Паттон
негодяй, и он жаждет добраться до мамы. Хочу его остановить, хочу, чтобы мама была в безопасности. Так и тянет согласиться на то, что позволит сделать и то, и другое. Плюс я загнан в угол. Маме необходима амнистия.
Можно подумать, я не могу доверять своему чутью на добро и зло, приходится полагаться на других людей. Но ведь именно поэтому я и хотел работать на правительство, верно? Чтобы, если и придется творить дурные поступки, это бы по крайней мере было во благо хорошим людям.
Я — оружие. И я должен позволить Юликовой использовать меня.
И теперь я вынужден позволить ей использовать меня так, как ей угодно.
Делаю глубокий вдох. — Конечно. Я смогу. Я над ним поработаю.
Кассель,
говорит Юликова. — Хочу чтобы ты понимал: ты вправе отказаться. Можешь ответить «нет».
Но я не могу. Она позаботилась о том, чтобы отказаться было невозможно.
Джонс больше не пререкается.
Понимаю,
киваю, чтобы подтвердить свои слова. — Понимаю и говорю, что согласен.
Задание будет совершенно секретным,
говорит Юликова. — С негласного одобрения моего начальства его выполнением займется небольшая группа — если все получится. В противном случае мое руководство заявит, что ему об этом ничего не было известно. Отвечать за операцию буду я — все вопросы необходимо задавать мне напрямую. Больше никто ничего не должен знать. Полагаю, я могу рассчитывать на вас обоих в этом отношении.
То есть, если что-то не заладится, нашей карьере конец,
говорит Джонс.
Юликова снова отпивает глоток кофе. — Выбирать можно не только Касселю. Можешь не участвовать.
Агент Джонс не отвечает. Интересно, а не скажется ли на его карьере и отказ? Интересно, догадывается ли он, что играет роль плохого полицейского? Мне почему-то кажется, что нет.
Доедаю бутерброд. В палату заглядывает медсестра: она говорит, что минут через десять принесет лекарство. Юликова встает, собирает пустые чашки и выбрасывает их в мусорное ведро.
Я и сам бы мог,
встаю и собираю обертки от бутербродов.
Юликова кладет руки мне на плечи и заглядывает в глаза, словно пытается найти ответ на какой-то невысказанный вопрос. — Можно и передумать, Кассель. В любое время.
Не собираюсь я передумывать,
отвечаю я.
Она крепче сжимает мои плечи. — Я тебе верю. Правда. Через несколько дней сообщу тебе подробности.
Давай-ка не будем ее утомлять,
хмурится Джонс. — Пойдем.
Мне очень стыдно оставлять Юликову со всем этим мусором, но и она, и Джонс взглядом дают понять, что наша беседа окончена. Джонс идет к двери, я за ним.
Просто чтоб ты знала: мне все это не нравится,
говорит агент Джонс, взявшись за дверную ручку.
Юликова кивает, словно подтверждая, что услышала его; но при этом на ее губах появляется едва заметная улыбка.
После этого я еще больше убеждаюсь в том, что сделал правильный выбор. Если бы агент Джонс одобрил мои действия — вот тогда мне следовало бы волноваться.
Глава седьмая
Вслед за агентом Джонсом иду по больничным коридорам, но к тому времени, когда мы доходим до парковки, я уже все решил. Этот человек меня ненавидит. Нельзя допускать, чтобы он вез меня назад в старый дом. Не хочу, чтобы он снова разговаривал с моим дедом.
Все, на этом я прощаюсь,
говорю я. — До скорого.
Агент Джонс недоверчиво смотрит на меня, потом фыркает:
Прогуляться решил?
Навещу друга.
Садись в машину,
рычит Джонс — в один момент его веселье сменилось на раздражение. Что-то в выражении его лица лишь подтверждает мою убежденность в том, что ехать вместе с ним не стоит.
А вы заставьте меня,
говорю я. — Попробуйте.
Но Джонс не бросается на меня, и потому я достаю телефон и звоню Баррону.
Братишка! — Тянет он, ответив после первого же гудка. — Пора тебе бросить школу и вместе со мной работать в агентстве. Вчера мы совершили рейд на стрип-клуб для мастеров, и я очутился по колено в игривого вида перчатках. Ты знаешь, что для одноразовых перчаток больше не используется велкро? Теперь их делают на магнитах, так что они спадают сами собой.
Очень… гм… интересно,
отвечаю я. — Но что мне нужно сейчас, так это чтобы меня подвезли.
А где ты? — Спрашивает брат.
Сообщаю ему название больницы, а агент Джонс смотрит на меня холодным и яростным взглядом. Мы терпеть друг друга не можем. Ему бы радоваться, что больше не придется со мной общаться, но вместо этого он явно так и кипит. Чем больше я всматриваюсь в его лицо, тем беспокойнее мне становится. Джонс смотрит на меня не как взрослый на непоседливого ребенка. Он изучает меня, как мужчина изучает противника.
Сажусь на холодный бордюр и жду, позволяя холодному ветру пощипывать кожу. Баррон появляется далеко не скоро — я уже успеваю подумать о том, а не позвонить ли кому-то еще. Но едва я решаю, что надо бы зайти в здание и выпить чего-нибудь теплого, или выманить у медсестер одеяло, как подъезжает Баррон на красном «Феррари». Он опускает тонированное стекло и одаривает меня улыбкой.
Угнал, да? — Спрашиваю я.
Еще лучше. Эта прекрасная машина была конфискована во время рейда. Невероятно, да? Конфискатом забит целый склад — вещи только и ждут, пока на них подготовят документы. Лучший в мире склад. Приходи кто хочешь, бери что хочешь.
Для меня повторять не нужно.
Похоже, Баррон вполне доволен собой. — Мне не только новую тачку удалось добыть — набил целый чемодан банками икры и бутылками шампанского, которые просто валялись без дела. Да, и еще прихватил несколько мобильников — наверняка удастся перепродать. В общем, суббота удалась. Ну, а ты как?
Закатываю глаза; в тепле салона, откинувшись на спинку сиденья, я уже несколько расслабился.
Мне нужно кое-что тебе рассказать. Может, посидим где-нибудь?
Да где угодно, малыш,
отвечает Баррон.
Но несмотря на щедрое предложение, в конце концов мы покупаем на вынос еду в китайском ресторане и едем в его квартиру в Трентоне. Баррон немного ее подремонтировал — заменил разбитые стекла, которые раньше были просто прикрыты картоном. Даже мебель прикупил. Мы сидим на новом кожаном диване, положив ноги на чемодан, заменявший кофейный столик. Брат передает мне стаканчик с лапшой.
На первый взгляд квартира выглядит лучше, чем прежде, но когда я лезу в шкаф за стаканом, вижу на холодильнике знакомый узор из бумажек для заметок — напоминания о том, какой у него номер телефона, где он живет, как его зовут. Всякий раз, когда Баррон меняет чью-то память, отдача стирает часть его собственной, и угадать какую именно, невозможно. Можно утратить какие-то незначительные фрагменты, например, о том, что он ел вчера за ужином, или важные вещи — например, воспоминания о похоронах нашего отца.
Если у тебя нет прошлого, ты становишься другим человеком. Ты теряешь самого себя, пока не остается лишь искусственно воссозданное, ненастоящее.
Хочется верить, что Баррон прекратил работать над людьми, что он держит слово, что все эти мелкие напоминания висят здесь лишь в силу привычки или на всякий случай — но я не идиот. Тот склад не мог не охраняться. Уверен, кого-то наверняка заставили «вспомнить» бумаги, которые позволили Баррону нагрузить машину всем, что душе угодно, и уехать на ней из здания, принадлежащего правительству. И потом нужно было заставить этого же самого человека обо всем забыть.
Когда я возвращаюсь в гостиную, Баррон смешивает на тарелке соус для утки с острой горчицей.
Ну, так что случилось? — Спрашивает он.
Рассказываю о маме, о ее неудавшейся попытке продать Захарову его же собственный бриллиант, и о давнем романе, который, похоже, у них был. Тут до меня доходит, что для начала придется объяснить, каким же образом мама выкрала этот самый бриллиант.
Баррон смотрит на меня так, будто подумывает, а не обвинить ли меня во лжи. — Мама и Захаров?
Пожимаю плечами. — Знаю. Странно, да? Я и сам изо всех сил стараюсь об этом не думать.
Ты имеешь в виду о том, что если б Захаров с мамой поженились, вы с Лилой были бы братом и сестрой? — Баррон хохочет и валится на подушки.
Швыряю в него пригоршню риса. Несколько зернышек прилипает к его рубашке. Гораздо больше — к моей перчатке.
Баррон продолжает ржать.
Завтра еду к одному мастеру подделок. В Патерсоне.
Поехали вместе, почему бы и нет,
хихикает Баррон.
Хочешь ехать со мной?
Конечно,
он открывает курицу в черном бобовом соусе и окунает ее в смесь на своей тарелке. — Она ведь и моя мать.
Я должен еще кое-что тебе сказать,
говорю я.
Баррон замирает с пакетиком соевого соуса в руке.
Юликова спросила меня, не хочу ли я провернуть одно дельце.
Баррон выливает соус и откусывает кусок курицы. — А я думал, раз уж ты официально не нанят, припахать тебя невозможно.
Она хочет, чтобы я убрал Паттона.
Брови Баррона сходятся на переносице:
Убрал? Трансформировал, типа?
Нет,
говорю я,
типа поужинать сводил. Юликова считает, мы отличная пара.
Значит, ты его убьешь? — Брат внимательно на меня смотрит. Потом делает вид, будто стреляет. — Бум?
Подробности мне не сообщили, но…,
начинаю я.
Баррон закидывает голову и смеется. — Раз уж все равно станешь убийцей, лучше б связался с Бреннанами. Сколотили бы себе состояние.
Это другое дело,
возражаю я.
Баррон все смеется и смеется. Теперь, когда он разошелся, его не остановить.
Тыкаю лапшу пластиковой вилкой. — Заткнись. Здесь все иначе.
Пожалуйста, скажи мне, что тебе хотя бы заплатят,
говорит Баррон, когда ему удается отдышаться.
Мне сказали, что с мамы снимут все обвинения.
Хорошо,
брат кивает. — А звонкая монета к этому приложится?
Мешкаю, но потом приходится признаться:
Я не спросил.
У тебя есть редкое умение. Можешь делать то, что другим не под силу,
говорит Баррон. — Серьезно. Знаешь, что самое главное? Твое умение дорого стоит. Его можно обменять на товары и услуги. Или на деньги. Помнишь, я говорил, что ты просто растрачиваешь его впустую? Я был прав.
Со стоном набиваю полный рот рисом — так меньше искушение вывалить его на голову брата.
После ужина Баррон звонит деду. Долго и запутанно врет насчет того, какие вопросы задавали ему федералы, и как ему удалось выкрутиться при помощи своего прирожденного ума и очарования. Дед на другом конце провода хмыкает.
Когда я беру трубку, дед интересуется, была ли в рассказе Баррона хоть капля правды.
Отчасти да,
отвечаю я.
Дед молчит.
Ладно, совсем небольшая,
в конце концов признаюсь я. — Но все в порядке.
Помни, что я тебе сказал: проблемы у твоей матери, а не у тебя. И не у Баррона. Вам с ним лучше в это дело не лезть.
Ага,
говорю я. — А Сэм еще не ушел? Можно его на пару слов?
Дед передает трубку Сэму — тот, похоже, пока не отошел от похмелья, но ничуть не огорчен, что его забросили почти на весь день.
Я в порядке,
сообщает он. — Твой дед учит меня играть в покер.
Насколько я знаю деда, на самом деле это означает, что он учит Сэма жульничать.
Баррон предлагает мне устроиться на его кровати, сказав, что сам он может спать где угодно. Не знаю, что он имел в виду: то ли по всему городу есть постели, готовые его принять, то ли он не капризен и может спать не только на кровати, но поскольку я решил улечься на диване, выяснить правду так и не удалость.
Баррон где-то откапывает пару одеял — помнится, раньше они были в старом доме. Пахнут они очень уютно: такой немного пыльный, застоялый запах, не сказать, чтобы приятный, но я с жадностью вдыхаю его. Он напоминает мне о детстве, о безопасности, о том, как можно было спать до полудня по воскресеньям, а потом смотреть мультики, не снимая пижамы.
Забыв, где я, пытаюсь вытянуть ноги. Они упираются в поручень дивана, и я тут же вспоминаю о том, что детство прошло.
Я слишком вырос, чтобы удобно растянуться, но, свернувшись клубком, в конце концов ухитряюсь задремать.
Проснувшись, слышу, что Баррон готовит кофе. Он подталкивает ко мне коробку с хлопьями. По утрам он просто ужасен. Ему нужно целых три чашки кофе, чтобы обрести способность связать пару слов.
Принимаю душ. Когда выхожу, Баррон уже одет в белую футболку и темно-серый костюм в полоску. Вьющиеся волосы зачесаны назад и смазаны гелем, на запястье красуются новые золотые часы. Интересно, их он тоже добыл на складе ФБР? В любом случае, сразу видно, что для воскресного вечера он расстарался на славу.
Ты чего так вырядился?
Баррон усмехается:
По одежке встречают. Хочешь дам тебе что-нибудь переодеться?
Я же все угажу,
отвечаю я, натягивая вчерашнюю футболку. — Знаешь, ты похож на мафиози.
Вот еще одна вещь, которая мне удается, а другим стажерам — нет,
он достает расческу и еще разок приглаживает волосы. — Никому и в голову не приходит, что я федеральный агент.
Когда мы, наконец, готовы к выходу, уже давно перевалило за полдень. Садимся в идиотский «Феррари» Баррона и едем вглубь штата, в сторону Патерсона.
Ну, и как там Лила? — Спрашивает Баррон, как только мы выехали на шоссе. — Все еще сохнешь по ней?
Бросаю на него злобный взгляд. — С учетом того, что ты несколько лет продержал ее в клетке, она, пожалуй, в порядке. Смотря с чем сравнивать.
Баррон пожимает плечами, хитро косясь в мою сторону. — Выбор был невелик. Антон жаждал ее смерти. Мы чуть не сдохли от удивления, когда ты превратил ее в живое существо. А когда оправились от шока, вздохнули с облегчением — хотя домашнее животное из нее вышло хуже некуда.
Она была твоей девушкой,
говорю я. — Как ты мог согласиться ее убить?
Да ладно тебе,
отвечает он. — Ничего серьезного у нас не было.
Хлопаю ладонью по приборной панели:
С ума сошел?
Баррон ухмыляется:
Это ведь ты превратил ее в кошку. И это ты был в нее влюблен.
Смотрю в окно. Вдоль шоссе тянутся звукоизолирующие стены; в промежутках между ними змеится дикий виноград. — Может, ты и заставил меня забыть почти обо всем, но я помню, что тогда хотел ее спасти. И почти спас.
Вдруг рука брата касается моего плеча. — Прости,
говорит он. — Честно говоря, я стал работать над твоей памятью, потому что мама сказала, что будет лучше, если ты не будешь знать, кто ты такой. Потом, когда мы задумали заделаться киллерами, я решил, что раз ты обо всем забудешь, все, что ты сделал, не считается.