В устах такого негодяя, как Пейроль, подобный вопрос звучал весьма зловеще.
Взгляд его маленьких серых глазок был колюч, а крючковатый нос придавал фактотуму сходство с хищной птицей.
Разбойники, промышляющие в глухой лесной чаще, отбирают у одиноких путников только кошелек, Пейроль же жаждал жизни своей жертвы! Этот мерзкий ядовитый паук готов был, казалось, наброситься на непокорную и высосать всю ее кровь.
– Свободу действий? – переспросил Гонзага, сделав вид, что не понял вопроса.
Интендант указал рукой на далекий замок.
– Когда мы будем там… – начал он и умолк.
– Ну же! – поторопил Филипп.
– У отважной, но неосторожной юной девицы, отправившейся подышать воздухом на смотровую площадку башни или погулять по горной тропе, может, избави Бог, закружиться голова или подвернуться нога… Вы же знаете – утес имеет в высоту не менее сотни футов, ступени башни наверняка стерты и полуразрушены…
Принц, обхватив голову руками, надолго задумался: похоже, лакей угадал намерения господина!
Выждав какое-то время, Пейроль снова склонился к уху Гонзага.
– Несчастье никогда не приходит одно, – прошептал он. – Флор может пригласить с собой подругу…
На этот раз, кажется, он зашел слишком далеко: принц вздрогнул и, поднявшись из-за стола, произнес:
– Нет, у меня иные намерения. Я решил оставить Аврору в живых: она станет нашей приманкой, своеобразным щитом, выкупом, который мы сможем отдать, дабы вернуть себе утраченное… Если она умрет, то между нами и французским двором навеки вырастет непреодолимая преграда.
– Однако она наверняка будет помехой в Мадриде. Ваши планы грандиозны, а она как гиря повиснет на вас и помешает идти вперед. Регент может потребовать у Филиппа V[43] ее выдачи, а принцесса Гонзага самолично прибудет за дочерью… Вам придется давать объяснения, и доверие к вам будет подорвано.
– Подумать только, что время делает с людьми! – воскликнул Гонзага, скрестив на груди руки. – Куда же девалась твоя былая сообразительность, мой бедный Пейроль? Страх остаться один на один с тенью Лагардера превратил тебя в алчущего крови хищника… а может, ты попросту боишься доньи Крус?
Не пройдет и недели, как между Францией и Испанией начнется война, и будь спокоен, я не останусь в стороне…
Если, вопреки вам и твоим заверениям, Лагардеру все-таки удалось избежать смерти в ущелье Панкорбо, то я добьюсь ареста этого наглеца и отправлю его гнить в старую башню, что стоит на Утесе Рыцарей в Наварре. Не исключено, впрочем, что его вздернут на виселицу, которая возвышается на площади возле обители Милосердных братьев…
– Я уверен, монсеньор, что нам больше нечего бояться Лагардера. Сейчас опасность исходит от принцессы Гонзага: она непременно будет разыскивать свою дочь, и регент поможет ей в этих поисках.
– Если она появится в Испании, я немедленно прикажу проводить ее до французской границы… Я не желаю видеть эту женщину, которая формально по-прежнему является моей супругой…
– …И, следовательно, обязана подчиниться вам. Действительно, об этом я не подумал.
– Но что бы ни случилось в дальнейшем, – продолжал Гонзага, – пока вам следует в точности придерживаться моих инструкций: поселите мадемуазель де Невер в башне и не пускайте к ней никого, за исключением врача… Двоих слуг вам будет вполне достаточно… Отыщите их среди местных крестьян. И горе тому, кто покусится на жизнь дочери моего покойного друга или же на жизнь доньи Крус! В нашей игре и так хватает трупов, а покойники, как мы с вами знаем, имеют обыкновение вставать из могилы, дабы свидетельствовать против живых!
– Повинуюсь, – кивнул Пейроль. – Девицы не умрут до тех пор, пока в том не будет нужды.
II. СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Маленький маркиз де Шаверни сильно изменился.
Любитель оргий в садовом домике принца Гонзага стал непременным участником кутежей регента[44], никогда не забывавшего пригласить его на свои едва ли не еженощные бдения.
Однако маркиз откровенно скучал на этих сборищах, и никто больше не слышал его смеха, некогда столь звонкого и веселого.
Филипп Орлеанский успел давно забыть о Гонзага и его компании: у него хватало других забот!
Отношения между Мадридом и Парижем окончательно испортились. Двор герцога и герцогини Мэнских в Со напоминал тлеющий вулкан. Все, кто был недоволен регентом, находили там самый горячий прием. Пока в тени боскетов[45] Лагранж-Шастель декламировал свои «Филиппики», на улице Нев-де-Пти-Шан плелся заговор Селамара[46].
Двором в Со занимался аббат Дюбуа[47], усердно зарабатывавший митру[48].
Регент же ограничивался частыми встречами с девицей Фийон. Последняя с одинаковым рвением участвовала в ночных забавах Филиппа Орлеанского и занималась шпионажем. У Фийон был ключ, который позволял ей в любое время проникать в кабинет принца в Пале-Рояле, обходясь без посредничества лакеев. Ибанье, главный дворцовый привратник, и Бреон, камердинер регента, получили приказ не замечать ее визитов. Из этого следовало, что, в каком бы расположении духа ни находился принц, он всегда готов был выслушать свою шпионку.
Она-то и раскрыла заговор, организованный Селамаром.
Одна из ее пансионерок отправилась на свидание с секретарем испанского посланника, герцога Селамара. Молодой человек заставил себя ждать, потому что спешно готовил важные депеши, которые должен был доставить в Мадрид некий аббат.
Секретарь имел глупость объяснить причину своего опоздания, и Фийон посчастливилось услышать его рассказ. Спустя полчаса о мадридском вояже узнал аббат Дюбуа, который и поспешил послать вдогонку за курьером своих эмиссаров. Аббата задержали в Пуатье; найденные при нем бумаги компрометировали многих высокопоставленных особ. Среди документов был также обнаружен список имен шестидесяти заговорщиков.
План был грандиозным и предусматривал похищение юного короля и регента и провозглашение Филиппа V королем Франции. Но так как Филипп V не собирался покидать Мадрид, в Париже от его имени должен был править Альберони. Именно этот министр главным образом и выигрывал от соединения двух корон. Все было готово для осуществления коварных замыслов. Оставалось лишь поднести огонь к бочке с порохом.
За несколько дней до того, как был раскрыт заговор, Шаверни в который уже раз участвовал в кутеже регента. Ему изрядно наскучили шум и пьяные собутыльники, и он, умудрившись, кстати, остаться трезвым, незаметно покинул апартаменты Филиппа Орлеанского и вышел в город.
На небе сияла яркая луна, освещавшая улицы куда лучше, чем дымные фонари, бывшие, по милости господина д’Аржансона, в полном небрежении.
Юный дворянин беспечно брел по берегу Сены, совершенно не думая о тех подозрительных личностях, что с наступлением ночи наводняли Париж. Увы, господин д'Аржансон боролся с ними так же успешно, как заботился об освещении городских улиц.
Ох уж эта хваленая полиция былых времен! Впрочем, с тех пор мало что изменилось…
Маркиз шел и размышлял о том, что со дня отъезда Лагардера он не имел вестей ни о нем, ни о мадемуазель де Невер, ни о донье Крус. Единственное, что ему удалось узнать, так это то, что шевалье побывал в Шартре.
Несколько дней назад он нанес визит принцессе Гонзага, которая после исчезновения дочери на кладбище Сен-Маглуар вновь облачилась в траур и уединилась в своих покоях.
– Слава богу, моя кузина принцесса пообещала известить меня, если ей удастся хоть что-то разузнать, – бурчал себе под нос маленький маркиз. – Регенту ничего не известно, иначе он не преминул бы рассказать мне нынче ночью последние новости. Я тревожусь. Пожалуй, стоит еще раз обременить своим присутствием Аврору де Гонзага.
Пообещав себе поторопиться с этим визитом, Шаверни вновь обрел бодрое расположение духа. Маленький маркиз принадлежал к тем людям, которые не могут постоянно предаваться грусти. Он ускорил шаг и даже принялся насвистывать модную песенку.
Подойдя к Новому мосту, он понял, что поступил крайне разумно, когда решил сегодня почти полностью отказаться от вина: разве сумел бы он, будучи пьяным, справиться с четырьмя противниками? Один шел ему навстречу, трое догоняли сзади. Вряд ли это был полицейский дозор. Маркиз решил встретиться с опасностью лицом к лицу и обернулся к троим неизвестным, одновременно косясь в сторону закутанного в черный плащ приближающегося прохожего. Последний, к удивлению Шаверни, быстро миновал его и скрылся в темноте. Зато трое остальных оказались не так миролюбивы.
До маркиза донеслись обрывки их разговора: беседа не имела никакого отношения к красотам лунной ночи.
Шаверни вынул шпагу из ножен и прижал ее к бедру, готовый в любую секунду отразить нападение. Совершив эти приготовления, он резко остановился.
Три клинка тоже были готовы к бою.
– Мы, бедные дворяне, – начал один из молодчиков, – остались без средств к существованию и вынуждены просить подаяния у прохожих. Вот моя шляпа, сударь. С вашей стороны будет весьма великодушно положить в нее несколько монет…
С этими словами он бросил на парапет свою шляпу и встал в позицию; его сообщники встали в фехтовальную стойку.
– Господа, вы избрали странный способ разжалобить парижан, – со смехом произнес Шаверни. – Обычно я кладу свою лепту в кружку для бедных в церкви Сен-Маглуар, причем делаю это без чьих-либо напоминаний.
– Моя шляпа тоже годится для подобных целей.
– Ошибаетесь, – возразил Шаверни. – Она грязна, а мне вовсе не хочется пачкать руки…
И он ударом шпаги наотмашь отправил в Сену не угодившую ему импровизированную кружку для подаяний.
Тотчас же три клинка скрестились со шпагой Шаверни, и маркиз понял, что ему довелось столкнуться с сильными и умелыми противниками. Бандиты прекрасно владели оружием и действовали слаженно.
Человек в плаще, успевший уже отойти довольно далеко, услышал звон стали, остановился и повернул назад.
«Черт побери! – подумал Шаверни. – Если он присоединится к этим мерзавцам, то, боюсь, я не скоро попаду на ужин к регенту…»
– Держитесь, дружище! – меж тем воскликнул прохожий. – Я иду к вам на помощь!
Неожиданное появление нового персонажа отвлекло внимание нападавших от Шаверни: все трое одновременно обернулись в сторону незнакомца.
В этом была их ошибка. Шаверни воспользовался ею, сделал выпад и пронзил плечо одного из бандитов.
Тот, не обращая ни малейшего внимания на струящуюся кровь, переложил шпагу в левую руку. По всему судя, он не собирался сдаваться или отступать. Его движения были по-прежнему четки и уверенны, словно он находился в фехтовальном зале. Ночные искатели приключений прекрасно владели клинком; возможно, это были провинциальные учителя фехтования, приехавшие в Париж в поисках заработка.
Впрочем, избранный ими способ добывания средств к существованию не сулил мэтрам большой поживы. Шаверни и его новый товарищ доказывали это с оружием в руках, и весьма убедительно.
Как только маленький маркиз почувствовал поддержку, к нему вновь вернулось его бодрое настроение, и он с удвоенной энергией принялся наносить удары. Он и его неожиданный союзник действовали столь умело и решительно, что вскоре путь был свободен: бандиты почли за лучшее убраться с их дороги и отправиться просить подаяние в другом месте. Самый наглый из всей троицы в этой стычке, как известно, лишился шляпы и получил удар шпагой в плечо.
Молодые люди взглянули друг на друга и изумленно вскрикнули:
– Шаверни!
– Навай! Ты разве не бежал вместе с Гонзага?
– Нет… Впрочем, это не помешало регенту выслать меня из Парижа вместе со всеми.
– Выслать? Тебя?
– Именно… Мое имя значится в черном списке, составленном и подписанном регентом… А так как я вовсе не желаю оказаться в Бастилии, то выхожу на улицу только ночью.
– И поэтому ты смог прийти мне на помощь?
– Совершенно верно…
– Какая удача! Мой дорогой Навай, услуга за услугу: через двадцать четыре часа я вновь увижу регента и уверен, что после нашей с ним встречи ты сможешь гулять, где и когда тебе вздумается… Но ответь мне, почему ты не последовал за Гонзага?
Маленький маркиз помнил, что среди его бывших друзей этот человек был самым порядочным. Именно поэтому он без обиняков задавал свои вопросы.
– А ты сам почему расстался с ним? – гордо вскинув голову, вопросом на вопрос ответил Навай.
Несколько мгновений молодые люди молча смотрели друг на друга.
– Почему? – внезапно воскликнул Шаверни, принимаясь горячо пожимать руку товарища. – Да потому, что ни ты, ни я не созданы для служения убийце… Мой дорогой Навай, значит, мы оба, вопреки нравам нашего развращенного века, имеем совесть! Ах, если бы ты выступил на моей стороне на кладбище Сен-Маглуар, может быть, все кончилось бы по-другому!
Навай опустил голову. Как мы помним, в ту ночь именно он ранил Шаверни.
– Нелегко избавиться от ярма, которое надели на тебя по твоей же воле… Но когда я увидел, что они посмели напасть на женщин, последние мои сомнения исчезли. Если бы девушки позвали меня на помощь, я бы уехал с Лагардером.
Маркиз бросился обнимать приятеля.
– Боже, как мы были глупы, – вскричал он. – Довольно, пора взрослеть! Ну, и… куда же ты направлялся?
– Куда глаза глядят. Подышать воздухом и прогулять свою шпагу, дабы та окончательно не заржавела.
– Идем ко мне, – предложил Шаверни. – До утра нам вполне хватит времени поговорить, и я успею изложить тебе свой план. Уверен – он тебе понравится.
И оба молодых человека, взяв друг друга под руку, продолжили путь по улицам ночного Парижа.
Улица Аррас, переименованная студентами в Крысиную, в этот час была пустынна. Здесь-то, неподалеку от особняка Кольбера, и жил Шаверни.
Этот квартал, населенный веселыми школярами и студентами, вполне соответствовал его жизнерадостному характеру – не то что угрюмые дома, плотно обступившие Лувр и Пале-Рояль: они казались столь же величественными и самодовольными, как и их обитатели.
Слугу, поставившего на стол поднос с ликером и двумя рюмками, Шаверни отослал спать. Удобно устроившись в глубоком кресле, он предложил Наваю последовать его примеру.
– Я слушаю тебя, – пригубив ликер, произнес Навай. – Посмотрим, может ли мудрость вещать твоими устами.
Маркиз потянулся, изящным жестом расправил кружевное жабо и манжеты и с уверенностью заявил:
– Разумеется! Прежнего безумца Шаверни отделяют от Шаверни нынешнего восемь долгих дней и ночей. За это время наш молодой человек сильно изменился… Испытания превращают зеленого юнца в зрелого мужа.
– Значит, за эти дни ты сильно повзрослел и перестал быть прежним шалопаем? – с улыбкой спросил Навай.
– Что ты думаешь о шевалье де Лагардере? – вместо ответа задал вопрос Шаверни.
– Во Франции еще не перевелись храбрецы, – сказал Навай, – но ему поистине нет равных… К тому же он человек чести, а в наше время это такая редкость…
– Готов ли ты служить ему?
– Мы помогали Гонзага бороться с Лагардером… Встать на сторону шевалье – истинно благородный поступок.
– Я тоже так считаю. А каково твое мнение о мадемуазель де Невер?
– Она достойна его… Если ей нужна моя помощь, я целиком в ее распоряжении. Тебе повезло больше: ты успел предложить ей свою шпагу.
– К сожалению, это были только слова. Но моей вины тут нет.
– Твоя рана едва затянулась, – с волнением в голосе произнес Навай. – Пожалуйста, прости меня, – добавил он, помолчав. – Но ты сам налетел на мой клинок!..
– Забудь об этом. Давай лучше поговорим о другом, – прервал его Шаверни. – Что ты скажешь о донье Крус?
– Если я открою тебе свое сердце, – рассмеялся Навай, – то, пожалуй, станешь ревновать. Мне кажется, что рано или поздно донья Крус станет маркизой, и я от всей души желаю ей этого. Если бы я мог, я бы не задумываясь предложил ей свое покровительство, но я отступаю, ибо ты любишь ее, а она любит тебя.