Она повторяет все изгибы и выступы склона, все его неровности. Иногда по прямой было бы в шесть раз короче, но никогда дорога не идет там, где короче, а только там, где легче.
И до того она гениально проложена, так заботливо: вот тебе большие высокие ступени, если ты исполин и шагаешь семимильными шагами. А если ты маленькая тетечка в красных клетчатых штанах и тебя занесла сюда нелегкая — пожалуйста, сбоку под правую ногу врыт в землю средний камешек, чтобы оттолкнуться. Каждый твой шаг предусмотрен дорогой, каждая непредвиденная опасность. Пороги ревущих водопадов, низвергающиеся с заоблачной вышины? Смело ступай на уложенные по длине шага круглые тяжелые валуны. Горная река, несущая свои снежные воды с высот Аннапурны? От одного берега до другого протянут пускай с виду неказистый, но крепкий и проверенный веками подвесной бамбуковый мост.
Еще кроме каменных спусков и подъемов была упоительная прямая тропа в каньоне, когда справа от тебя высится гора, а слева — фью-у! — обрыв, уносящийся в бесконечность. Невероятное ощущение, когда ты стопой сквозь подошвы чувствуешь, какая живая тут земля.
Дорога это верное дело, то, на что можно положиться. А стоит тебе засомневаться — туда идти или куда? Если две дорожки расходятся? Пожалуйста, указатель: «ЛАНДРУНГ». И стрелочка.
Мы с Лёней шагаем по этой стрелочке, видим — бунгало, а из него нам навстречу выходит гурунг. Это такая горная народность, живущая на южных склонах Аннапурны. Он пожимает Лёне руку, важно затевает беседу:
— Вы русские? А русские разговаривают по-итальянски?
Месяц назад мимо проходил итальянец, он дал гурунгу урок итальянского языка.
— Чему же он вас научил? — я спрашиваю.
— О ривидерчи, Рома!.. — пропел этот полиглот.
— Все?
— Да! — сказал он, добавив: — Синьора!..
— Неплохо, — говорю я. И научила его единственной фразе, которую знала по-итальянски. Один мой приятель привез мне ее из Италии. У него под окнами каждое утро шествовал нищий с целой армией кошек. Тот катил перед собой тачку и вопил на весь Милан: «В Италии! В Америке! В Аргентине! В Испании! Кошки всего мира страдают от недоедания!»
Гурунг был в неописуемом восторге. А мы, отойдя от его дома, обнаружили, что сделали приличный крюк: он нарочно повернул стрелку к себе и провел специальную тропу мимо своего жилища, чтобы со всеми проходящими восходителями разговаривать по-итальянски.
На подходе к Ландрунгу нас ожидала еще одна встреча, о которой заботливо предупреждали авторы справочника. К тебе выходят люди с амбарной книгой и вежливо, но твердо предлагают сделать взнос
— Тебе осталось ровно пять ступеней! — он говорит. — Вставай, не валяй дурака, ты что, нас не видишь? Вон мы сидим под тентом, пьем чай.
Над нами двойной указатель. На стрелке в одну сторону написано «Чомронг». В другую, куда мы спускались, — «Гандрунг»!
— Тебе, Лёня, что Чомронг, что Гандрунг… — Я бормочу, улегшись на скамейке, закрыв глаза, протянув ноги, скрестив руки на груди. — А это две большие разницы!
— Надо бы отдать этим отчаянным русским нашу подробную карту, — с тревогой говорит венгерке индус. — Мне прямо страшно отходить от них далеко. Вот что значит настоящая группа риска.
— Ваша жена немедленно должна выпить витамин С! — волнуется венгерка.
— У нас с женой нету витаминов! — печально говорит Лёня. — Зато есть крем от ожогов «Спасатель». Тесть Лев Борисыч купил в Лавке Жизни перед отъездом. Возьмите помажьтесь, а то у вас руки в волдырях.
Растроганная венгерка отсыпала нам немного аскорбинки.
— Добрые, добрые мадьяры!.. И многомудрые индусы!.. — Лёня долго махал им вслед шейным платком. Те возвращались из своего похода. Мы Же, едва придя в себя от постигшей нас катастрофы, двинулись вперед.
12 глава
«Земля Санникова»
Теперь мы шли низом по дну глубочайшего ущелья вдоль бурной и полноводной реки. Она так оглушающе бурлила, что если я немного отставала, то Лёня уже не слышал моего крика.
Горы громоздились над нами, поросшие лиственницей, бамбуком, доисторически огромными листьями папоротника. Иногда этот папоротник начинал зловеще колыхаться, и мы испуганно смотрели, окаменев, потому что оттуда мог выйти вообще кто угодно —
Мы же только в сумерках взошли на подвесной бамбуковый мост — он до того был добротно сооружен и даже утрамбован плоскими каменными плитами, поскольку путь его пролегал над ревущим горным потоком, который и рекой-то не назовешь, а только порядочным водопадом. С таким там грохотом перекатывались валуны, мост захлестывает бурунами. Лёня встал посреди моста и, поджидая меня, записывал на диктофон рев этих талых снегов, один только Бог знает, откуда низвергающихся.
А я бреду — со своей тростью — еле тащусь! Меня саму-то шатает из стороны в сторону — да еще мост раскачивается, весь мир подо мной ходит ходуном…
Лёня сфотографировал этот драматический эпизод, потом в Москве фотографию вставил в рамку и подарил моей маме на день рождения. А та на нее смотреть не может.
— На этой фотографии, — говорит Люся, заливаясь слезами, — ты теперь всегда будешь идти по мосту — и никогда не дойдешь до берега!
По мокрым крутым ступеням мы поднялись на скалистую площадку — пустынную, без всякой растительности. Нас встретил хозяин просторной лачуги, рассчитанной на десять человек. Вместо окон там были сквозные отверстия: ни стекол, ни фанерки или картонки — ничего! Пока мы с Лёней огляделись, мне ветер все уши просвистел.
— Какой-то тут дискомфорт, — сказал Лёня. — Ты не находишь?
И мы перебрались к радушной тетушке по соседству. Комнатка небольшая, но уютная, как раз на две персоны.
Мы все разложили, рассупонились, стали показывать друг другу свои ранения, искать сочувствия: после того, как я загремела с лестницы, у меня был такой синяк — ого-го-го! У Лёни к ногтю большого пальца на руке присосалась пиявка, от выступившей на теле соли вся стала белой синяя рубашка!
И возникли проблемы в паху. (Мы специально солили воду, потому что в горах организм катастрофически обессоливается. И капали туда люголь и йодин! Вода получается противная, желтая, с привкусом йода, а что поделать?)
Быстро стемнело. Сын хозяйки принес нам простого белого риса, но очень-очень много. Мы попросили кипяченой воды («boiled water») — заварить ромашку. В довершении всех наших бед у нас расстроились животы.
— Но только boiled-boiled!!! — предупредил Лёня.
Кипятильник-то в районе Святой Аннапурны — полностью бесполезная вещь!
И в темноте давай жевать эту сухомотину, которую я приспособилась наваливать в растворимый суп, чтобы, во-первых, как-нибудь проглотить, и второе — ощутить хотя бы какой-нибудь вкус.