Мне кажется, что я пьян. Дышать так тяжело, словно я долго бегал.
Наверно, тебе лучше уйти,
дрожащим голосом говорит Лила.
Киваю, соглашаясь к ней — хотя уходить мне совершенно не хочется.
Но мне нужно с тобой поговорить. Насчет Даники. Я за этим и пришел. Я не хотел…
Лила бросает на меня взгляд, полный тревоги. — Ладно. Говори.
Даника встречается с моим братом. Кажется, у них роман.
С Барроном? — Лила отталкивается от стены, ступает на ковер.
Помнишь, когда я думал, будто ты ей рассказала, что я мастер трансформации? Так вот, на самом деле, это сделал он. Не знаю, что именно он наговорил, но он так смешал правду и ложь, что я никак не могу убедить ее держаться от него подальше. Вообще ни в чем не могу ее убедить.
Этого не может быть. Он совсем не в ее вкусе. Даника слишком умна для такого.
Ты ведь тоже с ним встречалась,
не подумав, заявляю я.
Лила бросает на меня испепеляющий взгляд. — А я не говорила, что я умная. — Ее тон ясно дает понять, что если б она была умной, то не стояла бы, прислонившись к стене, с моим языком во рту. — И я была маленькой.
Пожалуйста,
прошу я,
поговори с ней.
Лила вздыхает. — Хорошо. Ну конечно, поговорю. Но только не ради тебя. Даника достойна лучшего.
Ей надо было остаться с Сэмом.
Иногда мы все желаем того, что нам только во вред,
Лила качает головой. — Или все оказывается совсем не так, как думалось.
Я — нет,
говорю я.
Она смеется:
Как скажешь.
В другом конце коридора открывается дверь, и мы оба подскакиваем. В коридор выходит какой-то мужчина — он одет в джинсы и свитер, на шее у него висит фонендоскоп. Идет к нам, снимая на ходу резиновые перчатки.
Она держится молодцом,
говорит незнакомец. — Сейчас самое лучшее для нее — это отдых, но через недельку я бы хотел проверить, как она двигает рукой. Придется ее разрабатывать, как только перестанет болеть.
Лила смотрит на меня; глаза ее кажутся немного слишком большими. Будто она пытается оценить мою реакцию. Будто есть нечто такое, на что я должен отреагировать.
Пытаюсь угадать:
Ваша пациентка — моя мать.
О… я не знал. Разумеется, сейчас вы можете ее навестить. — Врач достает из кармана визитку. Улыбается, показывая два ряда кривых зубов. — Звоните, если у вас будут вопросы. Или у Шандры. Огнестрельные раны порой непредсказуемы, но эта была чистой. И сквозной.
Беру визитку и, засовывая ее в карман, иду по коридору. Достаточно быстро, чтобы, если Лила захочет меня догнать, ей пришлось бы бежать.
Кассель! — Кричит она мне вслед, но я не замедляю шаг.
Распахиваю дверь. Обычная гостевая комната, как и та, другая. Такая же большая кровать с четырьмя столбиками, но на этой лежит моя мать — с подушками, подложенными под спину, смотрит телевизор, что стоит на комоде. Рука у нее перевязана. Лицо без обычного макияжа кажется бледным. Волосы
беспорядочная масса кудрей. Впервые вижу ее такой. Она выглядит постаревшей, хрупкой и ничуть не похожей на мою необузданную мать.
Я убью его,
говорю я. — Прикончу Захарова.
Потрясение искажает ее черты. — Кассель? — В ее голосе слышится страх.
Сейчас же убираемся отсюда,
подхожу к краю кровати, собираясь помочь маме встать. Окидываю комнату взглядом, ища оружие — любое оружие. Над кроватью висит тяжелое с виду медное распятие. Примитивное, с зубчатыми концами.
Нет,
говорит мама. — Ты не понимаешь. Успокойся, милый.
Шутишь, да?
Дверь открывается — на пороге стоит Лила, вид у нее почти что испуганный. Она проходит мимо меня и бросает на маму сердитый взгляд.
Прости,
говорит Лила, поворачиваясь ко мне. — Я хотела тебе рассказать, но твоя мама попросила этого не делать. И с нею ничего страшного. В противном случае я бы тебе сказала. Обязательно. Честно, Кассель.
Смотрю то на нее, то на маму. Трудно поверить, что они находятся в одной комнате. Может, это Лила и ранила маму.
Иди сюда, малыш,
говорит мама. — Садись на кровать.
Сажусь. Лила стоит у стены.
Иван очень добр ко мне. В воскресенье он сказал, что я могу сходить в церковь, если возьму с собой кого-то из его людей. Очень любезно, да?
Так в тебя стреляли в церкви? — Интересно, к какой же концессии она себя относит — но этот вопрос я оставляю при себе.
По дороге домой. Если бы не милый Ларс, все было бы кончено. К нам подъехала какая-то машина, я ее не заметила, а вот он увидел. Наверно, такая у него работа — телохранитель все-таки. Он толкнул меня, я упала и ужасно разозлилась, потому что не понимала, что он спас мне жизнь. Первая пуля попала мне в плечо, но все остальные пролетели мимо, и машина умчалась прочь. — Можно подумать, что она пересказывает какой-то особо увлекательный эпизод из мыльной оперы, а не говорит о реальных событиях, происшедших с нею.
Думаешь, метили именно в тебя? То есть, это на тебя покушение было? Может, это был кто-то из врагов…,
кошусь на Лилу. — Может, произошла ошибка?
Номера были правительственные,
говорит мама. — Я-то не заметила, а вот Ларс, разумеется, да. Поразительная сноровка.
Правительственные номера. Паттон. Неудивительно, что Захаров рвет и мечет.
Но почему ты мне сразу не позвонила? Или Баррону? Кому-то из нас. Хотя бы деду, черт возьми. Мам, ведь ты ранена.
Мама склоняет голову набок и улыбается Лиле:
Не могла бы ты на минутку оставить нас вдвоем?
Конечно,
отвечает Лила. — Разумеется. — Она выходит и закрывает за собой дверь.
Мама притягивает меня к себе. Перчаток на ней нет, и ее ногти впиваются в кожу на моем горле.
Какого черта вы с братом затеяли? Зачем с федералами якшаетесь? — Шипит она, тихо и злобно.
Отшатываюсь; шея ноет.
Я вас не такими воспитывала,
говорит мама. — Более умными. Вы же знаете, что с вами сделают, если выяснят, кто вы? Будут использовать против других мастеров. Будут пользоваться вами. Против вашего деда. Против всех, кого вы любите. И Баррон — этот мальчишка считает, будто может выкрутиться откуда угодно, если ты втянул его в такие дела, он увязнет в них с головой. Власти ссылали нас в лагеря. И сделают это снова, как только найдут для этого законные основания.
В ушах у меня неприятно звенят слова Лилы о том, что Даника слишком умна, чтобы связываться с Барроном. Наверное, мы все в одних вещах умники, а в других — полные идиоты. Но федеральное правительство — это вам не плохой бойфренд. Если мама узнает, что оно от меня требует, то, пожалуй, изменит мнение о нем. Глядя на нее, бледную и яростную, зарывшуюся в кучу одеял, я как никогда раньше полон решимости избавиться наконец от Паттона.
Баррон способен о себе позаботиться.
То есть ты это не отрицаешь,
говорит мама.
А что плохого в том, чтобы стремиться наладить свою жизнь?
Мама смеется:
Увидишь, как она наладилась, когда тебя прихватит за задницу.
Кошусь на дверь:
А Лила… она знает?
Никто не знает,
говорит мама. — Подозревают только. Потому я и не хотела тебе сообщать об этом небольшом происшествии. Не хотела, чтобы ты приходил сюда — ты или твой брат. Здесь небезопасно. Один парень тут говорил, будто ты связан с какими-то агентами.
Ладно,
говорю я. — Мне пора. Рад, что ты в порядке. Да, я был в ювелирной лавке. Оказалось, путь тупиковый, но одну вещь все-таки узнал. Папа заказал две подделки. И, кстати, мне бы очень помогло, если бы ты сразу сказала, что это именно он встречался с Бобом.
Две? Но зачем ему делать…,
мама не договаривает — кажется, сама находит очевидный ответ. Ее обманул собственный муж. — Фил ни за что бы так не поступил. Никогда. Твой отец не был жадным. Он даже не хотел продавать камень. Бриллиант был нужен в качестве страховки на тот случай, если нам понадобятся деньги. Наш пенсионный фонд, если можно так выразиться.
Пожимаю плечами:
Может, он разозлился из-за твоей измены. Может, решил, что ты недостойна ничего хорошего.
Мама снова смеется, на сей раз совершенно беззлобно. На миг она становится похожа на саму себя.
Ты никогда не слышал о обольщении в корыстных целях, Кассель? Думаешь, твой отец ничего не знал?
При помощи обольщения в корыстных целях мама зарабатывала на хлеб с маслом с тех самых пор, как умер отец. Найти мужика побогаче. Наложить на него чары, чтобы он влюбился. Забрать его денежки. Из-за одного не слишком удачного мошенничества мама даже сидела в тюрьме, хотя все обвинения с нее были сняты после апелляции. Даже не думал, что она занималась подобными вещами и при жизни отца.
Смотрю на нее, открыв рот. — Так что, папа знал про вас с Захаровым?
Мама фыркает:
Ты такой наивный, Кассель. Ну конечно, знал. И потом, мы же заполучили камень, правда?
Ну да,
пытаюсь избавиться от мыслей о том, что сделала мама. — Так что же отец собирался с ним сделать?
Не знаю,
ее взгляд скользит мимо меня; она созерцает трещинки на отштукатуренной стене. — Наверное, у каждого мужчины есть свои секреты.
Бросаю на нее долгий взгляд.
Только не очень много,
улыбается она. — Ладно, иди, поцелуй мамочку.
Когда я выхожу из комнаты, Лила ждет в коридоре. Она стоит, прислонившись к стене, напоминая модернистскую картину, которая стоит больше чем дом моей матери со всем его содержимым. Руки Лилы сложены на груди.
Достаю телефон и делаю вид, будто переписываю с визитки, которую дал мне врач, его телефон. Там написан просто номер, без имени, поэтому называю контакт «Д-р Доктор».
Надо было тебе сказать,
в конце концов произносит Лила.
Да, надо было,
отвечаю я. — Но мама умеет убеждать. И она заставила тебя дать слово.
Некоторые обещания не стоит выполнять,
Лила понижает голос. — Наверно, глупо было думать, что я смогу просто уйти и исчезнуть из твоей жизни. Мы связаны друг с другом, так ведь?
Ты не приговорена к тому, чтобы быть со мной,
сухо говорю я. — Инцидент с моей матерью уладится, ты поговоришь с Даникой и тогда…,
делаю неопределенный жест рукой.
Тогда я более или менее исчезну из ее жизни.
Лила издает резкий смешок. — Наверно, теперь я понимаю, каково тебе было — я повсюду следовала за тобой, умоляла обратить внимание, навязывалась тебе — словно я была твоим наказанием. Кажется, я даже испортила твои отношения с Одри — ну, когда вы пытались помириться.
По-моему, я их сам испортил.
Лила хмурится. Сразу видно, она мне не верит. — Но почему, Кассель? Почему ты говорил, что любишь, потом попросил Данику надо мной поработать, чтобы все мои чувства к тебе пропали, а потом опять завел речь о любви? Зачем ты пришел сюда и целовал меня, прижав к стене? Может, просто голову мне морочишь?
Я… нет! — Хочу сказать что-то еще, как-то оправдаться, но Лила неумолимо продолжает:
Ты был для меня лучшим в мире другом, но потом вдруг из-за тебя я стала животным в клетке, а ты вел себя так, будто тебе на это плевать. Знаю, у тебя забрали воспоминания, но тогда-то я об этом не догадывалась. И ненавидела тебя. Желала тебе смерти. Потом ты освободил меня из неволи, и, даже не успев с этим свыкнуться, я была вынуждена отчаянно в тебя влюбиться. А теперь, когда вижу тебя, все эти чувства обрушиваются на меня одновременно. И я так больше не могу. Может, ты был прав. Может, было бы лучше, если бы я вообще ничего не чувствовала.
Не знаю, что ответить. — Прости,
вот и все, что мне удается выдавить.
Нет, не надо. Я не требую извинений,
шепчет Лила. — Хотела бы, чтобы этим все ограничивалось, но нет. Я сейчас хуже любого психа.
Вовсе нет,
говорю я.
Лила смеется:
Не пытайся меня обмануть.
Хочется ее обнять, но мешают ее сложенные на груди руки. Вместо этого направляюсь к лестнице. Подойдя к ступенькам, останавливаюсь и оглядываюсь на нее. — Что бы ни случилось, что бы там я ни чувствовал, во что бы ты ни верила — надеюсь, ты всегда можешь считать меня своим другом.
Уголок ее губ приподнимается:
Хотелось бы.
Спускаясь, вижу Захарова — он стоит возле камина и разговаривает с каким-то парнем. Сразу узнаю эти пряди, торчащие над головой, словно рога, и проблеск золотых зубов. Парень глядит на меня темными бездонными глазами и приподнимает безупречно выщипанные дуги бровей.
Застываю на месте.
Сегодня он одет не в джинсы и толстовку, как в тот раз, когда я его преследовал по улицам Квинса. На нем лиловая мотоциклетная куртка и джинсы, а в ушах болтаются золотые серьги. Глаза у него подведены черным карандашом.
Гейдж. Так он тогда назвался.
Должно быть, Захаров заметил, как мы друг на друга смотрим. — Вы что же, знакомы?
Нет,
спешу ответить я.
Ожидаю, что Гейдж начнет возражать, но нет. — Кажется, я его не знаю. — Он обходит вокруг меня, берет рукой в перчатке меня за подбородок и приближает к себе мое лицо. Он немного ниже меня. Отшатываюсь, сбрасывая его руку.
Гейдж смеется. — Не мог же я забыть такое лицо!
Сообщи-ка и Касселю свою новость,
говорит Захаров. — Кассель, садись.
Замираю в нерешительности, косясь на лифт. Если побежать, то, скорее всего, удастся до него добраться, но кто знает, как долго будут открываться двери. А если и смогу спуститься на первый этаж, выйти из здания все равно не получится.
Садись,
повторяет Захаров. — Я пригласил сюда Гейджа, потому что чем больше думаю, что твой брат работает на федералов, тем больше склоняюсь к мысли, что если это и так, ты будешь его прикрывать. Особенно после того, как я угрожал его жизни. Беру свои слова обратно. Но раз уж выяснилось, что Филип был крысой, думаю, мы оба понимаем, чем нам придется поплатиться, если твой брат сделается стукачом.
Втягиваю в себя воздух и опускаюсь на диван. В камине мерцает пламя, наполняя огромную комнату странными танцующими тенями. Чувствую, как у меня потеют ладони.
Лила смотрит вниз, перегнувшись через перила. — Папа! В чем дело? — Ее слова эхом разносятся по просторной гостиной, отражаясь от обшитого деревом потолка и каменного пола.
Вот, Гейдж заглянул,
отвечает Захаров. — Насколько я понимаю, на днях у него были какие-то сложности.