Глава 6
Здание, в котором его ждал Витебский, носило патриархальное, возвращающее к временам фашистской оккупации, название.
«КОМЕНДАТУРА»– значилось на фасаде длинного одноэтажного строения, выкрашенного коричневой краской.
Володя обстучал ноги от снега о высокий деревянный порог и вошел в полутемный мрачный коридор с одной-единственной дверью. Слева от входа, правда, виднелось крохотное зарешеченное оконце, где вечно либо спал, либо зевал дежурный.
Он поднял на Володю осоловевшие от долгого сидения на одном месте глаза и вопрошающе насупился.
– Меня ждут, – кратко пояснил Володя и, не дожидаясь ответа, пошел к двери, втиснувшейся в монолит стены милицейского барака претенциозным мореным дубом.
Она вела в кабинет Витебского. Все остальные помещения имели отдельный вход с торца здания. Здесь же была только его обитель – великого и неподражаемого цезаря, вершащего и творящего, милующего и казнящего. И именно он возжелал сегодняшним утром лицезреть пред своими очами Панкратова Владимира Николаевича.
– Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? – мягко прожурчал голос Витебского, стоило Володе переступить порог его кабинета. Ни слов приветствия, ни кивка головой, ни приглашающего жеста – ничего. Лишь вкрадчиво льющийся из полусомкнутых саблевидных губ то ли вопрос, то ли приговор. – Что за игру ты затеял, сынок?
Это было уже слишком, учитывая, что Витебскому было едва за тридцать пять. Вся его внешность – от худосочного телосложения до плешивой белокурой головенки – никак не располагала к тому, чтобы считать его своим отцом. Хотя… Хотя, учитывая его неограниченную власть, авторитет и умение всем этим воспользоваться, можно было смело именовать его «крестным папой» всего разношерстного люда, собранного заложниками на этой географической широте.
Не дождавшись приглашения, Володя сел в кресло для визитов, которое всегда устанавливалось в центре кабинета, закинул ногу на ногу и как можно беспечнее разулыбался.
– Добрый день. Вызывали?
Были бы желваки у Витебского, они бы загуляли сейчас под синюшной кожей изможденного лица. Но ими его природа обделила, потому он ограничился нервным подергиванием ноздрями и угрожающим поскрипыванием кожаного кресла под его худосочным задом.
– Улыбаемся? Ну-ну… – Витебский свел белесые брови к переносице, минуту размышлял, вяло гоняя карандаш по столешнице, потом поднял на Володю тяжелый взгляд и спросил: – Знаешь, во сколько тебе обойдется твое веселье?
– Ну… Скажем, очень-очень приблизительно. – Володя смиренно вздохнул и с добродушной улыбкой развел руки в сторону: – Ваше слово – закон! Как скажете, так и будет!
– Гм-м-м, ну-ну… – Витебский оторвал свой зад от кресла и зашагал вдоль окна, выходившего на заснеженную равнину. – Сколько было – шесть с половиной?.. Да, точно – шесть с половиной. Плюс пятьсот за веселье. Это для ровного счета. Ну, и еще столько же…
– Как?! – Володя недоуменно заморгал. – Как – еще столько же?! Это уже четырнадцать!!!
– Именно. – Теперь уже улыбался Витебский, маленькое звездное мгновение, но оно мигом слизало с его лица природную непривлекательность. – Четырнадцать! Шесть с половиной – досрочное освобождение. Пятьсот – за смех без причины. И еще шесть с половиной… за самодеятельность.
Володя понял. Дурак бы был, если бы не понял. Все дело было в Машке. Лихо! Ничего не скажешь, лихо ребята сработали, успев уже оповестить.
– Что-то, Володюшка, не улыбаешься больше? Али не до веселья тебе? А может быть, я опять что-то пропустил в этой жизни и у тебя какие-то проблемы? Так ты скажи только, мы их того – мигом!.. – Витебский от души куражился, преображаясь с каждой минутой. Куда подевались бледность и желчная отрешенность? Весь подтянулся, напружинился. Стал даже выше ростом казаться. Веселость так и брызгала из широко открытых глаз. С трудом удерживали смех подергивающиеся губы. Походка резвая, того и гляди от счастья скакнет на карниз со шторами и сальто крутанет. Козел…
Надо было полагать, что четырнадцать тысяч долларов – это еще не окончательная цена, которую Володя должен был заплатить за свое нелепое вмешательство в изломанную судьбу незнакомой девушки.
– Ну! Что молчишь? – Витебский не стал прыгать на карниз, он просто-напросто вышел из-за стола и, приблизившись к озадачившемуся посетителю, склонился к его лицу, пахнув в нос морозной свежестью «Стиморола». – Четырнадцать – это потолок… Плюс… Плюс…
«Чего же ты жилы тянешь, гадина?! – Спина у Володи взмокла, мыслям стало тесно в лабиринте вопросов, что начали выскакивать, как поганки после дождя. – Говори, не тяни! Говори же! Все одно меня Гарик теперь уроет. Выдернуть беспроблемно из дела такую сумму – быть либо идиотом, либо самоубийцей. У них там сейчас и без меня трудности. Подошел срок выплаты по векселям, за новое оборудование надо вносить залог. Н-да… Отбил барышню от хулиганов, идиот!»
– Так что плюсом? – Володя вымученно улыбнулся. – Четырнадцать и?..
– Не догадываешься? – Витебский мелко рассмеялся, сделавшись похожим на большую блеклую крысу.
– Нет.
– А расходы на свадьбу?
Смех стал раскатистым и таким отвратительным, что впору плевать ему в рожу, но Володя благоразумно сдержался.
– Ты же жениться собрался, или я не прав? Или меня обманули? Вот паразиты! Все норовят меня вокруг пальца обвести… Что же делать-то, Володюшка? А?..
Ручейки леденящего пота струились по спине, словно в половодье. Сердце ухало как оглашенное. А в голове по-жабьи квакало: свадьба, свадьба, свадьба…
Хотел отвертеться, дорогой? Думал, пустишь все на самотек – и твой словесный понос в помойном тупике сойдет на нет и через недельку о тебе и Машке никто и не вспомнит? А хренушки! Не было и нет тут дураков… Коли козырнул имечком, так отвечай… Все это слишком отчетливо читалось во взгляде Витебского, который не сводил глаз с Володи и ждал.
– Так что со свадьбой-то, Вэлл? Будет свадьба-то али нет? Чего молчишь-то, Вэлл?
Любил, любил Витебский закорячить имечко. Сергей непременно должен был быть Сержем, Александр – Саньей, А Володя – Вэллом. Вот скотина! Чего же так душу-то изматывать? Какая, к хренам, свадьба? Совсем ума лишиться, женившись на незнакомке, подозреваемой в убийстве собственного мужа. Одно дело перекантоваться с ней под одной крышей пару недель, не без пользы для души и тела, конечно, но жениться… Это просто маразматический припадок! Так ему Гарик и скажет, если не похлеще. Он на его возвращение такую ставку делает. Готовит почву, распускает слухи, кристаллизующие до белизны его подпорченную репутацию. И тут такое…
– Володя, ау-у! Заваркой писаешь от собственного благородства, да? – Витебский ощерил острые зубы, еще больше сделавшись похожим на крысу. – Теперь сидишь, потеешь и не знаешь, как соскочить? Хренушки, Володюшка, хренушки! Кабы ты там сам за себя базарил, другое дело. А затронул мое имя… Ну да что мне тебе рассказывать, сам знаешь, не дурак.
Он вернулся к столу и с излишней церемонностью уселся в свое любимое кресло. Полистал какие-то бумаги, вытащив их из папки. Нацепил стильные очки на нос, которые, Володя слышал, носил больше из форса, чем из надобности. Потом поверх стекол посмотрел на него, скукожившегося и нахохлившегося, и, одобрительно хмыкнув, проговорил:
– Не тушуйся ты так. За те шесть с половиной, которые ты мне сверху заплатишь, я все организовал самостоятельно.
– Что именно?! – подскочил на стуле Володя.
– Роспись у вас сегодня в три часа дня. Банкет… Думаю, что вам не до банкетов. Распишитесь – и дня через три, думаю, можешь паковаться. – Витебский снова погрузился в изучение бумаг.
– Дня через три… – попугаем повторил Володя. Он предположил куда больший срок, а всего-то три дня нужно было потерпеть и не совать свою безмозглую голову в петлю. – Три дня…
– Да, через три дня. Приказ о твоем досрочном освобождении уже подписан. Кстати, я позаботился и о том, чтобы оповестить твоего адвоката о твоих… как бы это поудачнее выразиться… жизненных коллизиях – во! Не скажу, что он обрадовался, но деньги обещал доставить в срок. Ты иди уже, Вэлл, иди. А то твоя нареченная, наверное, в истерике сейчас. Нужно бы ее успокоить. Шутка ли: нежданно-негаданно снова замуж выскочить – и за кого! Везет девке, скажу я тебе.
– Почему? – вяло поинтересовался Володя, студнем сползая со стула и направляясь к двери.
– Одного бизнесмена на другого поменять в течение трех месяцев… И один другого лучше и… обеспеченнее… Кстати, слыхал, как ее первый муженек почил?
Володя сделал неопределенный жест рукой, могущий означать что угодно. Витебский понял это по-своему и продолжил бормотать, не поднимая глаз от бумаг:
– Кто-то кинул ему в ванну включенный фен.
– Она?
– А кто же знает! – фыркнул Витебский и тут вдруг швырнул на стол бумаги. – Подобралась парочка, скажу я вам, люди добрые! Ты жену укокошил, она мужа… Специально, что ли, господь вас свел вместе, не пойму.
– Я никого не убивал, – без лишней эмоциональности возразил Володя и взялся за дверную ручку. – Она, думаю, тоже. Не похожа она на убийцу.
– Ага, правильно, – согласно кивнул Витебский и снова мелко захихикал. – По-твоему, все убийцы одноглазы, одноноги и с головы до ног увешаны арбалетами. Мне-то, Володюшка, можешь об этом не петь. Знавал, знавал всяких. И поверь, в таких вот омутах чертей до едрени фени. И вообще… не нравится она мне, хоть убей! За тебя ничего не могу сказать наверняка: убил ты или нет. К тому же такую курву, как твоя покойная Катюша, сам бы удавил. А вот про нее…
– А что с ней не так? – Володя раздраженно умолк.
Умел Витебский интриговать, слов нет – умел. Мало ему было без штанов его оставить, выкружив такую аховскую сумму, недостаточно было заставить жениться на первой встречной, так дай ему еще жилы повыкручивать. Наверняка напоследок какую-нибудь еще пакость ему уготовил. Он будет не он, если в спину ему какое-нибудь желчное словцо не пустит.
Володя не ошибся. Он почти уже закрывал за собой дверь, когда вслед ему прошелестело:
– Федюхая-то никто из наших не трогал. Сторонний работал. На кого?.. Даже я не знаю… Так что ты думай, с кем судьбу свою связываешь. Вот ведь беда-то, а по-другому нельзя. Ну никак нельзя…
Федюхай – это, стало быть, покойный Федор. Сторонний – это тот самый убийца, которого Володя собственными глазами запечатлел за «работой». Рассмотреть, конечно же, не удалось, учитывая темное время суток и вечную экономию энергоресурсов.
«Даже я не знаю…»
Этой коронной фразой Витебский расписывался в собственном бессилии. Произносилась она приблизительно раз в три года, а то и того реже. И если произносилась, то это могло означать только одно – Витебский озадачен. Донельзя озадачен.
Если даже его сеть информаторов, докладывающая ему о размере и расцветке трусов каждого поселенца, оказалась бессильна, то что тогда выходит? Что человек, убивший Федора, убил его за что-то такое, что никак не пересекалось с его уголовным делом, что никак не было связано с его прошлым и настоящим. И означать это могло только одно – Федор пострадал из-за своей глупой выходки в столовой? Кто-то заботливо оберегал Марию? Нет, чертовщина какая-то, да и только. Если его убили, отомстив за нанесенное ей оскорбление, то какого черта позволили сотворить с ней такое на свалке?
Володя оторопело потирал виски, замерев у окошка дежурного, которого раздирала такая зевота, что, казалось, он сейчас проглотит и решетку, и Володю, и сам стол, за которым сидит.
Из головы не шло последнее предостережение, почти прошептанное Витебским.
Что он хотел этим сказать? Что во всем этом замешана Машка? Так не было ее там! Он-то знает это точно. И опять же никто не поспешил к ней на выручку, когда она сама оказалась в беде… Бредятина – да и только. Заморачивайся теперь на всей этой истории сколько хочешь, тем более что времени для этого будет предостаточно.
И тут, как ушат холодной воды на голову, в памяти всплыло «свадьба». Черт! Как он успел забыть? У него сегодня бракосочетание, и его нареченная сейчас, должно быть, его дожидается… Мара-а – азм! Что скажет Гарик?! Господи, что скажет Гарик?!
Глава 7
– Сука! – всхлипнул Гарик, повисая тряпичной куклой на его плече и молотя ему кулаком в спину. – Какая же ты сука, Володька!
Они стояли, обнявшись, в тесном коридоре его вагончика и смущенно выговаривались.
– Гарик! Дружище!.. Когда ты приехал, чертяка? Так неожиданно… – Володя силился поверх его головы уловить хоть какое-нибудь движение в недрах своего жилища, но тщетно.
Машка не подавала признаков жизни. Может, испугавшись, удрала? Может, и правда удрала! Ну не дура же она совсем, чтобы так вот с бухты-барахты выскакивать замуж за первого встречного, не соблюдя приличий своего вдовствующего положения…
Нет, вряд ли. Это было бы слишком хорошо, чтобы случиться. К тому же Гарик при подобном раскладе не стал бы так убиваться. А то повис сосиской на его плече и поминутно выплевывает оскорбления в его адрес.
Тогда где же она?..
– Где Маша? – Володя выскользнул из объятий вконец расклеившегося друга и, привычно швырнув куртку на вешалку, громко позвал: – Машка, ты где? Э-э-й! Ты где там?
– Ее нет, – подсказал Гарик, выныривая из-под его руки и с лживой участливостью поинтересовался: – Ты где же сумел откопать сокровище такое, придурок? Так боялся остаться в одиночестве? Или гормоны вконец задушили? Так отзвонил бы, мы бы тебе гарем сюда переправили. Сам же говорил, что тебе никто не нужен, и…
– Говорил! – оборвал его Володя и не без раздражения наподдал выпавшую из рук к ногам шапку. – Где она?
– Кто?
Гарик был адвокатом, хорошим адвокатом, и в любой щекотливой ситуации умел построить разговор так, что у собеседника уже через десять минут общения с ним начинало ломить в висках. Володе это нравилось, когда дело касалось бизнеса, но сейчас-то они были не на переговорах, и впаривать себе кому бы то ни было он не позволит.
– Га-арик! – рыкнул он на друга и в два прыжка облетел свое жилище. – Ты что, выгнал ее?!
– Посмел бы я, – сфальшивил друг и со вздохом девяностолетнего старца ухнулся на диван; закинул руки за голову, выставив на обозрение умопомрачительный галстук за полторы сотни баксов, и снова вздохнул. – Сама ушла. Вы с ней разминулись всего лишь минут на пять.
– Куда? – Володя угрожающе навис над другом, ухватив его за золотую булавку. – Ты выставил ее?.. Ты выставил ее, говнюк? Ей же идти некуда, ты это понимаешь?!
– Я? – Гарик гневливо засопел и, осторожно высвободив стильную булавку из цепких пальцев, заверещал: – Я-то как раз все понимаю! Очень прекрасно понимаю, а вот ты!.. Ты нас всех подставил! Мы на залог под оборудование по сусекам скребли, а ты… Я едва из штанов не выпрыгивал, собирая эти четырнадцать штук! Ты!.. Ты просто!.. Мудилище ты огородное! Четырнадцать штук «зелени»! За что?! За убогую! Господи, тебе Катька меньших средств стоила! А тут какая-то дрянь подзаборная! На ней же ни кожи, ни рожи! Курносое огородное пугало!
По тому, как разошелся Гарик, Володя понял, что разговор с Машей у них все-таки состоялся. И надо полагать, Гарик оказался не на высоте. Чем-то таким она его сумела поддеть. Иначе с чего бы это ему так петушиться? Ну не из-за денег же, в самом деле…
Гарику всегда было свойственно скопидомство. Где затраты были копеечными, он вопил о рублях. А где рублевыми, он корчился в суицидальном припадке. Потом, когда дело наконец-то выгорало и они наваривали на сделке огромные проценты, он закидывал ноги на стол в Володином кабинете и с ленивым превосходством приговаривал:
– Твой главбух пусть пойдет в жопу. Все его прогнозы – туфта! Видишь, опять все сошлось по-моему, а ты меня в прижимистости обвинял. Помни, Володенька, в опасении половина спасения…
Нет, сейчас точно дело было не в деньгах. Тогда в чем?..
– У нее очень красивое тело, – процедил Володя прямо в открытый для нового вопля рот своего друга. – И такой нерастраченный темперамент…
– Что она так вот запросто может отправить тебя на тот свет! – все-таки нашелся Гарик, но на всякий случай отодвинулся в глубь дивана. – Если про мужчину говорят: синяя борода, то что можно сказать про бабу? Мужа аккуратненько на тот свет спровадила. Потом этого, как его…