— Да, действительно очень.
Не зная, что еще сказать, хозяйка встала и пошла на кухню отдать приказания служанкам. Рафаэль снова легла на солнце и прикрыла глаза. Ее немного раздражал слепящий свет солнца. В этом году сентябрь выдался жарким, и весь Камарг будто уснул под палящими лучами.
Окна были закрыты еще с вечера, поэтому в комнате сохранилась ночная прохлада. Рафаэль легла в постель и беспокойно уснула, видя во сне скачущих коней и свирепых быков.
Виржиль развернул своего андалузского скакуна и сказал:
— 41-й в прекрасной форме, ты не находишь? Такой воинственный, настоящий trapio [8]своей расы! Мне он нравится, а тебе?
Жослин прикрылся ладонью от солнца и бросил через плечо:
— Да, он великолепен! Действительно нагоняет страху…
Жослин с восхищением смотрел, как Руис направляет своего коня к быку. Жара не давала им пошевелиться в седле. Рубашки намокли от пота.
Они долго искали быков, и Жослин утомился: все тело ныло от усталости, мышцы болели, а сбруя хлестала по бокам. Жослин был отличным наездником, но не мог превзойти в этом Руиса. Юноша с интересом наблюдал за ним издалека и не вмешивался, пока Жослин пытался справиться со своей строптивой лошадью, которая чуть что пускалась вскачь, даже если это была стая пролетающих птиц.
— Она любит потанцевать! — процедил Жослин сквозь зубы Руису, который уже вовсю смеялся.
— Сожми ее крепко ногами, проучи ее, — посоветовал юноша.
Жослин попытался понять, какое именно чувство вызывал в нем Руис, но тут они нашли быков, и пришло время возвращаться домой. Жослин пристроился рядом с Виржилем, наблюдая за старым другом. Руис иногда перебрасывался парой слов с отцом. Все тело Жослина напрягалось каждый раз, когда животное ускоряло шаг. Руис же с ловкостью справлялся со своим скакуном. Несколько ездоков остались далеко позади. Иногда Виржиль и Жослин переглядывались, и их взгляды были полны радости и восхищения Руисом, который с легкостью гнал стадо быков.
Вернувшись домой только к двум часам, они не чувствовали свои тела и передали конюхам лошадей в пене, с выпученными глазами и вздутыми жилами. Как только Жослин ступил на землю, у него закружилась голова. Он с трудом дошел до своей комнаты с одним лишь желанием: свалиться на диван прямо в гостиной.
Руис заметил Рафаэль у бассейна и подошел к ней. Наклонившись, он коснулся ее плеча.
— Опасно спать на солнце, Рафаэль.
Девушка медленно открыла глаза, и первое, что она увидела, были шпоры Руиса со слипшимися клочками шерсти, покрытыми потом и кровью. Затем она подняла взгляд и встретилась с огромными темными глазами Руиса, мерцающими совсем рядом с ее лицом. Она смущенно поднялась и прошептала:
— Мне нужно принять душ…
Юноша повернулся и пошел прочь, а она, проводив его взглядом, снова почувствовала неловкость.
Покончив с буйабес — традиционной рыбной похлебкой, все потянулись к бокалам с вином, и через некоторое время за столом воцарилось всеобщее веселье. Ресторан, куда их привел Виржиль, не относился к числу элегантных туристических мест, так любимых приезжими. Их посадили в крохотную комнатку, и они заняли две ее трети. По своему обыкновению, Мария оделась в яркое платье и надела блестящие украшения из толедского золота. Ее высокий черный шиньон был украшен стразами. Внешний вид хозяйки дома мог бы вызвать смех, не будь она душой компании. Мария постоянно отпускала свои любимые шутки, веселившие всех. Но особое очарование ей придавали эти восхитительные, томные глаза, доставшиеся Руису по наследству и уже завоевавшие сердца стольких женщин от Камарга до Андалусии.
Виржиль говорил громко, и это соответствовало его росту, крепкому телосложению и авторитету. Только Мария могла иногда прервать его, чтобы вставить новую шутку. Мигель тоже много говорил, но его слова не выделялись в общем шуме. Глядя на Мигеля, сложно было поверить, что он является частью этой семьи. Кроме имени, которое ему выбрала Мария, в нем не было ничего испанского. У него были светло-каштановые волосы, по цыганской традиции Васкесов, довольно длинные. Он не отличался ни огромным ростом, как отец, ни изяществом, как его младший брат; в нем также трудно было угадать черты француза или жителя Прованса. Мигель был незаметен в семье, где каждый являлся яркой личностью. Он с презрением относился к безумной смелости Руиса, скучал во время разговоров о быках. Только одна черта вызывала уважение к нему: его постоянная, почти вычурная вежливость. Иногда, при желании, он мог быть интересным, обсуждая как известные книги, так и особенности выращивания быков на ферме его отца.
Пабло, старший из сыновей, в этом году не смог покинуть свое хозяйство в Испании и жену с новорожденным. Жослин сожалел, что Пабло не было с ними в этот вечер. Он был его любимчиком, этот первенец Виржиля, и с самого рождения мальчика Жослин немного завидовал его отцу. Со временем это чувство переросло в настоящую привязанность к ребенку, к которому он проявлял почти отцовскую любовь и внимание. Потом он стал так же заботиться и о новорожденном Мигеле. Почему-то мальчики, подрастая, не напоминали им с Виржилем о приближающейся старости.
Васкесы ни разу не были в Париже, и их встречи происходили только по инициативе Жослина, который хотел снова и снова прочувствовать атмосферу своего детства, сидя за одним столом с давним другом. Руиса он знал меньше других. В последние годы Жослин был чересчур занят работой, потом у него появилась Рафаэль, поэтому он редко бывал в Камарге. Для него Руис оставался все тем же мальчиком пятнадцати лет, безумно влюбленным в лошадей и быков, который был непоседливым учеником в классе, быстро рос и организовал Жослину несколько памятных поездок верхом. Когда он три дня назад увидел его в Арле в костюме тореадора, то почти не узнал. Руис превратился в красивого зрелого мужчину, которым восхищались женщины. В глубине души Жослин почувствовал опасность со стороны Руиса, и эта мысль была ему неприятна.
В этот вечер Виржиль пригласил Жавьера и его очаровательную женушку Альбу. Их веселая компания из восьми человек требовала от хозяйки заведения угощения и танцев. Жослин наблюдал за счастливой Рафаэль, которая наверняка предавалась мечтам стать женой и матерью. Матерью! Ему, в его-то пятьдесят, было уже поздно думать о детях. Когда он думал о Пабло, уже давно ставшем отцом, когда смотрел на Мигеля и особенно на Руиса, то понимал всю несбыточность этого желания. Рафаэль заставила вспомнить его о многих давно забытых вещах и желаниях. Теперь он был готов на любое безрассудство. Наверное, поэтому он взял ее с собой к Виржилю. Ему требовалась поддержка старого друга. Виржиль всегда давал ему мудрые советы, искренне высказывал свое мнение, лишенное предвзятости.
Виржиля всегда веселило, что Жослин зарабатывал деньги на недвижимости. Неужели можно заплатить хотя бы франк за совместное пользование футляром для лыж или пляжным зонтиком?! Однако его не интересовали проблемы человеческой глупости и особенности ведения дел Жослином. Он не придавал этому значения. Его просто расстраивало, что друг работает, чтобы жить, когда он, Виржиль Васкес, живет ради своей работы.
В начале карьеры Виржиль вложил немалый капитал в приобретение чистокровного стада испанских быков, которых он готовил к боям. Затем он стал членом UCTL [9], где особое значение придавалось правильному воспитанию боевого быка. Мария помогала ему, как могла, и он полностью отдался своей страсти, не имея пути назад. К глубочайшему сожалению жены, Виржиль не хотел никуда уезжать из Камарга только потому, что не смог бы жить в другом месте. Он так хорошо знал эти земли, что смог бы вырастить еще не одно поколение чистокровных быков…
— Я ненавижу этого человека! — Неожиданный выкрик Марии во всеобщем веселье заставил Жослина оторваться от своих раздумий.
На секунду все разговоры утихли, и Жослин спросил вполголоса:
— Кого ты имеешь в виду, Мария?
Он произнес ее имя на испанский манер, делая акцент на «и» и оглушая конечное «а», как это всегда делал Виржиль.
— Кого?
Она гневно повернулась к Жослину.
— Нашего поверенного, менеджера, этого паразита!
Она зло заговорила, глядя на Руиса:
— Понимаешь, Жослин, мой мальчик стал звездой в жестоком мире корриды. Рядом с ним всегда должен быть человек, который заботился бы о его безопасности, а не тот, кто выставит его сражаться с кем попало, лишь бы это принесло прибыль.
— Мама, уймись, — мягко попросил ее Руис.
Но Мария хотела высказать наболевшее.
— Ты веселишься! Ты всегда это любил: острые ощущения, аплодисменты, близость опасности. Ладно. Но зачем ты взял на работу того, кто все решает за тебя, зачем? Ваше желание славы и денег скоро убьет меня!
Руис побледнел.
— Но это неправда! Мама, послушай, я…
Мария не дала ему закончить и заставила замолчать, еще больше повысив голос:
— Ты можешь выполнять свою работу и не прислушиваться к тому, что говорит этот нахлебник! Он использует тебя, зная, что ты горд, как павлин! Ты согласишься на что угодно, чтобы стать еще более знаменитым. Ты глуп, как и все твои друзья. Почему бы не попробовать бой с шестью быками? А? Или это скоро будет в программе? Чтобы стать первым, ты согласен убить себя!
Руис встал, чтобы уйти, но Виржиль остановил его, положив руку ему на плечо.
Другой рукой он притянул к себе Марию и погладил ее волосы с неожиданной нежностью.
— Помолчи, Мария, помолчи… Он больше не ребенок, он свободен…
— Но он все еще мой сын! — закричала Мария, последний раз пытаясь возразить, уткнувшись носом в шею мужа.
Руис смотрел на мать. Мигель наклонился к Жослину и сказал:
— Мама думала, что в воскресенье у Руиса последний бой. Но на самом деле он подписал контракт на участие в корриде во время праздников в Севилье через десять дней. Он не хотел говорить ей, потому что знал, как это расстроит ее. Такие разговоры заканчиваются одинаково: она всегда плачет…
Руис окинул брата мимолетным жестким взглядом. Затем он взглянул на Жослина. У юноши был жалкий вид. Жослин натянуто улыбнулся — ему было жалко Руиса.
— Хозяин! — позвал Жослин владельца заведения. — Принесите нам вашего самого лучшего шампанского. Виржиль, выпьем за здоровье твоего младшего сына, за его последние бои, и пусть хранит его Господь!
Мария расхохоталась своим неподражаемым смехом и отодвинулась от мужа.
— Господь щедр! Сколько молитв я вознесла, сколько свечей зажгла за то, чтобы мой сын остался жив! Ты прав, Жослин, давайте выпьем за Руиса и его быков, его поклонниц и за дом, который он строит в Сент-Мари, за всех, кто восхищается им, и за его бедную мать!
Жослин, пораженный прямотой женщины, поднял бокал и, глядя на Марию, сказал:
— За мать!
В эту минуту протянулась нить понимания между Жослином и Марией. Остальным понадобилось чуть больше времени, чтобы понять суть сказанного. Руис, как обычно, слегка прикоснулся губами к напитку. Рафаэль смотрела на всех, чувствуя себя здесь чужой. Руис поднялся, обошел стол и обнял мать. Она ласково улыбнулась ему.
— Выпей хотя бы раз с нами, — сказал Виржиль. — Это не последняя мамина сцена отчаяния.
Руис взял у матери бокал и залпом выпил шампанское.
— Твое мнение никогда не изменится, мама, — сказал он и поставил бокал.
Альба и Жавьер посмотрели на Руиса с таким восхищением, что Жослин вдруг подумал, что только Мария спасает Руиса от звездной болезни, которую может вызвать такое обожание. Продолжая рассматривать сидящих за столом, Жослин остановил свой взгляд на Рафаэль. Она тоже смотрела на Руиса, поддавшись необъяснимому обаянию, которое он излучал. Жослин понял, откуда возникло чувство раздражения по отношению к этому юнцу. У него появилось желание встать и выплеснуть свою злость. Вид Руиса был ему неприятен. Он слишком молод и заносчив, окружен чрезмерной заботой. Он был красив и соблазнителен — полная противоположность стареющему Жослину. Рафаэль преобразилась: от выпитого шампанского ее зеленые глаза возбужденно блестели в отблесках свечей, золотистые кудри падали на разгоряченное лицо. Внезапно Жослину захотелось оказаться с ней наедине, в комнате в Париже. Но нужно было пить до дна за здоровье Марии и Виржиля и радоваться успехам Руиса.
Когда уставшие гости расходились в два часа ночи. Жослин был очень пьян. Шофер Виржиля приехал как раз вовремя. Все расселись внутри «мерседеса», а приехавший на своей машине Руис, пользуясь суматохой, предложил Жослину:
— Можно, Рафаэль поедет со мной? Она мечтает прокатиться с ветерком. Я не пьян. Я всего лишь осушил бокал моей матери.
Однако Руис сказал это вовсе не для того, чтобы получить одобрение Жослина. Он объявил об этой затее ради собственного удовлетворения и осознания своей власти. Юноша усадил Рафаэль в свой новенький «мазерати» и наклонился, чтобы застегнуть ремень безопасности.
— Я не могу похвастаться, что этим вечером я такая же трезвая, как вы, — сказала Рафаэль. — Какая машина! Неужели тореадоры никогда не пьют? — спросила девушка, когда Руис завел мотор.
— Конечно же, пьют. Иногда даже крепкие напитки, чтоб набраться смелости, как вчера, перед тяжелой скачкой…
— Вчера? И смелости хватило до сегодня?
Девушка рассмеялась, а Руис улыбнулся.
— Да нет. Но, по крайней мере, можно хорошо выспаться. Пить перед корридой — это самоубийство.
Выехав на дорогу, они обогнали машину Виржиля и разогнались до ста пятидесяти километров в час.
— Не так быстро, Руис, а то у меня закружится голова! Я правда много выпила. Вечер удался… Мне жаль вашу мать.
— Это я должен перед вами извиниться. За нее и за себя.
Они немного помолчали, вспоминая речь Марии. Под влиянием алкоголя Рафаэль смогла представить себя на ее месте и почувствовать ее страх.
— Мне действительно жаль ее, — прошептала она. — Весь ваш успех зависит от того, насколько вы сможете вызвать у публики страх, который пригвоздит ее к месту и перейдет в восхищение после боя, да?
— Вы мне льстите…
Рафаэль пожала плечами.
— Это выходит само собой. Я слишком много выпила. Мысли путаются в голове.
Она немного помедлила, поерзала на сиденье, приоткрыла окно, вдохнула порыв свежего воздуха и добавила:
— Но я не настолько пьяна, чтобы не спросить у вас, Руис…
Он вопросительно посмотрел на нее.
— Почему вы сказали Жослину, что я мечтаю прокатиться на вашей машине?
Он сжал руль и не ответил. Девушка выждала несколько минут и добавила:
— Не думаю, что разговор, который вы задумали, понравился бы Жослину…
Руис помолчал и коротко сказал:
— Я знаю.
Они долго молчали. Машина мчалась под звездным небом Прованса, а Рафаэль рассматривала мужественную фигуру Руиса, освещенную светом панели управления. Ничего не приходило ей на ум. Ночь поглотила все мысли.
— Вы не в состоянии выслушать то, что я хотел сказать, — прошептал Руис. — Вы слишком много выпили и не поймете меня…
Рафаэль отвернулась и уставилась в окно, где в свете фар проскакивали мимо диковинные пейзажи обочины дороги. У нее появилось тревожное ощущение, будто она находится на краю пропасти. Все вокруг кружилось. Чувство свободы и неограниченных возможностей охватило девушку. Будь что будет! Темнота и загадочность ночи, размеренный шум мотора, атмосфера близости между ними и совершенно новые, доселе не испытанные ощущения еще больше пьянили Рафаэль. Она снова посмотрела на Руиса. Завтра, при свете дня, все станет на свои места. Но сейчас она была уверена, что встретила его неспроста. Девушка, опершись подбородком о приспущенное стекло автомобиля, жадно глотала свежий воздух в надежде, что тошнота пройдет. Руис молчал, увлеченный бешеной гонкой. Они так ничего и не сказали друг другу до самого дома. Руис высадил ее, и Рафаэль с трудом поднялась в свою комнату, поспешно разделась и шагнула под освежающую струю душа. Выйдя из ванной, она увидела Жослина, который сидел на диване и ждал ее.