до темноты, прежде чем вернуться. Из Ледстоу я шел пешком.
— И весь день ничего не ел?
Она вскочила и начала помешивать содержимое кастрюли. Миссис Вулли приготовила восхитительную тушеную говядину.
Глава двадцать седьмая
На следующее утро в начале десятого инспектор Крисп уже звонил начальнику полиции.
— Феликс Брэнд вернулся, сэр. Объявился прошлой ночью, а сегодня утром позвонил нам.
— Он дал показания?
— Куча неправдоподобных россказней о том, что нашел ее мертвой и уплыл в морскую пучину. Должен сказать, тут дело ясное.
Марш не поддержал его:
— Не знаю, не знаю. Откуда вы звоните?
— Из имения.
— Что ж, оставьте пока все как есть. Я скоро буду.
Взгляд Криспа, когда он повесил трубку, был мрачным и хмурым. По велению природы его щетинистые брови без труда встречались на переносице. Вот и сейчас они встретились, прочертив темную полоску над настороженными и сердитыми глазами. Он был усердным офицером, отлично знающим свое дело, но страдал от обостренного чувства классового неравенства. Начальник полиции происходил из класса, к которому он питал неискоренимые подозрения.
Он был выходцем из, как ее называл инспектор, шикарной школы. Люди, посещавшие шикарные школы, всегда держатся друг друга, образуя коалицию против тех, кто получил государственное образование или, как в его случае, обучался в средней школе, существующей на благотворительные средства. Средняя школа Ледбери была старейшим и знаменитым учебным заведением. Он был готов отстаивать ее превосходство над другими школами в любое время и перед кем угодно. Он даже гордился галстуком своей старой школы. И его возмущал тот факт, что существуют люди, окончившие Итон, Харроу, Винчестер и все такое прочее. Он считал, что это дает им незаслуженное преимущество, и, поскольку не мог похвастаться ничем подобным, это его огорчало.
Начальник полиции мог бы постараться и сбросить этого приятеля со счетов, если б захотел. Если бы он происходил из честной семьи рабочего класса, не было бы никаких: «Оставьте все, как есть, пока я не приеду». Инспектор Крисп весьма незаслуженно пятнал честное имя Рэндалла Марша, который был просто человеком осторожного нрава и всегда старался исполнять свой долг беспристрастно. В свою очередь, тот высоко ценил рвение своего инспектора и его компетентность, но считал его склонным к необъективным оценкам и подверженным делать скоропалительные выводы. Старший полицейский офицер Ледлингтона, обычно сдерживающий влияние, в данный момент проявил холодность в обращении.
Прибыв в имение «Бухта», Марш поговорил с инспектором в гостиной, предоставленной в их распоряжение мисс Ремингтон, которой было что рассказать, прежде чем они смогли приступить к делу.
— На самом деле, я должна принести свои извинения за комнату. Дело в том, что мы ею не пользовались, только Феликс занимался здесь музыкой и инспектор вчера, когда всех нас допрашивал, а потом здесь все оставили, как есть. Уверена, если бы мы знали, что вы приедете...
— Это не имеет никакого значения.
— И у нас просто не хватает рук, только приходящая прислуга — такие неудобства. И Феликс вернулся среди ночи, ни с кем он не считается. Если бы Пенни не случилось подняться, он бы всех нас перебудил, и, рискну заметить, я бы уже не заснула снова, я чрезвычайно чутко сплю.
— Вы знаете, в какое время он вернулся домой, мисс Ремингтон?
Она отрицательно покачала головой. В доме все могло быть вверх дном, но ее аккуратные локоны выглядели так, как будто она только вышла от парикмахера. Он поймал себя на том, что строит робкие предположения относительно того, уж не носит ли мисс Кэсси парик. Определенно, любые волосы, что только растут на голове у человека, должны были растрепаться от всех этих беспрестанных ерзаний и толчков. Даже ее голос подергивался, когда она сказала:
— Мы не знали до утра, что он вернулся! Прокрасться вот так в дом! Я прямо не знаю, когда еще я переживала такое потрясение.
— Но, мне показалось, вы сказали, что не слышали его.
— Не этой ночью. Но сегодня утром я слышала и не поверила своим ушам. И, безусловно, мы считали, что он утонул, что еще нам оставалось думать? И, в самом деле, может, так было бы лучше!
Еще один резкий кивок головой.
— Что ж, полагаю, я не должна так говорить, но с ним всегда были одни неприятности. На самом деле, он мне не племянник, вы знаете. Альфред Брэнд был вдовцом, когда моя сестра вышла за него замуж, и, конечно, мы всегда делали все, что было в наших силах, но у Феликса очень сложный характер.
В конце концов, Марш избавился от нее. Мнение, которое он высказал, когда дверь за ней закрылась, явно не имело ничего общего с тем, на которое она рассчитывала. Она рисовала в воображении свой чудесный портрет приятной, привлекательной женщины, весьма здравомыслящей, весьма полезной, весьма откровенной. О, да, прежде всего откровенной. Всякий должен быть честен с полицией.
После того, как она все-таки удалилась, Марш сказал:
— Одна из крыс, что бежит с тонущего корабля.
Крисп поддержал:
— Это верно. И вторая точно такая же — мачеха. Буквально идут по головам, когда говорят, что он не приходится им родственником. Это и показывает, что у них на уме. У них нет никаких сомнений в том, что он совершил убийство.
Марш уселся. Он выглядел, как любой деревенский джентльмен, только что вернувшийся с утренней прогулки с собакой — грубые твидовые брюки, обветрившаяся загорелая кожа, густая шевелюра цвета обугленного каштана, глаза, кажущиеся ярко-голубыми на фоне его смуглого лица. Он спросил:
— Феликс дал показания? Дайте-ка взглянуть.
Показания были написаны рукой Феликса, и в них утверждалось все то же самое, что он рассказал Пенни, почти теми же словами. Он вышел искупаться и нашел Хелен Эдриан, лежащую мертвой. Он дотронулся до тела, чтобы посмотреть, есть ли в ней хоть искорка жизни, а затем разделся и бросился в море, не намереваясь возвращаться.
Когда Марш закончил читать, Крисп сказал:
— С тем, что он тут пишет про яхту, полный порядок. Я позвонил владельцу. Биржевой маклер по имени Гаскелл отправился на весь уикэнд в море. Его отец, доктор на пенсии, живет в Белмуте, и Гаскелл держит яхту там. Он подобрал Брэнда, как тот и сказал, в двух милях от берега, и тот был почти без сил.
Марш посмотрел на него долгим спокойным взглядом.
— Знаете, и остальное могло произойти именно так, как он об этом пишет. Если он увидел ее в том состоянии, в котором она была, потрясение могло быть достаточно сильным, чтобы вывести его из равновесия. Он говорит, что собирался уплыть и не вернуться. Он очень нервозный парень — это вполне могло подтолкнуть его.
Инспектор заметно разозлился. Он приобрел вид терьера, почуявшего, что его законная крыса может сбежать от него.
— И кто же тогда убил ее, сэр?
Выражение глаз Марша не изменилось.
— У меня нет уверенности, что это сделал Феликс Брэнд. Я бы хотел увидеть его. Но сначала я бы хотел увидеть Пенни Хэллидей. Вы говорите, это она впустила его?
Он помнил, какой предстала перед ним Пенни днем раньше — сраженная горем, крайне сдержанная, односложно изъясняющаяся. Теперь же, когда она вошла в комнату, он с трудом ее узнал. Она ожила. Марш предложил ей присесть, что она и сделала. Румянец играл на ее загорелых щеках, ее глаза сверкали на смуглом лице.
— Мисс Хэллидэй, расскажите мне, что случилось прошлой ночью.
— Феликс вернулся.
— Вы его ждали?
Ее глаза затуманились.
— Я думала, что он мертв.
— Вы впустили его, не так ли? Как вы узнали, что он пришел?
— Я не спала и услышала, как он шел по дороге.
— В каком он был состоянии?
— Он был почти без сил. Он пришел пешком из Ледстоу и весь день ничего не ел.
— Он рассказал вам, что случилось?
Она спокойно посмотрела на него.
— Да.
— Расскажите, что он вам сказал.
Она повторила его рассказ, заменяя только некоторые слова из письменного показания Феликса, которое было в руках начальника полиции.
— Вы видели то, что он написал для инспектора Криспа?
— Нет. Он ничего не писал до приезда инспектора.
Крисп сказал:
— Это правда, сэр.
Марш продолжил.
— Вы с Феликсом Брэндом выросли вместе?
— Да.
— И вы влюблены в него?
Она побледнела. Когда она сказала «Да», это прозвучало так, будто она давала обет в церкви.
— Как вы думаете, вы можете определить, говорит ли он правду?
— Феликс не лжет.
— Но вы могли бы определить, если бы он лгал?
— Феликс нисколько не лжет и говорит правду.
— Он был сильно изнурен, когда вы его встретили на дороге?
Пенни глубоко вздохнула и сказала:
— Ужасно.
— Когда он говорил с вами о Хелен Эдриан, он потерял самообладание?
В ее глазах сверкнули слезы и злость.
— Конечно, да! Он любил ее — и вот так нашел. Кто угодно потерял бы самообладание!
Марш сказал:
— Да, думаю, вы правы. Я просто хотел удостовериться. Пока он был в таком состоянии, рассказывал ли он вам о том, как нашел тело мисс Эдриан?
— Да, рассказывал.