Ланжевин и Профессор парно уселись в середине широкого каноэ, взяв по веслу с каждой стороны. Один из брикетов с грузом находился перед ними, второй - за спиной. Шарбонно и Гласс устроились подле товаров. Шарбонно ближе к носу, Гласс - к корме.
Четверо вояжеров взялись за весла, приведя лодку носом к быстрому течению. Они принялись грести, и батард двинулся вверх по течению.
Девственник затянул песню, и за ним её подхватили остальные.
29 ноября 1823 года
Четыре весла размеренно вспенивали воду. Тонкие лопасти разрезали поверхность, уходя на глубину в восемнадцать дюймов, а потом вновь поднимались. С каждым гребком батард делал рывок вперед, сражаясь с сильным течением. В конце гребка весла выскакивали из воды. На мгновение казалось, что река сведет на нет их усилия, но прежде чем она успевала снести лодку назад, вёсла вновь погружались в воду.
Когда на рассвете они отплыли, воду покрывала тонкая пленка льда. Теперь, несколько часов спустя, Гласс улегся спиной на банку, довольно греясь в лучах утреннего солнца и наслаждаясь радостным и навевающим воспоминания плаванием на лодке.
В первый же день после отплытия из Форта Бразо Гласс попытался ворочать весло. В конце концов, он был прирожденным моряком. Вояжеры рассмеялись, когда полный решимости Хью взял в руки весло. Его заблуждение мгновенно развеялось. Вояжеры гребли с изумительной частотой в шестьдесят гребков в минуту, без заминки, как швейцарские часы. Гласс не смог бы за ними угнаться, даже будь его плечо здорово. Он вспенивал воды несколько минут, пока его затылка не коснулось что-то мягкое и влажное. Обернувшись, он увидел Доминика с издевательской усмешкой на лице. ?- Для вас, мистер Пожиратель Солонины! [38] "Для ваас миистер пожиратеель солонииины". Теперь до самого конца путешествия Гласс ворочал не веслом, а огромной губкой, постоянно выкачивая воду, которая собиралась на дне каноэ.
Работать пришлось не покладая рук, потому что батард постоянно протекал. Каноэ напоминало Глассу плавучее лоскутное одеяло. Куски бересты скреплялись нитками из соснового корня. Швы были замазаны сосновой смолой, которую наносили каждый раз, когда возникала новая течь. Поскольку бересту становилось добывать всё трудней, вояжеры вынужденно прибегали к другим материалам для заплат. В нескольких местах наложили кожу, подшив и обмазав смолой. Гласса удивляла хрупкость лодки. Хороший удар мог с легкостью пробить обшивку, и одной из главных задач Девственника, как рулевого, было избегать смертельных для лодки плавучих деревьев. Мягкая осенняя погода пока играла им на руку. Весенние паводки могли принести вниз по течению целые деревья.
Но в недостатках батарда таилось и его преимущество. Лодка была хрупкой, но вместе с тем легкой, что играло важную роль при плавании против течения. Гласс быстро понял странную привязанность вояжеров к своей лодке. В некотором роде это было супружеским браком, союзом между людьми, которые вели батард, и лодкой, которая вела людей. Каждый зависел от другого. Вояжеры проводили половину времени, горько сетуя на многочисленные пробоины в лодке, а вторую половину - старательно их латая.
Особенно они гордились внешним видом батарда, который украсили пышным плюмажем и яркой краской. На носу они нарисовали оленью голову, чьи рога дерзко были выставлены в сторону воды. (На корме Девственник намалевал зад животного).
- Впереди неплохое место для остановки, - раздался с носа голос Девственника.
Ланжевин посмотрел вверх по реке, где спокойное течение мягко омывало песчаный берег, а потом вверх, определяя положение солнца.?- Ладно, одну трубку прошли. Перекур.
Культ трубки так почитался в культуре вояжеров, что они отмеряли ею пройденное расстояние. Трубкой называли расстояние между короткими остановками на перекур. При плавании вниз по течению трубка могла составлять десять миль; на озере - пять миль; но в трудном плавании вверх по Миссури, они радовались и двум.
Дни быстро стали однообразными. Они завтракали при пурпурном свете еще до зари, подкрепляясь остатками дичи и поджаренным тестом, и разгоняли утреннюю сырость жестяной кружкой обжигающего чая. Как только рассветало, они спускались на воду, отчаянно стараясь выжать как можно больше из каждого часа продвижения.
В день они делали шесть перекуров. В полдень останавливались поесть вяленого мяса и сушеных яблок, но до ужина не разводили костра. С закатом причаливали к берегу после дюжины часов на воде. У Гласса обычно оставался в запасе час убывающего света на добычу дичи. Остальные сидели в ожидании выстрела, возвещавшего об успехе. Гласс редко возвращался с пустыми руками.
Возле берега Девственник спрыгнул в воду по колено, стараясь не проскрежетать хрупким дном каноэ по песку. Он побрел к берегу, прикрепив канат к большому плавнику. Следующими спрыгнули Профессор, Ланжевин и Доминик, держа в руках винтовки, и принялись осматривать линию деревьев. Днём ранее Гласс обнаружил заброшенный лагерь, в котором остались кольца от сложенных камней десяти вигвамов. Они не знали, принадлежали ли вигвамы Языку Лося, но находка заставила насторожиться.
Путешественники достали трубки и табак из кисетов у пояса, прикурив от небольшого огонька, разведённого Домиником. Оба брата плюхнулись на песок. Как кормчему и рулевому, Доминику с Девственником приходилось грести стоя. Поэтому курили оба сидя. Остальные стояли, радуясь возможности поразмяться.
Холодная погода проникала в раны Гласса, подобно грозе, просачивающейся по горным долинам. Каждое утро он просыпался с затёкшим и разболевшимся телом. Ухудшала его состояние и скрюченная поза в батарде. Гласс воспользовался передышкой и прошёлся по песчаному берегу, восстанавливая кровообращение в ноющих конечностях.
Он вернулся к своим спутникам и присмотрелся к ним. Вояжеры были одеты одинаково, словно им выдали униформу. На голове они носили красные шерстяные шапочки с отворотами для ушей и кисточкой на макушке. Девственник украсил свою шапку пышным страусиным пером. Вместо рубашек они надевали длинные хлопчатобумажные блузы белого, красного и лазурного цветов, подобранные у пояса. Пояс каждого украшала пестрый кушак, концы которого свисали вниз. Поверх кушака болтался кисет, в котором хранились трубка и другие мелкие принадлежности. Также они носили брюки из оленьей кожи, достаточно мягкие, чтобы удобно поджимать ноги в каноэ. Одно колено они обвязывали пёстрыми платками, придававшими живописный вид. И довершали наряд мокасины на голую ногу.
Все за исключением Шарбонно, который хмурился, словно январский дождь, встречали каждый рассвет полными оптимизма и смеялись при каждом удобном случае. Они не выносили тишины и наполняли каждый день нескончаемой и оживлённой беседой о женщинах, реке и диких индейцах. Не церемонясь, обменивались оскорблениями. Более того, упустить возможность пошутить считалось у них малодушием, слабостью. Гласс пожалел, что не разбирал французского, чтобы отвлечься насмешливой беседой, которая так их забавляла.
В редкие мгновения, когда беседа прерывалась, кто-то затягивал непристойную песенку, приглашая других присоединиться. Отсутствие слуха они компенсировали усердием. В целом, подумалось Глассу, неплохой образ жизни.
Но во время этого перекура Ланжевин прервал их короткий отдых серьёзными словами:?- Надо начать ставить по ночам часовых, - произнес он. - Два человека посменно каждую ночь.
Шарбонно пустил длинную струю дыма.?- Я ведь сказал тебе в Форте Бразо - я переводчик. Не буду я стоять на часах.
- Что ж, пока он спит, я тоже не собираюсь тянуть лишний дозор, - отрезал Девственник.
- Я тоже, - заявил Доминик.
Даже Профессор смешался.
Все выжидающе смотрели на Ланжевина, но тот не стал портить удовольствие от курения спором. Когда он закончил, то просто встал и сказал:.?- Пошевеливайтесь. Мы попусту тратим дневные часы.
Через пять дней они доплыли до места слияния реки с небольшим ручьём. Кристально чистая вода быстро теряла цвет, когда вливалась в мутные воды Миссури. Ланжевин смотрел на ручей, гадая, как поступить.
- Давай сделаем привал, Ланжевин, - произнес Шарбонно. - Я устал грязь хлебать.
- Ненавижу с ним соглашаться, - сказал Девственник, - но Шарбонно прав. От этой дрянной воды у меня понос.
Ланжевина тоже прельщала возможность выпить чистой воды. Но его беспокоило местоположение ручья. Он находился на западном берегу Миссури. По его подсчётам, племя Языка Лося находилось к западу от реки. После того, как Гласс обнаружил брошенный индейский лагерь, делегация старательно придерживалась восточного берега, особенно при выборе места для ночлега. Ланжевин посмотрел на запад, где горизонт поглощал алый венец солнца, потом на восток, но до следующего изгиба реки не было видно ни единого места для высадки.?- Ладно. Большого выбора у нас нет.
Они направились к берегу. Профессор с Девственником выгрузили тюки, и вояжеры повели пустое каноэ к берегу. Там они перевернули лодку на бок, сделав укрытие со стороны реки.
Гласс побрел к берегу, нервно осматривая прибрежную местность. Песчаная отмель тянулась на сто ярдов вниз по течению, заканчиваясь искусственным молом - насыпью из валунов, заросшей густыми ивами и кустарником. За молом застряли плавник и корни, преградив путь течению и заставив его свернуть от пологого берега. За песчаной косой ивняк переходил в полоску тополей, которая редела к северу.
- Я проголодался, - произнес Шарбонно. - Добудьте нам добрый ужин, мистер охотник. - "Добуудьте нам дообрый ужин, миистер охотнииик".
- Сегодня никакой охоты, - отрезал Гласс. Шарбонно принялся было возражать, но Гласс резко его оборвал. - У нас достаточно вяленого мяса. Одну ночь как-нибудь обойдетесь без свежего мяса, Шарбонно.
- Он прав, - согласился Ланжевин.
Так что они довольствовались вяленым мясом и кукурузными лепешками, поджаренными в сковородке над низким огнем. Все прижались поближе к костру. Вместе с закатом исчез пронизывающий ветер, но от дыхания исходил пар. Ясное небо предвещало холодную ночь и сильный мороз поутру.
Ланжевин, Доминик и Девственник раскурили глиняные трубки и с наслаждением дымили. После нападения медведя Гласс не курил: дым обжигал ему горло. Профессор соскребал остатки кукурузной муки со сковородки. Шарбонно полчаса тому назад отошел от лагеря.
Доминик что-то тихонько напевал себе под нос, словно грезил наяву:
Я ощипала этот нежный бутон
Я ощипала этот нежный бутон
Срывала лепесток за лепестком
Наполнив передник их запахом
- Отрадно, что ты еще не разучился петь о розах, братец, - заметил Девственник. - Бьюсь о заклад, что уже год, как ты не щипал розанчики. Это тебя им следует называть Девственником.
- Лучше страдать от жажды, чем пить из наполненных лихорадкой омутов Миссури.
- Ну что за чистоплюй. Какой ты у нас разборчивый.
- Не вижу нужды извиняться за свое чистоплюйство. В отличие от тебя, мне нравятся женщины с зубами.
- Я не прошу их жевать мою пищу.
- Да ты бы и со свиньей лег, носи она ситцевое платье.
- Что ж, пожалуй, это делает тебя гордостью семьи Каттуаров. Уверен, маман будет рада, узнав, что ты спишь только с первосортными шлюхами из Сент-Луиса.
- Маман не обрадуется, а вот папа? - возможно, - оба громко рассмеялись и набожно перекрестились.
- Не гогочите, - прошипел Ланжевин. - Знаете же, как на воде разносятся голоса.
- Ты что такой сердитый сегодня, Ланжевин? - спросил Девственник. - С нас и Шарбонно хватит. Да я на похоронах получше веселился.
- Будут тебе похороны, если не заткнетесь.
Девственник отказался спорить с Ланжевином, чтобы не портить веселой беседы.?- Знаешь, там у скво в форте Кайовы три соска.
- Ну и чего хорошего в трех сосках? - удивился Доминик.
- Тебе просто воображения не хватает.
- Воображения, да? Если бы у тебя было поменьше этого воображения, то не кривился бы так, когда отливаешь.
Девственник обдумывал ответ, но, по правде говоря, устал беседовать с братом. Ланжевин явно не был настроен разговаривать. Шарбонно ушел в лес. Он посмотрел на Профессора, с которым на его памяти никто не общался.
Наконец Девственник остановил взгляд на Глассе. Внезапно ему пришло в голову, что никто так и не заговаривал с Глассом после отъезда из Форта Бразо. Да, они иногда перекидывались парой слов, касающихся в основном удачной охоты Гласса. Но ни одной стоящей беседы, обстоятельного неспешного разговора, которым так наслаждался Луи.
Девственник неожиданно почувствовал себя виноватым из-за отсутствия хороших манер. Он почти ничего не знал о Глассе помимо того, что тот лишь недавно оправился от схватки с медведем. А что важней, подумалось Девственнику, Гласс ничего не знал о нем, а ему наверняка хочется знать больше. Кроме того, это неплохая возможность попрактиковаться в английском, ведь Девственник считал себя знатоком этого языка.
- Эй, свиноед. ?Когда Гласс оглянулся, он спросил:?- Ты откуда?
Вопрос и неожиданное использование английского застали Гласса врасплох. Он откашлялся.?- Из Филадельфии.
Девственник кивнул, ожидая встречного вопроса. Но его не последовало.
Наконец, Девственник не выдержал.?- Мы с братом из Контрекура.
Гласс молча кивнул. Похоже, из этого американца придется вытягивать слова, решил Девственник.
- Ты знаешь, откуда пошло ремесло вояжеров? "Ты знаешь, откуууда пошлооо ремеслооо вояжерооов"?
Гласс отрицательно покачал головой. Доминик закатил глаза, поняв, что брат заведёт сейчас одну из своих утомительных историй.
- Контрекур стоит на великой реке Святого Лаврентия. Когда-то, давным давно, все жители нашей деревни были бедными фермерами. День деньской работали в полях, но почва была плохой, а погода - холодной, и им не удавалось собрать приличный урожай.
Однажды прекрасная дева Изабель работала в поле неподалеку от реки. Неожиданно из воды вышел жеребец - большой, сильный и черный, как уголь. Он стоял в реке, не сводя глаз с девушки. А она сильно перепугалась. Жеребец понял, что она собирается убежать, и ударил копытами по воде, и из воды к ногам девушки вылетела форель. Рыба упала в грязь у ног Изабель и... - тут Девственник не смог вспомнить нужное слово на английском и забарабанил руками по земле.
- Изабель заметила этот небольшой подарок и обрадовалась. Она подобрала рыбу и понесла её семье на ужин. Отцу и братьям она рассказала об этой лошади, но те решили, что она пошутила. Они рассмеялись и попросили её взять побольше рыбы у нового друга.
Изабель вернулась на поле и каждый день вновь встречала черного жеребца. С каждым днем он подходил всё и ближе и дарил ей подарки. Один раз - яблоко, на другой день - цветы. Каждый день Изабель рассказывала домашним о странной лошади, которая выходит из воды. И каждый день они смеялись над её рассказом.
Наконец настал день, когда жеребец подошел к Изабель. Она взобралась ему на спину, и жеребец поскакал в реку. Они исчезли в водах реки, и с того дня их больше никто не видел.