Кайова выжидающе смотрел, пока Гласс осматривал длинную винтовку Кентукки. ?- Это прекрасное ружье, - произнес Кайова. - Еда у немцев может и дрянная, а вот в оружии они прекрасно разбираются.
Гласс был согласен. Он всегда восхищался элегантными обводами винтовок Кентукки. Но тут имелось две проблемы. Во-первых, Гласс с разочарованием подметил маленький калибр винтовки, который, как он безошибочно определил, составлял .32. Во-вторых, длинное оружие было тяжело нести и неудобно перезаряжать. Это идеальное оружие для порядочного фермера, охотника на белок в Виргинии. Глассу нужно было нечто иное.
Он передал винтовку Кентукки Кайове и взял модель 1803 года. Тем же оружием вооружали солдат экспедиционного корпуса Льюса и Кларка. Первым делом Гласс осмотрел, как починили сломанное ложе. Сырую шкуру туго обтянули вокруг трещины и высушили. Кожа задубела и ссохлась, образовав крепкую, как камень, стяжку. Приклад выглядел безобразно, но, похоже, был цельным. Потом Гласс принялся за осмотр замка и курков. На них нанесли свежее масло, нигде не было следов ржавчины. Гласс медленно прошелся рукой до половины ложа и проследовал до конца короткого ствола. Он положил палец на толстый дульный срез, с удовлетворением определив .53 калибр.
- Нравятся большие ружья?
Гласс одобрительно кивнул.
- Большое ружьё - вещь хорошая, - произнес Кайова. - Проверь его, - Кайова криво усмехнулся - Такое ружьё медведя свалит! ?Он передал Глассу пороховой рожок и мензурку. Гласс отмерил полный заряд в двести гранул и засыпал в дуло мушкета. Кайова дал ему большую пулю .53 калибра и промасленный пыж из кармана жилетки. Гласс обернул пулю в пыж и затолкал в ствол. Вытащив шомпол, он послал пулю до казенника. Затем Гласс подсыпал порох на полку, взвёл курок и смотрелся в поисках цели.
В пятидесяти ярдах от них на развилке большого тополя безмятежно сидела белка. Гласс прицелился в неё и спустил курок. Вслед за вспышкой на полке почти мгновенно прогремел выстрел. Воздух окутался дымом, и цель скрылась из вида. Гласс сморщился от сильного удара отдачи в плечо.
Когда дым рассеялся, Кайова медленно побрёл к подножию тополя. Он остановился и подобрал разорванные останки белки, которые состояли из одного лишь пушистого хвоста. Кайова вернулся к Глассу и кинул ему хвост под ноги. ?- Думаю, для белок эта винтовка не подходит.
На этот раз Гласс улыбнулся.?- Беру.
Они вернулись в сруб, и Гласс подобрал остальное снаряжение. Вдобавок к винтовке он взял пистолет .53 калибра, отливочную форму для пуль, порох и кремни, томагавк и большой разделочный нож, толстый кожаный пояс для оружия, две хлопчатобумажные рубашки, чтобы носить под кожаной туникой, большой капоте из шерсти гудзонова залива, шерстяную шапку и рукавицы, пять фунтов соли и три листа табака, иголку с нитками. Для своих новых приобретений он выбрал бахромчатый кожаный ягдташ, искусно обшитый бисером. Он заметил, что вояжеры носили небольшие кисеты у пояса для трубки и табака. Он подобрал такой же, приспособив для нового кремня с кресалом.
Когда Гласс закончил, то почувствовал себя королем. После шести недель, когда он не имел ничего, кроме одежды на теле, Гласс чувствовал себя готовым к любым превратностям на пути. Кайова подвел счет, который составил сто двадцать пять долларов. Гласс написал записку Уилльяму Эшли.
"10 октября 1823 года
Уважаемый, мистер Эшли,
Моё снаряжение украли два траппера из отряда, с которыми я разберусь сам. Мистер Бразо выдал мне кредит на имя "Пушной компании Скалистых гор". Я позволил себе взять приложенные товары в счёт моего жалованья. Я собираюсь вернуть свою собственность, и даю Вам слово вернуть долг.
Ваш преданный слуга
Хью Гласс".
- Я отправлю ваше письмо вместе со счётом.
Тем вечером Гласс сердечно отужинал с Кайовой и четырьмя из пяти своих новых спутников. Пятый, Луи Девственник Каттуар, пока ещё не вылез из палатки шлюх. По словам его брата Доминика, с тех пор, как он прибыл в Форт Бразо, Луи переходил от опьянения к блуду. Вояжеры говорили в основном на французском, кроме случаев, когда разговор касался Гласса. После Кампече тот улавливал отдельные слова и фразы, но угнаться за беседой не мог.
- Проследи, чтобы к утру твой брат был готов, - сказал Ланжевин. - Мне нужен гребец.
- Он будет готов.
- И не забывайте о главной задаче, - произнес Кайова. - Не возитесь с манданами всю зиму. Мне нужно подтверждение, что арикара не станут нападать на торговцев, плывущих по реке. Если я не получу от вас вестей до нового года, то не смогу вовремя отписать в Сент-Луис, чтобы изменить планы на весну.
- Своё дело я знаю, - ответил Ланжевин. - И ты получишь нужные сведения.
- Кстати, о сведениях, - Кайова с легкостью перешел с французского на английский. - Нам всем хотелось бы узнать, что с вами в точности приключилось, месье Гласс. - При его словах даже в тусклом глазе Профессора вспыхнул интерес.
Гласс обвел взглядом сидящих за столом.?- Тут не о чём говорить. ?Кайова переводил слова Гласса, пока тот говорил, и путешественники разразились смехом.
Кайова тоже засмеялся и сказал:?- При всем к вам уважение, мон ами, ваше лицо - сама история, но нам хотелось бы услышать подробности.
Усевшись поудобней в ожидании интересного рассказа, путешественники забили свежий табачок в трубки. Кайова извлек из кармана жилетки узорную серебряную табакерку и запустил понюшку в нос.
Гласс приложил руку к горлу, всё ещё в ужасе от своего визгливого голоса.?- Большой гризли напал на меня у Гранда. Капитан Генри оставил со мной Джона Фицджеральда и Джима Бриджера, чтобы те похоронили меня, когда я умру. Вместо этого они меня ограбили. Я собираюсь вернуть украденное и восстановить справедливость.
Гласс закончил. Кайова перевел. Последовало долгое молчание, полное ожидания.
Наконец. Профессор спросил со своим шотландским акцентом:?- Он что, не собирается рассказывать дальше?
- Не обижайтесь, месье, - произнес Туссен Шарбоно, - но рассказчик из вас никудышный.
Гласс бросил на него взгляд, но не сказал ни слова.
Заговорил Кайова.?- Это твоё дело, можешь не рассказывать о подробностях схватки с медведем, но я не отпущу тебя, прежде чем не расскажешь о Гранде.
Ещё в самом начале своей карьеры Кайова понял, что торговать можно не только товарами, но и информацией. Люди приходили в его торговый пост не только ради товаров, но и ради сведений. Форт Кайовы расположился у слияния Миссури с Уйат-ривер, поэтому Уайт он тоже знал, как свои пять пальцев. И реку Шайен на севере. Он выудил всевозможные сведения о реке Гранд из бесконечного числа индейцев, но детали оставались неясными.
Кайова что-то сказал на сиу своей жене, и та принесла замусоленную книгу, к которой она прикасались, словно та была семейной Библией. На истрепанной обложке виднелась длинная надпись. Кайова поправил очки и громко прочитал заголовок:?- История экспедиции...
- ...под командованием капитанов Льюиса и Кларка, - закончил Гласс.
Кайова взволновано на него посмотрел.?- Прекрасно! Наш раненый путник владеет грамотой.
Гласс тоже был взволнован, во время разговора позабыв на время о боли.?- Под редакцией Пола Аллена. Напечатано в Филадельфии, 1814 год.
- Тогда вам, наверное, знакома карта капитана Кларка?
Гласс кивнул. Он прекрасно помнил накал страстей, предшествовавший долгожданной публикации мемуаров и карты. Как и все карты своего детства, Гласс впервые увидел "Историю экспедиции" в филадельфийском отделении "Роусторна и Сыновей".
Кайова раскрыл книгу на закладке, попав на карту Кларка с заглавием "Карта путешествия Льюиса и Кларка по западной части Северной Америки от Миссисипи до Тихого океана". Готовясь к экспедиции, Кларк усиленно обучался картографии и умел обращаться с соответствующими инструментам. Его карта была чудом того времени, превосходя по точности и детальности любую карту, изданную раньше. Карта в точности отображала все главные притоки Миссури от Сент-Луиса до Три-Форкс.
Несмотря на то, что карта весьма точно изображала притоки Миссури, подробности обычно заканчивались возле места слияния рек. Об истоках и руслах этих ручьев почти ничего не было известно. Тут было несколько исключений. К 1814 году карта включала в себя открытия в бассейне Йеллоустоуна, сделанные Друяром и Колтером. Она изображала также путешествие Зебулона Пайка [36] по Южным Скалистым горам. Кайова пририсовал Платт, включая грубый набросок её южных и северных рукавов. А на Йеллоустоуне был изображен заброшенный форт Мануэля Лайзы возле устья Бигхорна.
Гласс жадно изучал документ. Его интересовала не сама карта Кларка. Он изучил её во время долгих часов в "Роусторне и Сыновьях" и последующих занятиях в Сент-Луисе. Гласса интересовали детали, добавленныеКайовой. Набросанные карандашом ориентиры, накопленные знания не одного десятилетия.
Большую часть карты занимали реки, а их названия рассказывали историю этого места. Некоторые увековечивали сражения: ручей Войны, ручей Копье, Медвежий ручей. Другие описывали местную флору и фауну - ручей Антилопа, Бобровый ручей, Сосновый ручей, ручей Роз. Были и те, что описывали свойства реки - ручей Глубокий, ручей Стремительный, Платт или Плоские Воды, Серный Ручей, Сладкие Воды. Немногие таили в себе мистические названия - Целебный ручей, ручей Замок и Кейя Паха или Черепаший ручей.
Кайова засыпал Гласса вопросами. Сколько дней они шли вверх по Гранду, пока не наткнулись на верхний рукав? Сколько ручьёв втекает в реку? Какие ориентиры отмечают путь? Видел ли он бобров или другую дичь? Есть ли леса? Далеко ли от холмов Близнецов? Видел ли он индейцев? Какие племена? Остро отточенным карандашом Кайова добавлял новые детали.
Гласс тоже извлек много ценного. Хотя в уме у него и отпечаталась грубая карта местности, мелкие детали приобрели новое значение, пока он обдумывал одиночное путешествие. Сколько миль отделяло манданов от Форт-Юниона? Каковы главные притоки за землями манданов и сколько миль отделяет их друг от друга? Каков рельеф местности? Когда замерзает Миссури? Где он сможет выиграть время, срезав повороты реки? Гласс скопировал важные части карты Кларка на будущее. Он сосредоточил свое внимание на полоске между деревнями манданов и Форт-Юнионом, отметив и Йеллоустоун, и Миссури на несколько сотен миль выше по течению от Форт-Юниона.
Остальные медленно разбрелись из-за стола, пока при тусклом свете лампы, отбрасывавшей тени на бревенчатые стены, Кайова с Глассом продолжали ночной разговор. Истосковавшись по возможности вести интеллигентную беседу, Кайова не отпускал Гласса. Кайову удивил рассказ Гласса о путешествии от Мексиканского залива до Сент-Луиса. Он принес чистую бумагу и заставил Гласса набросать приблизительную карту Техаса и канзасских равнин.
- Человек вроде вас будет полезен моему торговому посту. Путешественники жаждут тех сведений, которыми вы обладаете.
Гласс покачал головой.
- Так и есть, друг мой. Почему бы вам не остаться здесь на зиму? Я предложу вам работу. - Кайова с удовольствием заплатил бы только за его общество.
Гласс вновь покачал головой, на этот раз тверже.?- Меня ждут собственные дела.
- Но разве это не бессмысленное предприятие? Для человека ваших способностей? Болтаться по Луизиане в преддверии зимы. Отправляйтесь за своими предателями весной, если это всё ещё входит в ваши намерения.
Задушевность прежней беседы как ветром сдуло, словно дверь в помещение распахнулась морозным зимним днем. Глаза Гласса вспыхнули, и Кайова мгновенно пожалел о сказанном.
- В своих делах я не нуждаюсь в ваших советах.?- Нет, месье. Я не то имел в виду.
До рассвета оставалось чуть меньше двух часов, когда усталый Гласс поднялся по лестнице на чердак. Но мысли о предстоящем отплытии сделали его сон беспокойным.
Гласс проснулся от жуткой смеси выкрикиваемых проклятий. Какой-то мужчина орал по-французски. Гласс не разбирал отдельные слова, но общий смысл был понятен.
Сквернословом оказался Девственник Каттуар, которого бесцеремонно выдернул из глубин пьяного сна Доминик, его брат. Устав от выходок своего братца и не сумев пробудить того привычным пинком в ребра, Доминик прибег к другому способу. Он помочился ему на лицо. Именно этот бесцеремонный поступок и вызвал гнев Луи, а также разъярил скво, с которой он спал. Её вигвам видел множество непристойностей. Некоторые из них скво даже поощряла сама. Но моча Доминика запачкала её лучшее одеяло, и это привело её в ярость. Она вопила с пронзительным хрипом обиженной сороки.
Когда Гласс вышел из сруба, крики перешли в кулачную потасовку. Девственник стоял перед братом, как древнегреческий борец, с обмотанной вокруг бедер полоской ткани. Девственник имел перед братом преимущество в росте, но против него были три дня беспробудного пьянства, не говоря уже о внезапном и мерзком пробуждении. Его взор еще не прояснился, и стоял он, пошатываясь, но даже эти недостатки не умерили его пыла. Доминик, знакомый с борцовскими приемами брата, стоял не шелохнувшись в ожидании неизбежного нападения. Луи с утробным криком пригнул голову и метнулся вперёд.
Он вложил всю силу в боковой замах, нацеленный брату в голову. Попади он в цель, то вогнал бы нос Доминика прямиком в мозг. Но Доминик легко отскочил в сторону.
Промахнувшись, Девственник потерял равновесие. Доминик подсёк его, сбив с ног. Луи хлопнулся на спину, задыхаясь. На мгновение он жалобно скорчился, жадно глотая воздух. Но восстановив дыхание, он вновь принялся браниться и поднялся на ноги. Доминик с силой ударил его в солнечное сплетение, заставив вновь жадно глотать воздух.
- Я ведь велел тебе приготовиться, жалкий ты тупица. Мы отплываем через полчаса. ?Вдобавок к словам Доминик врезал Луи по физиономии, разбив тому губы.
Драка закончилась, и зеваки принялись разбредаться. Гласс пошел к реке. У пристани покачивалась лодка Ланжевина. Плавное течение Миссури натянуло канаты. Батард не превышал обычных размеров грузовых каноэ вояжеров. Он был меньше монреальских каноэ [37], но все же внушительных размеров, достигая почти тридцати футов в длину.
При продвижении вниз по течению, когда Миссури им помогала, Ланжевин и Профессор могли в одиночку управиться с батардом, нагруженном кипами мехов, выменянных у манданов. При полной нагрузке понадобится десять человек, чтобы грести против течения. Груз Ланжевина легок - немного подарков для манданов и арикара. Но с четырьмя гребцами им будет плыть сложно.
Туссен Шарбоно сидел на бочонке возле пристани, вяло жуя яблоко, пока Профессор загружал каноэ под присмотром Ланжевина. Чтобы равномерно распределить груз, они положили на дно каноэ две доски, тянувшиеся от носа до кормы. На эти доски профессор укладывал груз в четыре плотных брикета.
Профессор не говорил по-французски (временами казалось, что шотландец и английского не знает). Недостаток понимания Ланжевин возмещал громким голосом. Но громкая речь ничем не помогала Профессору, а вот непрерывные жесты Ланжевина давали массу подсказок.
Слепой глаз Профессора придавал ему угрюмое выражение. Он потерял его в монреальском салуне, когда известный задира Устрица Джо чуть ли не вырвал ему глаз. Профессору удалось вставить глаз в обратно, но он больше не видел. Немигающий глаз был вставлен слегка под углом, словно высматривал неожиданное нападение сбоку. Профессор так и не додумался сделать повязку.
Их отплытие прошло безо всяких церемоний. Доминик и Девственник пришли на пристань, каждый с винтовкой и небольшим ранцем. Девственник щурился от отблесков утреннего света на реке. В его длинных волосах засохла грязь, а кровь из разбитых губ размазалась по подбородку и рубашке. Но несмотря на это, он проворно уселся на место бокового гребца на носу батарда, а его глаза блеснули, но не от солнечного света. Доминик занял место рулевого на корме. Девственник что-то произнес, и оба брата рассмеялись.