Скорее всего, их случайная встреча для него лишь возможность отвлечься от тяжкого груза забот, свалившихся на него. Лейла сожалела, что он вел себя таким образом. Это заставило ее почувствовать свою вину.
Лейла с раздражением тряхнула головой. Это не имеет никакого значения. Джим Фарли скоро вернется в свой мир, который находится так далеко от ее мира.
Она погрузилась в бумаги и оторвала взгляд от них, лишь когда раздался стук в дверь. Дейл, наверное, подумала она. Но в кабинет уже входил Джим Фарли.
Снова Лейлу охватило предчувствие чего-то значительного, не поддающегося никакому разумному объяснению. В ее голове промелькнула мысль, что этому человеку суждено сыграть какую-то роль в ее жизни.
Джим Фарли закрыл за собой дверь и испытующе уставился в ее глаза, как бы ища ответа на мучившие его вопросы. Во всем его облике чувствовалась скованность, словно он с трудом удерживал себя от чего-то.
— Позвольте спросить, — начал он, делая наконец шаг к ней навстречу, — свободны ли вы сегодня вечером и не могли бы мы провести его вместе?
— Сожалею, господин Фарли. Я не свободна, — голос Лейлы звучал мягко. Она понимала, что медицинские отчеты, с которыми его, по-видимому, познакомил Дейл, должны были вызвать в его воображении мучительные картины.
Джим Фарли взял со стола стеклянное пресс-папье, повертел его в руке, затем крепко сжал его, как будто ему требовалось ухватиться за что-то прочное, затем медленно перевел на нее взгляд — в зеленой глубине его глаз был требовательный вызов.
— Я знаю, мы едва знакомы, но я чувствую, что вы тот человек, с кем я мог бы быть откровенным. Пожалуйста, подарите мне один вечер. Помогите забыть… на короткое время… другие заботы. Вам нечего бояться, — он вздрогнул, — если, конечно, вам не очень неприятно мое общество.
— Нет, дело совсем в другом, — успокоила его Лейла ласково. Он ужасно страдал, но она не могла дать ему утешение, которое он искал. — Я не свободна. Я не могу быть с вами.
Он нахмурился.
— Вы не могли бы отложить ваши дела? Я лишь прошу…
— Сожалею, но не могу, — сказала Лейла твердо.
Его лицо напряглось, губы сжались, как будто рушились его последние надежды. Мольба в его глазах сменилась выражением надменности, которая ставила под сомнение ее решимость.
— Скажите мне, с кем вы договорились на вечер, и я попрошу этих людей отложить встречу.
Джим Фарли не привык, чтобы ему отказывали в чем-либо. На лице Лейлы появилась слабая ироничная улыбка.
— Вы не поняли меня, господин Фарли. Я не свободна. Я замужем. И вы только что говорили с моим мужем.
Он ошеломленно смотрел на нее с выражением недоверия.
— Вы замужем…
— За доктором Дитерли, — закончила фразу за него Лейла со спокойнымм достоинством.
Было видно, как Джим Фарли вздрогнул. Его взгляд остановился на пресс-папье, которое он все еще держал в руке и сжимал так, что суставы его пальцев побелели.
Лейла подумала, что он, наверное, раздавил бы стекло в порошок, если бы это было возможно.
Его напряженность вызвала в Лейле то же чувство тревоги, что и раньше. Симпатия к нему таяла на глазах. Хотя встреча с Дейлом не могла вызывать приятных ассоциаций у Джима Фарли, он должен был понимать, что это не вина Дейла. Ее возмутило выражение неприязни на его лице.
— Давно вы замужем? — спросил он внезапно.
Удивленная вопросом, Лейла ответила почти автоматически.
— Три года.
— И что же? Все еще влюблены в своего мужа?..
Глаза его вспыхнули каким-то диким пламенем.
Насмешка, прозвучавшая в его голосе, выдала его с головой. Он вел себя как раненый зверь. И хотя на языке у нее вертелся столь же резкий ответ, она себя сдержала. Не стоило мстить ему за эту импульсивную ярость.
— Наш брак не зависит от таких преходящих моментов, господин Фарли, — сказала она со спокойной глубокой убежденностью. — Он основан на взаимных обязательствах.
— Пока смерть вас не разлучит?
— Да, именно так обстоит дело со мной и Дейлом.
Еще несколько мгновений Джим Фарли боролся с собой, затем мрачный блеск в его глазах сменился выражением печальной покорности.
— Именно так было с Камиллой и Рихардом, — промолвил он с горькой иронией.
— Извините, — прошептала Лейла, испытывая мгновенное чувство сострадания, уже забыв о грубости, которую он только что себе позволил, и о смятении, посеянном им в ее душе.
Он криво улыбнулся.
— Простите, что злоупотребляю вашим временем и терпением. И благодарю вас.
Джим Фарли повернулся и пошел к двери.
Лейла внезапно почувствовала, что на этом не закончились их отношения, но сейчас она ничем не могла помочь ему в его горе.
— Прощайте, господин Фарли, — сказала она мягко, надеясь, что он найдет утешение с кем-нибудь другим.
— Нет. Не прощайте, — отрывисто возразил он и поглядел на нее. И его глазах читалась уверенность, сметающая все преграды. — Мы еще встретимся с вами, Лейла Дитерли. Наш день и час придет.
От его слов учащенно забилось сердце. И он это почувствовал, подумала она, потрясенная.
— До свидания, Лейла, — сказал Фарли со значением.
Он закрыл дверь, как бы подводя черту под этой встречей. Но она знала, что их пути пересекутся в другое время и в другом месте. Но когда? — думала Лейла.
Она протянула руку и взяла стеклянное пресс-папье. Оно потускнело от его пальцев и было холодным на ощупь. Лейла вздрогнула и отбросила пресс-папье прочь.
— Я люблю Дейла, — горячо повторяла она. — Я буду любить его всю жизнь. Сегодняшняя встреча ничего не сможет изменить. Ничто никогда не сможет этого изменить.
В порыве внезапно охватившего ее необъяснимого чувства она нашла пресс-папье и засунула его в нижний ящик своего письменного стола. С глаз долой.
2
Проблема Фарли не исчезла с его уходом. Лейла уже начинала сожалеть о случившемся. Память об этой встрече вставала между ней и Дейлом, грозя разрушить гармонию их взаимоотношений.
Обычно Лейла рассказывала Дейлу обо всем более или менее интересном, что происходило в клинике или в Центре, но сейчас она утаила от мужа подробности визита к ней Джима Фарли. Она даже изображала отсутствие интереса, когда Дейл что-то говорил о нем, и быстро уводила разговор в сторону, переключая на менее опасные темы.
Лейла чувствовала, что Джим Фарли каким-то образом представляет угрозу благополучию ее брака. Их встреча оставляла ощущение неизбежности каких-то значимых перемен. Лейла боялась этого и делала все, чтобы забыть случившееся.
Через три дня Джим Фарли вновь появился в вечерних новостях телевидения. Его мужественное лицо смотрело на нее с экрана в упор, заставляя сердце бешено колотиться. Не в силах выдержать этого напряжения Лейла вскочила с места.
— Пойду накрою на стол.
Она оставила Дейла одного досматривать телевизионные новости и занялась приготовлением ужина, чтобы хоть немного отвлечься.
Дейл появился через несколько минут.
— Поиски Адели Эрнст прекращены, — сообщил он с гримасой боли.
— Почему прекращены?! — воскликнула Лейла в смятении.
Безусловно, она понимала, что шансов на спасение девочки нет, но ведь пока она не будет найдена, еще можно надеяться, хотя бы надеяться.
— Прекращены потому, что нашли что-то из ее одежды.
— А сам ребенок?
Дейл покачал головой.
— Только одежду. И, кроме того, рядом с норой динго.
— Боже!
Это сразу вызвало в памяти Лейлы случай с Азарией Чемберлен, когда собака-динго утащила десятинедельного младенца из лагеря аборигенов в Эйерс-Рок.
— Но Адели Эрнст два года, — возразила Лейла, — и, наверное…
— Полиция считает одежду неопровержимым доказательством.
— И не нашлось никаких других ее следов?
— Очевидно, нет. Да и вряд ли можно ожидать чего-нибудь утешительного по прошествии стольких дней, Лейла, — добавил он мягко.
Ее плечи опустились.
— Да, пожалуй.
— Хотя Джим Фарли не может все же смириться с этим. Это вполне объяснимо.
— Да, — только и ответила она, целиком сосредоточившись на приготовлении салата.
Такие, как Джим Фарли, не привыкли к неожиданным поворотам судьбы. Но ему придется принять и худшее, если у него не будет выбора, мрачно подумала она.
Возможно, эта мысль и явилась толчком к последующим ее действиям. Лейла внезапно повернулась к Дейлу, и с ее губ слетели слова:
— Я думаю, нам пора стать настоящей семьей. Готов ли ты стать отцом, Дейл?
То, как изменилось лицо мужа, наполнило сердце Лейлы ликованием. Он улыбался, и улыбка его сияла восторгом, глаза светились счастьем.
— Более чем готов, если ты согласна, моя дорогая, — проговорил он и заключил ее в объятия.
Затем последовала ночь радужных планов на будущее и бурной любви, которая полностью вытеснила Джима Фарли из головы Лейлы.
Мысль о будущем ребенке все еще согревала ее, когда на следующее утро она осматривала малышей, приведенных в клинику их гордыми мамами. Лейла всегда любила эту часть своей работы в Центре общественных служб.
Потребовалось определенное время, чтобы местные жители оценили ее и стали воспринимать как человека, способного дать полезный совет. По-видимому, ей было легче, любой другой медицинской сестре, так как и она, и Том Вильсон были приемными детьми в одной и той же семье, и, хотя между ними не было кровного родства, она считалась его сестрой.
Аборигены доверяли Тому. Это он убедил правительство построить Центр и явился организатором разработки программ развития, которые не только ставили своей целью нынешнее благополучие коренных жителей, но и поддерживали их древние обычаи и культуру.
В Центре бережно пестовали искусство и фольклор аборигенов. Общины собирались и держали совет, разрешая спорные вопросы и ставя цели, которые ориентировали людей на самостоятельность, а не на пассивное ожидание помощи со стороны правительственных фондов. В первые годы возникало много недоразумений относительно социальной программы для коренных австралийцев, но теперь ей уделялось больше внимания во многом благодаря таким людям, как Том, которые перекидывали мостик между старым и новым миром.
С тех пор как Лейла вышла замуж за Дейла, Том не переставал подтрунивать над ее нежеланием обзавестись детьми. И когда часы приема в клинике закончились, она не могла устоять перед искушением заглянуть в офис к Тому и рассказать ему о своих планах. Пусть он перестанет дразнить ее и готовится стать дядей.
Лейла вошла в приемную, улыбаясь своим мыслям. Она не успела спросить, свободен ли Том, когда услышала резкий, раздраженный голос Джима Фарли.
— В чем там дело? — спросила она у секретарши, показывая рукой на дверь в кабинет Тома.
Та лишь пожала плечами и сделала неопределенный жест. Лейла продолжала смотреть на дверь, инстинкт самосохранения говорил ей, что она должна уйти немедленно. Но гнев, звучавший в голосе Фарли, означал, что он плохо разбирался в ситуации и, по-видимому, не отдавал себе отчета в том, что разговор в таком тоне с Томом приведет к результатам, обратным желаемому. Если он хотел нанять туземцев, чтобы продолжить поиски его племянницы, то ему следовало действовать по-иному.
Несмотря на беспощадное заключение полиции о судьбе ребенка, она в глубине душа считала, что коснись это ее семьи, она тоже не прекратила бы поиски, как бы ни были малы шансы найти ребенка живым. Она хорошо представляла себе бесконечную пытку сомнений: а все ли сделано для спасения девочки! Было бы очень трудно жить, не имея определенного ответа на этот вопрос.
Сострадание боролось со здравым смыслом и победило. А может быть, и что-то иное толкало ее к двери, в чем Лейла не хотела признаться даже себе самой. Она чувствовала, как учащенно забился ее пульс, когда она повернула ручку двери. Опасайся, говорил ей внутренний голос, опасайся того, как бесповоротно твоя жизнь может быть связана с жизнью Джима Фарли.
В тот момент, когда она входила в комнату, кулак Джима Фарли опустился на стол Тома.
— Чего же вы еще хотите? — громыхал его голос в отчаянии.
Лицо Тома выглядело как непроницаемая ласка. Лейла сразу же поняла, что Фарли неосторожно задел какие-то ценности и верования, священные для ее приемного брата, священные для древнего племени, к которому тот принадлежал. Том оставался невозмутимым в своем извечном достоинстве, и раздраженные слова другого человека столь же мало задевали его, как если бы это были мухи, жужжащие вокруг его головы.
Том увидел сестру, стоящую в дверях, и поднялся со стула, приветствуя ее:
— Лейла…
Фарли стремительно повернулся. Энергия, так безудержно расточаемая им, устремилась на нее, окутывая каким-то магическим облаком. Первоначальное недоверие на его лице быстро сменилось удовлетворенным выражением, как будто ее появление отвечало на какой-то важный, мучивший его вопрос.
Я не должна была приходить сюда, пронеслось в мозгу Лейлы. Легкая дрожь пробежала по ее телу, когда властный взгляд человека, которого она не хотела видеть, приковал ее к себе.
На этот раз чувство, что они встретились не случайно, было гораздо сильнее. Наверное, это связано с пропавшим ребенком, лихорадочно размышляла Лейла. Она не могла допустить, чтобы это было что-то другое.
— Том, пожалуйста, сделай все необходимое, чтобы продолжить поиски Адели.
Том посмотрел на Джима Фарли взглядом, говорившим, что он ничего не понимает в происходящем.
— Сделай что в твоих силах, — настаивала Лейла. — Пожалуйста, ради меня, ради всех нас! Это пропавший ребенок, Том, но вполне возможно, что она жива.
Для Тома слово «пропавший» не было пустым звуком. Каждый из братьев и сестер в семействе Вильсонов был потерянным ребенком в том ила ином смысле, прежде чем они оказались принятыми в эту семью.
Никто не знал точного возраста Тома. Ему было, возможно, девять, а может, и двенадцать лет, когда он был замечен бредущим в пустыне с разведывательного самолета Службы минеральных ресурсов. Он не потерялся в пустыне, он был у себя дома на этой огромной территории, Но чиновники правительственного департамента социальной защиты позже нашли его и привезли в Уорбертонскую миссию, полагая, что так нужно для его же пользы.
Здесь он получил возможность наблюдать, как нравы его народа развращались подачками со стороны правительства, и это производило на него тягостное впечатление. Когда приемные родители Лейлы предложили ему перебраться к ним в дом, Том воспользовался случаем, чтобы уйти из миссионерской организации и изучить обычаи и взгляды белых людей с намерением использовать это на благо своего народа. В чем и преуспел, всегда с гордостью думала о брате Лейла. Его приверженность к древней культуре своего народа дополнялась нравственным кодексом семьи Вильсонов, в основе которого лежала любовь ко всем страждущим и готовность помочь им независимо от цвета кожи, расы или религиозных убеждений.
Вряд ли Джим Фарли способен на такую самоотреченность. Он слишком самонадеян, слишком уповает на власть богатства. Но Лейла взывала о помощи не ради этого человека. Она просила за ребенка, за беспомощное дитя, которое оказалось в пустыне не по своей вине.
Том медленно кивнул.
— Я сделаю это ради тебя, Лейла. Сделаю все, что в моих силах, — пообещал он.
Она подарила ему сияющую благодарную улыбку и, даже не взглянув на Фарли, вышла, закрыв за собой дверь. Ноги у нее подкашивались, она почти бежала. Это стремление как можно скорее уйти отсюда было нелогично, если единственное, что связывало ее с Джимом Фарли, было спасение его племянницы, но Лейла не могла анализировать чувства, обуревавшие ее.
Она услышала шаги бегущего за ней человека. Даже не оборачиваясь, она знала, кто это. Ее сердце бешено колотилось. Она поспешно вышла через двери вестибюля, страстно желая, чтобы Фарли передумал и вернулся назад, к Тому. Ведь она сделала для него все что могла.
Лейла находилась в пяти шагах от места, где она оставила свой автомобиль, когда он окликнул ее: