Выйдя из беседки, Паша осмотрелся. Волнение переполняло его. Васильков еще раз окинул окрестности взглядом и пришел к выводу, что ему не очень-то хочется уходить из этого мира. Это был даже не страх или предчувствие, что он сюда больше не вернётся. Скорее ностальгия. Ностальгия по тому, что он еще не утратил, но это вот-вот произойдет. А может, на самом деле, это обычный страх? Нужно быть сумасшедшим, чтобы, не испугавшись, добровольно, шагнуть в бездну. Васильков еще раз набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул. Вернувшись в беседку, он подошел к стене и расчехлил меч. Держа его за лезвие, Паша совместил рисунки и, зажмурившись, приготовился к чему-то страшному. Ничего особенного не случилось. Паша открыл один глаз и вращательно-круговым движением оценил обстановку. Никаких изменений не произошло. С чувством ребенка, которому обещали купить велосипед, а дали конфету, рука с мечом устремилась вниз. Ощущение собственной глупости – очень интересное ощущение. Главное, не привыкнуть к нему и не начать ловить от этого кайф. Если же испытывать его изредка, то оно бодрит, ставит на место. Заставляет реальнее относиться к своим возможностям. Между прочим, за одного битого двух небитых дают. Где-то за спиной чирикали воробьи, жизнь продолжалась. Каменная дверь на дальней стене беседки медленно растворялась в ярком белом свете, постепенно превращаясь в подобие большой шаровой молнии. В спину ударил сильный порыв ветра. Васильков перевернул меч и теперь держал его перед собой двумя руками. Горло высохло и окаменело. Из него не могло вылететь ни звука. Поэтому одни лишь губы прошептали «БАНЗАЙ». С этим воинствующим шепотом Васильков сделал шаг вперёд, и пламя поглотило его.
Яркая вспышка белого света и Павел, оступившись, чуть было не упал. Выход, а для тех, к кому он пришел, вход, находился на ступень выше пола. Да и шаг, который Васильков сделал с испугу, оказался большим. Паша просто перешагнул через ступень. Прибавить сюда вспышку, которая ослепила его даже через закрытые глаза. Васильков чудом удержался на ногах и, когда внутренние волнения малость приутихли, он попытался оглядеться. Вокруг было даже не темно, а просто пусто. – Опаньки! – сказал он вслух, и звонкое эхо ответило многочисленными удаляющимися повторами. Темнота была абсолютной. Васильков прислушался. Эхо умерло, и вокруг больше не было слышно ни звука. И только сейчас он полностью осознал, что произошло, и волнение вернулось с новой силой, не каждый же день проходишь сквозь стену и оказываешься неизвестно где. Опустившись на колени, Паша судорожно трясущимися руками начал развязывать рюкзак. Но узел от этого только сильнее затянулся да вдобавок еще и запутался. Расправиться с ним получилось лишь прибегнув к помощи зубов. Когда же, наконец, верёвочки развязались, глаза немного привыкли к темноте. Мало различимые очертания были неестественными и пугающе непонятными. А вот и фонарь! Выключатель щелк, и луч желтого света прорезал темноту, как комета ночное небо. Место, где находился Васильков, напоминало небольшой зал, метров пять в ширину и пятнадцать в длину. Потолки не более двух с половиной метров. По стенам, точнее, на небольшом расстоянии от них, стояли колонны. Внешне такие же, как наши, древнегреческие. Выход из зала, как и положено, находился с противоположной стороны от входа. Паша обернулся. То, что было дверью, правильнее, наверное, это было бы назвать проходом, выглядело точно так же, как и дома. Те же рельефные очертания, со всеми мельчайшими подробностями. – Ну что же, – негромко сказал Паша, – пора отсюда выбираться на улицу. Если она здесь вообще есть. Медленно переставляя ноги и внимательно, насколько это можно было сделать при помощи фонаря, рассматривая все, что было вокруг, Васильков прошел через зал и остановился у выхода из него. За выходом начинался небольшой коридор, метра два высотой и один в ширину. Метров через пятнадцать Васильков дошел до перекрёстка, и три новых коридора разбежались в разные стороны. Паша в задумчивости остановился.
– Да, дикий народ… – сделал он вывод. – Хотя бы табличку повесили «Запасной выход». Но таблички не было, и выход нужно было искать самому. Васильков поставил рюкзак на пол и задумался. – Направо пойдешь – коня отнимут, – вспомнил Паша старый, неприличный анекдот. – Налево пойдешь – голову потеряешь. Прямо пойдешь – станешь пида… будем надеяться, что они этого не знают. Правда, существовал и четвёртый вариант. Вернуться домой. Надо признаться, что он был самым притягательным. Но что потом? Сидеть и ждать, когда придут, чтобы забрать твою душу? Нет! Этот номер у них не пройдёт. Павел решил остаться. В том смысле, что остаться в этом мире, а не в этом коридоре. Отсюда он наоборот хотел выбраться и как можно скорее. Но что же делать? Как найти выход? В какой коридор свернуть?
– Стоп! – чуть ли не крикнул Паша. – Старый индейский способ, а я про него совсем забыл. Тяга. Должна быть тяга. Там, где выход, должен быть сквозняк. Хотя, конечно, он никому ни чего не должен. Но попробовать стоит. Васильков положил фонарь, развязал рюкзак, достал зажигалку и крутанул колёсико. Пламя загорелось ровным светом. Паша расчехлил меч. – Начнём сначала, то есть слева направо. Васильков свернул в левый коридор и, осторожно ступая, двинулся в перед. В правой его руке был меч, в левой фонарь. Зажигалку Паша потушил и убрал в карман штормовки. Дойдя до конца коридора, он остановился и осторожно заглянул за угол. Еще издали луч фонаря осветил такой же перекресток, как и первый. Паша засунул фонарь за спину, за ремень брюк, и достал зажигалку. Все это было очень неудобно и немного суетливо, но от света зажигалки ни черта не видно и освещать дорогу было необходимо фонарем. Маленькое колесико с натугой провернулось и вызвало к жизни искру. Пламя чуть заметно колебалось, тогда, как раньше горело ровно. Неужели он попал с первого раза? Паша вернулся к рюкзаку и так же осторожно прошел до конца среднего коридора. Все повторилось. Фонарь за спину, зажигалка из кармана. Пламя горело ровно. Васильков вернулся к рюкзаку и прошел до конца третьего коридора. Результат тот же. Значит на перекрестке на лево. Стоя у перекрестка Паша смотрел на зажигалку. Пламя слегка подрагивало. Других вариантов не было и Васильков решил идти дальше, изо всех сил надеясь, что не ошибается. Все повторилось. Рюкзак на землю, позади себя, у самого выхода. Он был в роли маяка, показывал, откуда Паша пришел. Зажигалку в руку и первый коридор налево. Пламя горит ровно. Прямо то же самое. Направо. Пламя начинает вибрировать. Второй поворот направо. Васильков пытался запомнить дорогу, все повороты, оставляя себе хоть один шанс на возвращение.
– И не поленились же камень шлифовать… – бурчал Паша. Гладкими стены были не только в зале, но и во всех коридорах. И всё сызнова. Рюкзак вниз, поворот налево – пламя дрожит. Прямо и направо – горит ровно. Поворот налево – и вскоре опять перекрёсток. В голове мелькнула догадка. Направо! Поворот – пламя дрожит, но уже сильнее, чем прежде. На всякий случай Васильков проверил коридоры прямо и налево. Ни малейшего ветерка. Здесь снова направо. И опять перекрёсток. Куда поворачивать, Паша уже знал, но на всякий случай проверял два других прохода. Там огонь горел ровно. Такая простая закономерность! Для чего тогда нужно было городить этот лабиринт?
И вновь движение вперёд. С каждым поворотом направо или налево огонь дрожал всё сильнее, а потом начал просто тянуться в нужную сторону. Яркое светлое пятно появилось в конце одного из коридоров. Вулкан радости бушевал внутри Василькова, но он не бросился на волю. Выключив фонарь, Паша сунул его за ремень. Держа меч перед собой двумя руками, осторожно переставляя ноги, он направился к выходу, заросшему густыми сплетениями плюща. Выглянув наружу, Васильков аккуратно осмотрелся. Он был уверен, что рядом должно было быть что-то вроде поста. К его удивлению возле выхода, или входа, в параллельный мир ни поста, ни часового не оказалось. Вокруг простиралась степь, с небольшим подъёмом по всей окружности, по мере удаления. Трава, солнце, облака в небе ничем не отличались от тех, что он оставил дома. Несколько раз осмотревшись, Паша решился выйти из лабиринта. Возможно, неизвестный наблюдатель где-то прячется. Отодвинув, мечом заросли плюща, Васильков вышел на свет. За спиной возвышалась стена гранита, чёрная и непреступная. Она тянулась в обе стороны и ни конца, ни края её видно не было. Видимой глазу дороги тоже не было, так же как не было возможности подняться на скалу.
Паша решил идти вперёд, а там, стоя на бугре, обдумать, что делать дальше. По крайней мере, на верху обзору больше чем в низине. Поздней осенью здесь и не пахло, скорее середина августа. Сняв с себя свитер, штормовку, шерстяные носки и спрятав всё в рюкзак, Паша зашагал вперёд, точно по прямой от выхода из скалы. Шел он достаточно быстро, поэтому сразу же постарался поставить дыхание. Васильков вдруг заметил, что здесь он стал более осмотрительным. Вот и сейчас он собирался соорудить на возвышенности какой-нибудь ориентир, на случай возвращения. Полдень. Солнце стояло в зените, когда Паша прошел половину пути. Ему вдруг показалось, что расстояния здесь длиннее, чем дома, но потом решил, что просто задумался. Через двадцать минут Васильков поднялся на возвышенность и оглянулся. Всё это было похоже на то, как если бы яйцо сварили всмятку и отрезали ему вершину. С возвышенности, на которой стоял Васильков, его взору открылось огромное пространство. Вниз, метров на двести, уходил достаточно крутой спуск, но не настолько, чтобы по нему невозможно было спуститься, шагая в полный рост. Слева раскинулась сочная, зелёная долина, с озером. Берега озера были обсыпаны ромашками и в дальней от холма части плавно переходили через подлесок в густой лес. Даже с вершины было заметно, что деревья в нём вековые. Громадных размеров дубы, высоченные сосны и пребольшие берёзы. А краски… Краски были неестественно яркие и сочные. Справа, плавно переходя в горизонт, проглядывалась степь. Желто-зеленая от высохшей травы и твердая как камень. От степи и до озера раскинулся лес. Страшный и дремучий. Точно такой же Васильков видел в Третьяковке на картине «Иван царевич и серый волк». Да… Похоже, здесь не ступала нога человека, все находилось в первозданном виде, без следов цивилизации. Окинув близлежащую местность взглядом, Паше удалось найти несколько не очень больших камней. Собрав из них пирамидку и удовлетворённо осмотрев свое сооружение, Паша решил перекусить. Он сел на траву и, созерцая окрестности, медленно пережевывал сухой паек. Непривычно чистый воздух слегка пьянил. Васильков, глубоко вдыхая носом пьянящий воздух, не мог насмотреться на красоту, что была вокруг него.
Закончив трапезу, Паша лёг на спину и посмотрел на небо. В нём плыли белые рваные облака. Такие же, как дома. Дома отец… дядя Лёша… Лена… Лена… Нет, она не могла его разлюбить из-за глупого ночного звонка. Случайность, не более. Ведь всё могло объясниться, но Лена не захотела ничего слушать. Что-то здесь не так. Капюшон! Его рук дело. Так не бывает, чтобы ни с того ни с сего начинала рушиться жизнь. Я ведь остался почти один. Всё было хорошо и вдруг как обрезало. Вот разберусь с этим гадом, а там всё и наладится. Обязательно наладиться! Но для этого нужно найти летопись. Паша поднялся и сел на траву. Десять минут третьего. Положение солнца на небе и стрелок на часах, похоже, совпадало. Пора было идти дальше. Нацепив рюкзак, Васильков слегка подпрыгнул, чтобы тот занял за плечами наиболее удобное положение и внимательно осмотрел место стоянки. Вроде ничего не оставил. Достав флягу с водой Паша сделал два больших глотка, третьим прополоскал горло. Шаг – и уклон увлек Василькова вперёд. Когда Паша подошел к лесу ближе, в буреломе, начал различаться проход, или что-то, что нарушало общее строение чащи. Когда Васильков спустился до подножия холма, то стало ясно, что он не ошибся. Ноги вынесли его к тропе, ведущей куда-то через дремучий лес. Обернувшись назад, Васильков без труда отыскал свою пирамидку. Ей была отведена роль нити Ариадны.
Лес производил на Василькова жуткое впечатление, но идти вперед было необходимо. Такой дремучести Паша никогда в жизни не видел. По краям тропы стояли просто стены из огромных стволов деревьев, кустарника между ними и отвалившихся сухих веток. Даже при всём желании свернуть в сторону было невозможно. Кроны деревьев сплетались над головой, и солнечный луч с трудом проникал вниз. Возникший полумрак усиливал неуютное ощущение, которое обязательно должно было возникать у всех, кто шел этой странной дорогой. Васильков шел через чащобу больше часа, и поэтому, когда далеко впереди показался выход, заключительную часть пути он продел почти бегом.
Выйдя из бурелома, Васильков оказался на небольшой поляне, с трех сторон окруженной чистым и светлый лесом. Под деревьями на земле лежали пожелтевшие сосновые иголки, сквозь которые пробивалась зелёная, сочная трава и лесные цветы. Вверх тянулись стройные, голые внизу, сосновые стволы. В диаметре поляна имела около двадцати метров и ее застилал плотный ковер из васильков и ромашек. Вправо от поляны, сквозь лес, куда-то уходила узкая дорога. Простояв минут пять среди цветов, Васильков пошел по дороге, надеясь засветло добраться до какого-нибудь поселения. Шагать по светлой дороге было куда веселее, нежели в непролазных зарослях. Птицы весело и звонко переговаривались, по веткам скакали белки. Где-то впереди стучал дятел, один раз заяц перебежал дорогу. Километров через четырнадцать-шестнадцать лес стал смешанным, а под деревьями появился папоротник. Дорога все петляла между деревьев, но ни деревни, ни города не появлялось. Наступал вечер и Васильков начал искать место для ночлега. Спать на земле он не решился, кто знает, какие здесь еще звери, кроме зайцев и белок. Шансов погибнуть на дереве было ни чуть не меньше, но, тем не менее, увидев подходящий дуб, с раскидистыми ветвями, Паша уверено свернул к нему. Соорудив на ветвях лежанку и навес, на случай дождя, Васильков решил, пока не стемнело, побродить в округе и осмотреться. Дуб, выбранный для ночлега, стоял, как бы на залысине леса, поэтому можно было отойти достаточно далеко, не выпуская его из виду. Побродив в окрестностях, Паша нашел огромное количество грибов, но собирать их не решился. Кто его знает, что здесь можно есть, а что нет. Ему почему-то вспомнилась сказка Кэрролла «Алиса в зазеркалье». Вообще, мысль о зазеркалье у Василькова появилась сразу же, как только он вышел из лабиринта. Но искал он совсем не грибы. Хоть какие-то следы человеческой деятельности. Ничего! Похоже, он здесь был первым. Даже птицы и звери не пугались его и подпускали совсем близко. Собрав хворост, Васильков вернулся к «дому». Смеркалось. Хворост занялся почти сразу. Сучья весело потрескивали, время от времени выбрасывая в темнеющее небо снопы искр. Как ни странно, но есть почти не хотелось. Чтобы чем-то заняться, Паша отрезал небольшой кусочек солёного мяса и, насадив на ветку, равномерно поджаривал его. Солёное мясо. Это более точное определение, чем сало. Паша не очень любил, как это делают многие, класть на кусок черного хлеба белый шмат сплошного холестерина. Василькову больше нравилось, когда такой бутерброд содержал тёмно-красные прожилки. Чтобы всего поровну. А если к нему добавить зелёный лучок и граммов эдак сто хорошей водочки…
От таких мыслей слюна стала выделяться более активно. Мда. Водочки бы сейчас не помешало. А то уж как-то совсем нехорошо на душе. Стоп! В рюкзаке есть спирт. Паша ни разу в жизни не успокаивал нервы алкоголем, но сейчас, похоже, другого выхода просто не было. Даже если отбросить всё, что случилось в последнее время, произошедшего только за сегодняшний день хватит на две жизни. Нервы и вправду были на пределе. Один маленький срыв – и истерики не избежать. Крышка у фляги была огромной, в неё входило грамм семьдесят. Паша не любил «греть» стакан и поэтому, сделав выдох, сразу же выпил спирт. По телу пробежали приятные иголочки, появилось лёгкое головокружение. Всё тело налилось слабостью, руки и ноги обмякли, из мышц улетучивалось напряжение. Съев своё «жаркое», Васильков почувствовал, что этого не достаточно. Еще бы, за весь день был только один привал, на холме. Да и от алкоголя у Паши проснулся аппетит. Процедуру с веточкой пришлось повторить. Уже совсем стемнело. Ярко-оранжевые искры, взлетая к черному небу, быстро гасли, капельки жира с треском вспыхивали на углях. От костра исходил очень вкусный запах. Небо было щедро усыпано звёздами. Невозможно поверить, но на нём был виден Млечный Путь, различалась Большая Медведица. Ночь…