— Там есть кофе, если хочешь…
Он показал на поднос на шкафу Рафаэль задумчиво посмотрела на кофе, потом снова на Жослина и решила выпить чашечку.
— Хорошая идея — приготовить кофе. Это ты придумал?
— Нет, Мария.
— Я что, так долго была в душе?
— Мы приехали десять минут назад…
Жослин снял рубашку, растянулся на диване и зажег сигарету.
— Налей мне кофе, пожалуйста, — попросил он Рафаэль, не сводя с нее глаз. Тебе понравился вечер?
— Да, он был восхитителен. Как и все здесь.
Девушка села на кровать. Она была голая и совсем не стеснялась этого.
— Руис вел слишком быстро?
Этот безобидный вопрос вызвал у Рафаэль улыбку.
— О да! Но когда ведешь «мазерати» в его возрасте…
Она нарочно заговорила о шикарных автомобилях, которыми так восхищался Жослин, — французских лимузинах, огромных «мерседесах», восхитительных «мазерати». Потом, меняя тему, спросила;
— Ты любишь Руиса?
Он сделал глоток кофе, раздумывая над ответом, и сказал:
— Я не думаю, что люблю его так же, как Мигеля или Пабло. Он развлекал меня раньше. Сейчас он сильно изменился. Им можно восхищаться так же легко, как и ненавидеть.
— Ненавидеть?
Она широко открыла глаза, требуя объяснения.
— Уверяю тебя, сложно не чувствовать в нем соперника. Только этим вечером можно было все свести к шутке.
— К шутке?
Теперь Рафаэль придиралась к словам. Жослин пожал плечами.
— Коррида и легенда, которая ее окружает… Весь удивительный мир Руиса можно считать одновременно великим и ничтожным, цирком и трагедией. Мне он иногда кажется возвышенным и в то же время смехотворным. Руис смешон, когда он чванится, подобно павлину, но он легко может превзойти любого из тореадоров в силе и ловкости. В нем живет испанский дух фламенко, как говорят здесь. Он опасен, и меня сводит с ума мысль, что ты была с ним наедине.
— Жослин! — Она расхохоталась. — Подумай, Жослин, он же еще ребенок! К тому же я равнодушна к героям…
— Ты уверена?
Он пристально посмотрел на нее, и Рафаэль испугалась, что может себя выдать.
— Чего ты боишься, скажи? — спросила она напрямик.
— Неизбежное восхищение героями, бесконечные разговоры Васкесов о жизни и смерти могут вызвать в тебе чувства… Но это несерьезно. Можно назвать это драматичным, но не серьезным. Танец смерти в ритме пасодобля…
Она спокойно возразила ему:
— Но, Жослин, это ты любишь корриду, не я!
Жослин широко улыбнулся и сказал:
— Да, конечно, но ты тоже обязательно полюбишь ее. Я в этом не сомневаюсь. Эх, коррида!.. Сложно понять ее, живя на берегу Луары. Ты знаешь, мне приходилось проживать месяцы и годы, даже не думая о ней. А потом достаточно было, чтобы кто- нибудь заговорил об Испании, и у меня тут же возникало желание оказаться на арене и услышать хрип разъяренного быка, хруст шпор о песок, возбужденные голоса зрителей…
Рафаэль задумалась, касалось ли все сказанное Руиса? И был ли в этой речи оттенок гнева или жалости?
— Когда я приезжаю к Виржилю, — продолжал Жослин, — я вновь испытываю эти чувства. Время ничего не меняет. Однако мир корриды полон противоречий.
Теперь у нее было впечатление, что он обращается не к ней, а рассуждает сам с собой.
— Представь себе старого тореадора, который, запыхавшись, пытается победить тучного быка на забитой зрителями арене. Это зрелище может вызвать только смех; к тому же музыканты изо всех сил пытаются отвлечь зрителей от происходящего. Что касается быка… Иногда его жалко. Он может быть сильным или слабым, но ты всегда на стороне матадора. И даже если у тебя пропадет желание смотреть корриду вообще, быков для сражений все равно будут продолжать выращивать. И, самое страшное, если произойдет несчастный случай, ты будешь чувствовать вину, потому что представление устроено для тебя, зрителя, и тореадор рискует жизнью, чтобы развлечь тебя. Это ты заставляешь его бороться из последних сил, чтобы оправдать ожидания трибун; это ты никогда не чувствуешь жалости к беспомощному человеку на арене. И знаешь почему? Потому что он обязан выглядеть таким, каким мы хотим его видеть, не смотря на то, чего хочет он сам.
Жослин докурил сигарету и зажег другую.
— Видишь, я противоречу сам себе, путаю тебя. Но коррида поистине восхитительна… Тем лучше, что все относятся к ней по-разному.
Рафаэль с интересом смотрела на Жослина. Он так редко позволял себе выговориться.
— В воскресенье, в Арле… — начала она.
Но он прервал ее:
— Ах да, Арль… В жизни бывают волшебные моменты, потому что некоторые люди способны дать тебе почувствовать вечность. Но затем иллюзия исчезает. Восхитительный маленький Руис способен покорить тебя.
Он продолжал говорить, а Рафаэль думала: «Почему маленький? Это было сказано с пренебрежением».
— Не дай себя обмануть, Рафаэль! Что, ты думаешь, ему нравится, этому Руису? Звук шпаги и нескончаемые рукоплескания? Ему наплевать на то, что нас восхищает в нем. Он научился красиво двигаться и всегда быть лучшим. В остальном…
Он потянулся к Рафаэль.
— У меня нет желания обсуждать с тобой Руиса до утра, а у тебя?
Она вздохнула. Сейчас все было просто. Перед ней сидел Жослин. Он был именно таким мужчиной, как она хотела: влюбленным, готовым на все. Брак и покой — вот что их ожидало. Никакой страсти, никаких крайностей. Покой, о котором всегда мечтала девушка. Новый, изменившийся Жослин, которого она узнала у Васкесов, нравился ей больше. Он немного ревнив, слишком разговорчив, но более молод и горяч. И он рядом с ней.
Она обняла его и придвинулась ближе.
— Лучше давай займемся любовью.
У нее не было особого желания, но Рафаэль знала, что должна успокоить ревнивого Жослина. Он понял настроение девушки, но это не остановило его.
— Рафаэль… — произнес он, зарывшись лицом в ее волосы. — Почему я встретил тебя?
Он опасался, что она заставит его страдать. Но было уже поздно. Он осознал, как ему повезло встретить ее. Рафаэль была подарком судьбы. Понимание этого сделало его еще слабее. Возможно, это женщина его жизни, но она была не для него. А он любил ее.
Тяжелый, длинный день утомил Жослина. Он боялся, что не сможет удовлетворить Рафаэль, и ему пришлось постараться. В конце он не хотел отпускать ее, и они долго лежали, обнявшись, уставшие и сонные.
— Не знаю, Рафаэль, может быть, магия этого вечера заставляет меня произнести то, что я давно хотел сказать тебе… Если тебя не пугают ни совместная жизнь со мной, ни мой возраст, смогла бы ты выйти за меня замуж?
Рафаэль вскочила с кровати, быстро глянула на Жослина и стала нервно ходить по комнате, кутаясь в его рубашку.
— Не стоит говорить о браке в такие вечера после пьянки и секса, ведь… Ох! Жослин, я не знаю, что сказать! Нам хорошо и так. Мне, по крайней мере.
Она слушала себя и не понимала, как может отказываться от предложения, которого ждала несколько месяцев. Речь была не в расчете или плане. Она боялась, что может не захотеть стать частью жизни Жослина. Рафаэль налила себе еще кофе. Он был холодный. Девушка скривилась с отвращением и снова посмотрела на Жослина.
— В понедельник, когда мы вернемся в Париж, давай сходим в то итальянское кафе на площади Сен-Сюльпис, которое мне так нравится, и до того, как мы закажем аперитив, ты скажешь то же самое, хорошо?
Жослин не шевелился, наблюдая, как она суетливо бегает по комнате. Он был обижен.
— Зачем ты убегаешь от меня, детка? Ты боишься этого разговора? Я могу завести его в другой раз. Я… Я просто ожидал другой реакции…
— Я пьяная, Жослин, — жалобно сказала Рафаэль, прислонившись спиной к двери.
— И чужая… Иди ложись, дорогая.
Его голос был все таким же спокойным и добродушным. Он боялся, что этот разговор примет подобный оборот. Теперь же у него было чувство, что что-то новое стало между ними. Его неотступно преследовала мысль о Руисе.
Рафаэль потушила свет и легла рядом с ним. Он чувствовал себя жалко, и от этого ему становилось еще страшнее. Он боялся сделать жест ей навстречу. Она должна решить сама. Несколько минут спустя Рафаэль положила руку на плечо Жослина. Она пыталась сдержать слезы и сердилась на себя за то, что в этот момент видела перед собой лицо Руиса. Его изящные руки, обнимавшие руль, его точеный профиль в лунном свете…
Руис. Желание повторять его имя было так сильно, что девушка вздохнула. Она знала, что Жослин не спит. Он был расстроен и несчастен, потому что она испортила ему прекрасный день и он терпеть не мог, когда им пренебрегали. Ее охватило желание убежать. Набраться смелости и уехать отсюда. Вернуться в Париж. Но как заставить Жослина уехать? Под каким предлогом?
Да! Снова вернуться в рутину обыденной жизни, такой приятной и размеренной. Хранить воспоминание о Руисе, как легкий укол в сердце, что могло быть возможным, но не произошло. Снова окунуться в романтику отношений с Жослином. Снова видеть цель. Забыть Камарг, его окрестности, великолепие этого мира. Не думать, ничего не предпринимать и ни о чем не сожалеть. Но Рафаэль жалела себя, а не Жослина. Быть в объятиях мужчины, которого она любит лишь за то, что он дает ей, заставило ее испытать жалость к самой себе. Однако сейчас лучше было не поддаваться соблазну и не сравнивать Жослина с другими. Рядом с теми студентами, с которыми встречалась девушка, он был просто великолепен, умен и уверен в себе. Тогда не было особой нужды выбирать. Почему бы и сейчас не оставить этого горделивого юнца со своим сомнительным мастерством? К чему метаться? Зачем впадать в крайности?
Жослин повернулся к Рафаэль и обнял ее.
— О чем ты думаешь?
— О тебе.
По крайней мере, это было правдой. Да, о нем. О них.
— Почему ты ни разу не сказал, что любишь меня? Это более сложно, чем просить моей руки?
— Это сложно… В моем возрасте, детка, я боюсь, что у нас ничего не получится, какое бы будущее нас ни ожидало.
Она тихо прошептала:
— Ты знаешь, все это только от гордости… Жослин рассмеялся, и это было его ошибкой. Рафаэль тут же перестала его жалеть.
— Уже поздно, — сказала она. — Пора спать.
Он ничего не ответил. А она решила больше не корить себя за эту поездку с Руисом и уснула.
4
Среда, 14 сентября
Жослин проснулся поздно и вышел к обеду около часу дня. Он чувствовал себя немного уставшим, но был в отличной форме, готов к новому дню. Сегодня утром Рафаэль казалась еще более загоревшей после того, как она провела почти целый день у бассейна. Руис поехал в гости к друзьям в Арле, его ждали лишь к ужину. Удушающая полуденная жара не проникала сквозь толстые стены. Жослин наслаждался отсутствием Руиса за семейным обедом.
После того как гости доели испанскую паэлью и допили красное вино, Виржиль предложил Жослину пройти к нему в кабинет выпить чашечку кофе.
— Мария составит компанию Рафаэль, — сказал он. — Давай поговорим наедине. Расскажи мне немного о себе и своей жизни. Когда ты у меня, мы только и говорим, что о быках. Я плохой хозяин…
Виржиль улыбнулся и зажег одну из своих маленьких черных сигар, которые очень любил.
— Виржиль, когда я у тебя в гостях, мне интересно, что происходит у вас. Я приезжаю узнать новости о Камарге, Васкесах, их сыновьях и быках. Мне нечего рассказывать тебе.
— Ты живешь в Париже. Любовницы, путешествия… Почему ты ничего не рассказываешь? Ты доволен своей жизнью, Жослин?
— Конечно, доволен. Только думаю, что тебе будет неинтересно слушать о ней.
Виржиль налил в бокал немного коньяка, протянул его Жослину и сказал:
— Дай мне представить ее хоть на несколько минут.
— Представить что? Мою последнюю сделку в Виллервиле? Ты знаешь, где это? Нет, и тебе это не нужно. Десять особняков на северном побережье Франции. Довиль, Онфлер, ты слышал о них когда-нибудь? Так вот, это там. Две комнаты, балкон, кухня, море в трехстах метрах. И все это за какие-то десять тысяч евро с предварительной резервацией. Ты все это представляешь?
Виржиль засмеялся и ответил:
— Но девчонки все еще бегают за тобой, не так ли?
— Девчонки! Да мне уже пятьдесят, как и тебе!
Они рассмеялись, как старые заговорщики.
— Мне всегда казалось, что ты зря прожигаешь свою жизнь, — сказал Виржиль. — Ты с детства был таким. Пока ты три года подряд приезжал к нам, я пытался переубедить тебя, неисправимого парижанина, измениться. Стоит признаться, что это было довольно сложно, учитывая, что твой отец даже со мной не здоровался. Я хотел тебя изменить… Смешно! Ты всегда был неисправим… Теперь получил то, что заслужил.
— Да, и я сожалею об этом… Иногда у меня появляются амбиции и желания, но, глядя на тебя, я понимаю, что это ничего не стоит. Ты сам всего этого достиг…
— Ну да! Только этого… Я бы пожалел тебя, если бы ты не был всегда таким довольным. Как тебе удалось так жить и не сойти с ума? Я никогда не понимал… Теперь, когда я добился того, о чем мечтал, я хочу стать на тебя похожим.
— Стать сумасшедшим?
— Конечно!
Улыбка не сходила с лица Виржиля, пока он говорил.
Он любил Жослина со всеми его недостатками.
— Ты — истинный горожанин, — сказал он со своим неподражаемым акцентом, — И ничего с этим не поделаешь.
— А ты витаешь в облаках. Я не согласен с тобой: мы никогда не станем похожи. Тем лучше.
Некоторое время они молчали, внимательно глядя друг на друга.
— Ну а Рафаэль? — неожиданно спросил Виржиль.
— А что Рафаэль? Я привез ее к тебе, этим все сказано. Тебе она нравится?
— Она красивая, даже очень. Утонченная, наблюдательная… Любит развлечься, даже больше тебя. Немного бестактная, но вежливая… И молодая! Очень! Ты на ней женишься?
Жослин покраснел, и как раз этого Виржиль меньше всего ожидал от него. Он расхохотался своим громовым смехом, могучие плечи сотрясались от каждого вздоха.
— Эх, Жослин! Ты такой счастливый! Что еще, если не это, могло бы заставить меня покраснеть в таком возрасте? И так сильно. Конечно, ты женишься на ней, если она этого хочет…
— Как ты думаешь, она согласится?
Виржиль перестал смеяться и внимательно посмотрел на Жослина.
— Как я думаю? Здесь я ничем не могу помочь тебе, старик!
Жослин поднялся и заходил по комнате. Он сказал Виржилю, что Рафаэль не была достаточно счастлива с ним. «Иметь собственную жизнь» — это выражение она использовала довольно часто и с какой-то грустью. Он рассказал, как она заставила его смириться с ее независимостью. Надо согласиться, девушка несколько использовала его. Он признал, что не всегда понимал перепады ее настроения, что она почему-то никогда не рассказывала о своей семье, да и в целом у них было мало общих тем для разговора, и он объяснял это большой разницей в возрасте. Однако считал ее искренней. Рассказал Виржилю о ее недавнем признании в желании иметь детей, и это уже не вызвало смех, как прежде. В своем длинном монологе Жослин поведал другу свои страхи, сомнения и надежды — свою любовь к Рафаэль.
Видя его таким, Виржиль был не в состоянии прервать друга. Обрадовавшись, что наконец-то Жослин устал держать себя в рамках и решил выговориться, Виржиль внимательно слушал его долгое признание и только под конец сделал ему знак сесть.
— Ты прав, — согласился он. — Сделай это сейчас, если ты уверен. Мое время любви и рождения детей прошло с Марией. У меня нет желания начинать все сначала. Ну а ты новичок в этом деле.
— Нуда, как же! Вчерашняя прогулка верхом вымотала меня. Руис, видимо, решил посмеяться над нашим поколением…
— Быстро ты сдался! Нам с ним не привыкать — это наша работа. Не завидуй ему. Ты тоже хорошо справляешься.
Виржиль удивился, почему это Жослин вдруг заговорил о Руисе, но тот продолжил:
— Ты знаешь, иногда я чувствую себя неловко рядом с твоим сыном. Он очень изменился. Зря я так долго не приезжал. Ты знаешь, я видел Пабло и Мигеля в прошлом году, поэтому не заметил большой перемены.
— Руис — особенный, — сказал Виржиль, наливая себе еще коньяка.
Потом он добавил:
— Тебя смущает…
— Он как петух, — прервал его Жослин.
— Что?
— Да, он ходит с торжествующим видом.
— Он всегда был такой! За шесть лет все, что добавилось в нем, так это пятнадцать сантиметров роста и двадцать килограммов веса. Поэтому тебе кажется, что он изменился. В остальном же… Он должен быть таким. Если он не будет считать себя лучшим, бык победит его. Нельзя выходить на арену с чувством неполноценности. Нужно быть отважным. Если не получается, надо верить, что ты такой! Поэтому он старается держать голову высоко и считает себя главным.