Не знаю, что и ответить. Решаю промолчать. Прислоняюсь щекой к прохладному стеклу, гляжу на полосу асфальта, вьющуюся перед нами, и думаю о том, как бы мне хотелось, чтобы всего этого не было. Ни федералов. Ни брата. Ни Лилы. Ни мамы. Ни мафии. Немного магии — и я смогу изменить свое лицо. Смогу полностью избавиться от прежней жизни.
Пара поддельных документов — и я уже в Париже. Или в Праге. Или в Бангкоке.
И больше не надо будет пытаться быть хорошим. Можно будет лгать, обманывать и красть. Я ведь буду не я — так что это не считается.
Изменить свою личность. Сменить имя. Пусть о маме позаботится Баррон.
На будущий год Сэм и Даника уедут учиться в колледж. Лила начнет заниматься темными делишками по приказу отца. А что же будет со мной? Стану убивать по велению Юликовой. Все устроено, все к лучшему — но беспросветно, словно пустая дорога.
Баррон легонько стучит по моей голове. — Эй, есть кто дома? Ты уж минут пятнадцать молчишь. Не надо мне говорить, что прощаешь или еще что — но хоть что-то можно было сказать? Побеседовать с братом? Хотя бы «Заткнись». Что угодно.
Потираю лицо. — Хочешь, чтобы я с тобой поговорил? Ладно. Иногда мне кажется, что я такой, каким ты меня сделал. А иногда вообще не понимаю, кто я. И то и другое мне очень не нравится.
Баррон сглатывает. — Ясно…
Делаю глубокий вдох. — Но если тебе нужно прощение — отлично. Ты его получил. Я не злюсь. Больше не злюсь. По крайней мере, на тебя.
Ага, как же. Кто-то тебя бесит,
говорит Баррон. — Это ж и дураку ясно.
Я просто злюсь,
отвечаю я. — В конце концов это выгорит или еще что. Должно.
Знаешь, может ты таким хитрым образом просишь у меня прощения за то, что втянул в обучающую программу для федеральных агентов…
Ты же вроде доволен,
говорю я.
Но раньше ты этого не знал,
возражает брат. — Я мог бы ужасно мучиться, а все по твоей вине. И тебе было бы стыдно. И ты просил бы прощения.
Возможно, просил бы. Но сейчас — нет,
отвечаю я. — Да, отлично поговорили.
И впрямь поговорили неплохо. Даже не ожидал от своего психованного, страдающего потерей памяти старшего брата.
Паркуемся на улице. Патерсон представляет собой странное сочетание старинных зданий и новеньких вывесок; яркие неоновые буквы приглашают дешево купить сотовый телефон, узнать будущее при помощи карт таро и посетить салон красоты.
Выхожу из машины, бросаю в парковочный счетчик несколько четвертаков.
Телефон Баррона издает чириканье. Брат извлекает его из кармана и смотрит на дисплей.
Поднимаю брови, но Баррон лишь качает головой — дескать, неважно. Быстро нажимает кнопки телефона. Потом смотрит на меня:
Веди, Кассель.
Иду по адресу, указанному на сайте «Сентрал Файл Джувелри». Лавка ничем не отличается от остальных на этой улицей — грязная, плохо освещенная. В витрине выставлены аляповатые серьги и длинные цепочки. Табличка в углу гласит: «Сегодня мы покупаем золото за наличные». Ничем не примечательная лавка — никак не подумаешь, что здесь обитает мастер подделок.
Баррон толкает дверь. Когда мы входим, звенит колокольчик, и мужчина за прилавком поднимает глаза. Он низкий, лысеющий, в огромных очках в роговой оправе; на шее у него висит на длинной цепочке ювелирная лупа. На нем аккуратная черная рубашка, застегнутая на все пуговицы. На каждом из затянутых в перчатки пальцев сверкает по здоровенному перстню.
Вы Боб? — Спрашиваю я, подходя к прилавку.
А вы кто? — Отвечает он.
Я Кассель Шарп,
говорю. — А это мой брат Баррон. Вы знали нашего отца. Может, вы его и не помните, но…
Он расплывается в широкой улыбке. — Ну надо же! Совсем взрослые стали. Видал я ваши фотографии, всех троих ребят Шарпов, в бумажнике вашего папы, упокой Господь его душу! — Он хлопает меня по плечу. — Втягиваешься в бизнес? Если что нужно, Боб непременно сделает!
Оглядываю лавку. Какая-то женщина с дочерью рассматривает витрину с крестами. Вроде бы не обращают на нас внимания — возможно, мы просто люди того сорта, которых лучше не замечать.
Понижаю голос:
Мы бы хотели поговорить об одной вещице, что вы уже изготовили — для нашей матери. Может, пройдем куда-нибудь в подсобку?
А как же, конечно. Идемте в мой кабинет.
Он открывает дверь — одеяло, прибитое к каркасу пластиковой двери — мы следуем за ним. В кабинете сущий бардак — в центре стола с откидной крышкой стоит компьютер, вокруг все завалено разными бумагами. Один из ящиков выдвинут — в нем фрагменты часов и крошечные мешочки из кальки с камушками внутри.
Беру какой-то конверт. На нем написано имя: Роберт Пэк. Боб.
Мы хотим узнать о бриллианте «Воскресение»,
говорит Баррон.
Полегче,
Боб поднимает руки вверх. — Не знаю, что вы там про него слышали, но…
Мы видели подделку, которую вы изготовили,
говорю я. — А теперь нас интересует оригинал. Нам нужно знать, что с ним сталось. Вы его продали?
Баррон с угрожающим видом подходит совсем близко к Бобу. — Знаете, я работаю над памятью. Может, помогу что-нибудь вспомнить.
Слушайте,
вдруг ставший слишком высоким голос Боба слегка дрожит. — Не понимаю, с чего вдруг вы говорите со мной таким тоном. Я был добрым другом вашего отца. И никогда и никому не говорил, что скопировал алмаз «Воскресение»
и что знаю, кто его украл. Многие ли способны на такое, а? Когда столько денег на кону? Если думаете, что мне известно, где ваш отец хранил бриллиант, продал ли он камень или нет — так вот, неизвестно. Мы были с ним близки, но не настолько. Я просто подделки изготавливал, вот и все.
Погодите. Я думал, вы изготовили камень по просьбе моей матери,
говорю я. — И почему вы сказали «подделки»? Сколько их было?
Две. Так попросил ваш отец. И я в жизни ничего не подменивал. Настоящий камень оставался у меня ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы сделать измерения и сфотографировать его. Он же не дурак был, отец ваш. Неужели вы думаете, что он бы выпустил из рук столь ценную вещь?
Переглядываюсь с Барроном. При всех своих недостатках, если дело касалось обмана, отец никогда не допускал промахов.
Так что же случилось? — Спрашиваю я.
Боб отступает на пару шагов, выдвигает ящик стола и достает бутылку бурбона. Откручивает крышку и долго пьет.
Потом мотает головой, словно пытаясь избавиться от жжения в горле.
Ничего,
отвечает он наконец. — Ваш отец принес сюда этот чертов камень. Сказал, что ему нужны две копии.
Хмурюсь:
А почему две?
Черт побери, а я почем знаю? Одну из них я поместил на золотую булавку для галстука — вместо оригинала. А вторую вставил в кольцо. А вот оригинал, настоящий камень? Оставил просто так — как и хотел ваш отец.
А подделки хорошие? — Спрашивает Баррон.
Боб снова качает головой:
Та, что в булавке — не очень. Фил пришел ко мне, просил побыстрее, ясно? Всего за день. А вот на второй он дал мне чуть больше времени. Вот это был настоящий шедевр. Ладно, теперь, может, скажете, в чем дело?
Кошусь на Баррона. У него подрагивает подбородок, но понять, верит ли он Бобу, невозможно. Пытаюсь все продумать, проиграть варианты. Может, мама дала камень отцу и сказала, что ей срочно нужна подделка, пока Захаров не обнаружил пропажу. Отец идет к Бобу, но заказывает два камня, потому что уже знает, что оставит бриллиант для себя — быть может, из чувства мести, потому что узнал, что мама путается с Захаровым? В общем, отец отдает ей одну из фальшивок, и она подбрасывает камень Захарову, пока тот ничего не заметил. Затем папа говорит маме, что у него для нее есть подарок — перстень с бриллиантом «Воскресение», на самом деле второй подделкой. Если так все и было, оригинал может находиться где угодно. Отец мог продать его много лет назад.
Но зачем вставлять бриллиант в кольцо, которое мама, чтобы не привлекать внимание, не сможет носить за пределами дома? Вот этого я не понимаю. Может, отец настолько разозлился, что ему просто нравилось видеть перстень на маминой руке и понимать, что он взял над нею верх.
А такую вещь можно сбыть на черном рынке? — Интересуюсь я.
Настоящий камень? — Спрашивает Боб. — Разве что тем, кто на самом деле верит, будто он защищает от смерти. Конечно, алмаз имеет историческую ценность, это точно, но люди, которые покупают такие камушки, не хотят брать то, чем потом нельзя будет похвастаться. Но если ты думаешь… ну, сколько может стоить неуязвимость?
Блеск в глазах Баррона говорит мне о том, что он воспринимает этот вопрос не как риторический, а на полном серьезе, пытаясь назначить цену в долларах и центах. — Миллионы,
в конце концов говорит он.
Боб тычет Баррона пальцем в грудь. — В другой раз, чем нахальничать, лучше выкладывай все сразу. Я деловой человек. Я не обманываю семьи, не надумаю других мастеров, а в особенности друзей, что бы вам ни говорила ваша мать. А сейчас, перед уходом, не забудьте что-нибудь прикупить. Что-нибудь подороже, ясно? Не то расскажу паре приятелей, как грубо вы обращались с Бобом.
Выходим к прилавку. Боб достает пару вещиц, стоимость которых вполне достаточна, чтобы загладить нашу вину. Баррон выбирает алмазное сердечко в белом золоте — почти за штуку баксов. Стараюсь прикинуться безденежным — что вовсе нетрудно, с учетом того, что это правда — и мне удается отделаться значительно более дешевым рубиновым кулоном.
Девчонки любят подарки,
говорит нам Боб, провожая к выходу; он поправляет очки. — Если хотите быть сердцеедами вроде меня, осыпайте девушку презентами. Передавайте привет маме, ребята. В новостях она отлично выглядела. Эта женщина всегда умела за собой следить!
Он подмигивает; ужасно хочется ему двинуть, но Баррон хватает меня за плечо. — Тихо. А то мне придется покупать серьги в комплект к сердечку.
Мы возвращаемся к машине. Наше первое совместное задание — и оно практически провалилось. Пока Баррон достает ключи, прислоняюсь головой к окну.
Что ж, это было… интересно,
говорит мой брат, открывая дверь машины. — Хотя и тупик.
Со стоном усаживаюсь на пассажирское кресло. — И как, черт побери, мы должны искать эту штуку? Камень исчез. Все бесполезно.
Баррон кивает. — Может, стоит подумать над тем, чтобы отдать Захарову что-то другое.
Меня, например,
говорю я. — Я бы мог…
Машина трогается с места, отъезжает от бордюра и вливается в общий поток — Баррон словно бы бросает вызов другим водителям. — Неа. Ты уже и так заложен и перезаложен. Слушай, может, мы не там ищем? Мама живет в отличной квартирке, в компании пожилого джентльмена. Трехразовое питание. Паттону до нее не добраться. От чего, собственно, ее нужно спасать? Мы же знаем про ее шашни с Захаровым — возможно, она даже…
Предостерегающе поднимаю руку, чтобы он замолчал. — Ля-ля-ля. Я тебя не слышу.
Баррон смеется. — Я всего лишь предполагаю, что маму, возможно, лучше и не спасать — так ей будет и приятнее, и безопаснее — и это прекрасно, потому что, как ты и сказал, наши шансы найти камень практически нулевые.
Откидываю голову на спинку сиденья и гляжу на тонированную, полупрозрачную крышу «Феррари». — Высади меня в Уоллингфорде.
Брат достает телефон и, не переставая вести машину, набивает смс-ку — отчего едва не выезжает ненароком в соседний ряд. Вскоре его телефон издает жужжание, и Баррон глядит на дисплей. — Ага, ясно. Лучше некуда.
Ты это о чем?
Свиданка,
ухмыляется брат. — Ты тут лишний.
Так и знал,
отвечаю я. — Не стал бы так наряжаться, чтобы ехать со мной к Бобу в Патерсон.
Баррон снимает руку с руля, поправляет лацканы пиджака и убирает телефон во внутренний карман. — Думаю, Боб оценил мой наряд. Заставил купить самый дорогой кулон. Тебе, конечно, может показаться, что это для меня к худшему, но я-то понимаю, что чем выше статус, тем выше и цена.
Совсем необязательно так сразу,
качаю головой. — И лучше не лезь к дамочкам из федерального агентства. Арестуют еще.
Улыбка Баррона становится еще шире:
Обожаю наручники.
Стонаю. — Да, у тебя серьезные проблемы.
Ничего такого, что не могла бы исправить ночь с пылкой представительницей правосудия.
Разглядываю облака сквозь прозрачную крышу. Кажется, одно из них похоже на базуку.
Как думаешь, папа солгал маме насчет второго поддельного бриллианта? Или это мама обманула нас?
Тебя,
отвечает брат. — Мне она ничего и не пыталась рассказывать,
его губы кривятся в улыбке.
Ага,
вздыхаю я. — Все равно, куда ни кинь — всюду клин.
Баррон кивает. Его нога еще сильнее выжимает педаль газа, он выезжает в скоростной ряд. Я не возражаю. По крайней мере, ему есть куда торопиться.
Баррон высаживает меня перед школой. Выхожу из машины и потягиваюсь. Потом неторопливо зеваю. Только начинает смеркаться. Последние лучи солнца еще сияют над горизонтом; кажется, что все дома вокруг объяты пламенем.
Спасибо, что подвез,
говорю я.
Не за что,
в голосе брата слышится нетерпение. — Прости, но тебе пора проваливать. Позвони, когда поговоришь с мамой — но только не сегодня.
С усмешкой захлопываю дверцу машины. — Удачного свидания.
Пока-а! — Баррон машет рукой. По дороге к общежитию, оглядываюсь на парковку, ожидая увидеть проблеск фар отъезжающей машины, но «Феррари» по-прежнему стоит на месте. Только немного подался вперед. Неужели Баррон и правда ждет, пока я войду в общежитие — будто бы я ребенок, который сам в темноте до дома не доберется. Может, мне грозит какая-то опасность, о которой я даже не подозреваю? На мой взгляд, нет никаких причин, чтобы брат ждал на стоянке, когда только что ему так не терпелось уехать.
Захожу в здание, мой неутомимый разум все еще пытается сложить фрагменты головоломки. Но, пройдя по коридору и выуживая из заднего кармана джинсов ключ от комнаты, замираю на месте.
Баррон хотел, чтобы я ушел.
Бегу в гостиную, не обращая внимания на Чаявата Тервейла — тот издает протестующий вопль, когда я перепрыгиваю через провода, соединяющие игровую приставку с телевизором. Падаю на колени у окна. Осторожно выглядываю, полускрытый пыльной шторой; вижу, как из полумрака появляется какой-то человек — он подходит к машине Баррона и открывает пассажирскую дверь.
Она не в форме, но я все равно ее узнаю.
Даника.
Пурпурные кончики косичек блестят в свете фонарей. Таких высоких каблуков я у нее еще не видел — наклонившись, она даже покачивается. Непонятно зачем ей нужно оглядываться на уоллингфордское общежитие — она словно боится, что кто-то ее увидит; непонятно зачем ей понадобилось садиться в машину моего брата, непонятно почему она так одета — да вообще ничего неясно. Есть лишь одно возможное объяснение.
Парень, с которым она встречается — мой брат.
Глава восьмая
Я ни за что не скажу об этом Сэму.
Он в нашей комнате — похоже, все еще мучается похмельем, потягивает кокосовый лимонад из банки.
Здорово! — Говорит он, перекатываясь ко мне на кровати. — У тебя классный дед, ты это знаешь? Когда мы покончили с покером, он достал пачку старых фотографий. Я решил, твои детские снимки, но какое там! Старинные фотографии игривых дамочек без перчаток! Представляешь, какой раритет!