Ричард и Скотт склонились над картой, и оба по переменке водили указательным пальцем по красной линии пунктира: видимо, ею у них был отмечен путь миграции снежного человека в районе Аннапурны.
Лёня с ними разговорился, и те ему рассказали, что все надежды возлагают на Скотта, поскольку он в детстве ездил с отцом на рыбалку на озеро Лох-Несс и видел своими глазами Лохнесское чудовище. По шотландскому поверью, это приносит удачу в научных изысканиях. А во-вторых, профессор Роберт Хилл, прозектор Лондонского зоологического общества, который еще в пятьдесят втором году участвовал в Гималайской экспедиции, — он лично записал голос йети на пленку, научил Скотта имитировать крик самки, призывающей самца.
— Не верите? — спросил Ричард. — Ну-ка, Скотт!..
— Стоп-стоп-стоп! — сказал Лёня. — Никаких криков самки! У нашей экспедиции совсем другие цели, и мы бы не хотели…
Он стал тревожно озираться, вглядываясь в густой мрак, окутавший крошечную хижину размером со спичечный коробок, худо-бедно прилепившуюся к скале; с небес буквально низвергались потоки воды, грозящие смыть наш хрупкий шалаш в пропасть. Мы живо представили себе, что где-то там, на горном склоне, покрытом лесом, который возвышался над нами, в ужасной глухомани бродит вот этот самый, волосатый, неуловимый снежный человек. И вдруг из сумрака, снизу, до его чуткого слуха донесется призывный крик, он, конечно, примчится — они очень отзывчивые! — в окне появится его страшная косматая башка с горящим взором! А тут шутки шутит этот шотландский шалопай.
Поэтому Лёня и слушать не стал их рассказы, как кто-то когда-то увидел, что мохнатый великан спустился с высоких хребтов и мягко зашагал по снегу около стен монастыря Тхьямбоче близ Эвереста. А слишком напуганные, чтобы рискнуть рассмотреть его поближе, монахи столпились в кучу, били в барабаны и цимбалы, трубили в раковины, пока он не скрылся в ближайших зарослях. На южных склонах Канченджанги маячил таинственный темный силуэт с человеческими очертаниями, на нем не было никакой одежды — фигура отчетливо вырисовывалась на снегу, держалась совершенно прямо, изредка нагибаясь, чтобы выкопать корни карликовых рододендронов. В районе Аннапурны часто встречают следы на снегу, похожие на босые человеческие ступни, причем отпечатки пяти пальцев и подъема четкие, а пятки — расплывчатые и неясные.
— Кое-кто считает, и это авторитетные специалисты по животному миру в Гималаях! — возмущался Ричард, — что за снежного человека принимают рыжего гималайского медведя или крупную человекоподобную обезьяну из горного леса, которая от нечего делать забралась в зону альпийских лугов! А наш знакомый английский антрополог вообще заявил: «Что бы вы ни увидели в Высоких Гималаях, ничто не может быть принято всерьез, так как любой из нас, перешагни он за три с половиной тысячи метров, становится немного помешанным, и его начинают одолевать видения!»
Как вам это нравится???
— Присоединяюсь к мнению ученого светила! — сказал Лёня, увидев притороченные к рюкзаку Скотта скрученные веревки. Он мне потом признался, что подумал, мол, это у них арканы для поимки снежного человека.
Мы-то знаем, какие бывают «исследователи» с арканами и капканами.
Кстати, я им всерьез увлекалась, снежным человеком. Реликтовый гоминоид его называют или по-латински хомо троглодитус — старинное человекообразное существо, которому якобы не удалось превратиться в человека.
А может, он мог, но не захотел? Может, он тогда еще предвидел, что из этого превращения не выйдет ничего такого, к чему уж так, очертя голову, надо всем без разбору стремиться?
А только путником стал, вечным странником и наблюдателем.
Мало кто видел его, больше рассказывают о тихом ночном хрусте веток и утром — следах на снегу. Но сотни вполне авторитетных источников свидетельствуют о том, что снежный человек — бессловесный, незлобивый, какого-то на редкость несовременного вида, живет и живет с нами под одним небом. О диком лесном человеке упоминается в Библии и Коране. В старозаветном китайском медицинском атласе есть рисунок шерстистого существа, но сказано, что это «особый вид медведя, имеющего облик человека».
Китайцы зовут его ми-гё, в Гималаях — йети и мих-ти, англоязычный люд прозвал его бигфут — большая стопа, в Монголии — алмас и хун-гурэсу, наши северные народы поймут, о ком идет речь, если скажешь: вэнтут или комполен.
И когда я работала поваром в Заполярье на Кольском полуострове, слышала, рабочие рассказывали, что видели в тайге комполена.
— Пес как залает, как зарычит, потом лег на землю и жалобно завыл. Глядим, из общей палатки на задних лапах выходит зверь — плечистый, спина волосатая!.. Ну, думаем, медведь на кухне «сгущенку» ел. Вскинули ружья, хотели стрелять. Он оборачивается —… а это не медведь! То ли это была обезьяна то ли дикий человек. Без штанов, сплошь покрытый шерстью. С минуту смотрел на нас, не мигая. Такой взгляд у него — мурашки по спине! Никто не спустил курок, и он ушел.
Тут кто-то закричал:
— Да это ж наш Костя Вишин из Кандалакши!
И все захохотали.
Но человек, который рассказывал, даже не улыбнулся.
У меня такое впечатление, что люди, повстречавший снежного человека, не склонны шутить по этому поводу.
Я брала интервью на радио у Марины Попович, летчика-испытателя первого класса. В восьмидесятых годах она ездила с экспедицией Киевского Университета на Памир — так же, как шотландцы Скотт и Ричард, искать снежного человека. Поднялись на высоту три тысячи метров, разбили лагерь и начали круглосуточное дежурство.
В первые дни, она рассказывала, возникли признаки его таинственного присутствия. Причем опять-таки связанные со «сгущенкой», он прокусывал банки, переставлял вещи, подбрасывал камешки в костер.
— Нас было тридцать человек, мы дежурили по очереди. Те, кто дежурил в темноте, видели его почти все. ОН выходил из зарослей, а в руках нес большой огненный шар, — магнетическим, завораживающим голосом говорила Марина Попович, и послушать ее сбежалась вся редакция. Народ стоял за спиной у режиссера, там было яблоку некуда упасть. А мы с Мариной Лаврентьевной — в студии за стеклом. От ее историй замкнутое пространство наполнилось такими завихрениями и электрическими полями, что, все потом говорили, над нашими с ней головами чуть ли не полыхало северное сияние.
— Каждый раз, когда возникало это видение, — рассказывала Марина Попович, — некоторые участники экспедиции, попросту говоря, теряли сознание. Хотя нам было известно, что ОН может входить в волновое состояние — появляться и исчезать, читать мысли на расстоянии и общаться телепатически. Я дежурила только днем, в это время он никогда не приходил. И мне посоветовали: «А ты задай ему какой-нибудь вопрос!»
— Я решила разложить на земле разноцветные бумажные квадратики — красный, зеленый, желтый, голубой — и, как только стемнело, собравшись с духом, произнесла: «Если ты, снежный человек, находишься здесь, то выбери свой любимый цвет». Прошло несколько часов. Внезапно среди ночи кто-то коснулся моей щеки. А я сплю. Бдительно так сплю, полусплю. Вдруг, словно во мне самой, прозвучал голос:
«Я люблю зеленый цвет. Я един с природой».
— У меня психика, честное слово, нормальная, — заверила меня Марина Попович, летчик-испытатель, инженер-полковник ВВС…
В общем, было о чем потолковать с этими шотландскими парнями. Но поскольку Лёня заподозрил, что у них браконьерские намерения, он демонстративно уселся на ступеньку под навесом, подпер кулаком щеку и молча смотрел на Дождь и на чернейшие тучи, проплывавшие перед его взором.
А мне одной сложно осилить такие серьезные переговоры по-английски. Тем более, шотландцы говорят с шотландским акцентом. У меня — это еще в школе «англичанка» заметила — какой-то грубый йоркширский говорок. Возник языковой барьер.
Между тем я накопила столь обширный материал о разных таинственных явлениях на нашей планете, что написала об этом книгу под названием «ПОКА ГОРИТ СВЯЩЕННЫЙ ОГУРИЛ». Так предложил назвать ее мой сын. Я долго допытывалась, что такое ОГУРИЛ, но он молчал и загадочно улыбался.
Книгу решили выпустить и попросили передать ее на рецензию писателю и журналисту Ярославу Голованову. Я отвезла ему рукопись на дачу в Переделкино, а сама поселилась напротив — в Доме Творчества писателей. Через пару дней раздается стук в дверь.
— Кто там?
— Ярослав Голованов.
Открываю, и точно — стоит Голованов.
Я очень обрадовалась, ведь это мой кумир, блистательный журналист, непревзойденный, он все знал обо всем, про Землю и про Космос; сейчас его нет, к сожалению, на Земле, но это был уникальный писатель. Всю юность я отслеживала его статьи, вырезала из журналов и газет, они до сих пор у меня хранятся! И вдруг он сам, собственной персоной, пришел ко мне. Я прямо не знала, куда его усадить и чем угостить.
Он отдал мне рукопись и сказал:
— Книжка получилась хорошая. Одно мне не нравится — что вы стоите под флагом того, что
Советуем всем: никогда не губите
Диковинных странных тварей —
Их гибель вам принесет несчастья,
Но всегда зачтется услуга.
Да, разные чудища живут среди нас — правда, они таятся. К примеру, высунут свою маленькую голову на длинной шее из озера Лох-Несс. А потом снова спрячут — ищи-свищи его.
Но я найду, я думала тогда, лет десять тому назад, в точности как Скотт и Ричард. Я буду бежать рысью на север. Исхожу самые зловещие, дьявольские места на Земле буду мед заваривать в диких чащобах, научусь подражать его крику, стану звать, звать — вслух и про себя, во сне и наяву.
Потом выйду однажды из леса, наклонюсь воды попить из ручья и увижу снежного человека.
Скажу ему:
— Здравствуй, это я.
И он эхом ответит:
— А это я… Я… я…я…
И тогда я ему дам сахара и хлеба.
— Подожди, — сказал Лёня, случайно заметив, что я уезжаю с большим чемоданом. — Ты, конечно, найдешь его, я тебя знаю. Но от сахара у него заболят зубы, от хлеба будет пучить живот. Его могут взять в армию в принудительном порядке, использовать в тяжелой промышленности, бросить восстанавливать сельское хозяйство…
— Это все равно, — говорит он, — что к нам бы пришел таракан: «О, наконец-то я вас нашел! Сколько лет я лазал по трубам!..» А нам-то что?
— Пусть все ищут и не находят друг друга! — воскликнул Леонид. — Только так можно сохранить жизнь на Земле!
Мы легли на дощатые гималайские кровати, покрытые жесткими матрацами, укрылись самыми суровыми одеялами, под которыми мы когда-либо спали, ощутили под головами каменные подушки, и я задула свечу.
Из-за фанерной перегородки сквозь щели просачивался свет от карманного фонаря Скотта и Ричарда и доносились их приглушенные голоса. Они что-то бормотали.
— Наверное, карту читают. Или молитву, — предположил Лёня.
Мы закрыли глаза и долго слушали сквозь стук дождя и порывы ветра осторожные шаги крупных редких реликтовых животных, тихо бредущих по Земле под покровом ночи.
11 глава
Здравствуй, камень, вот моя нога!
В пять утра Лёня вскочил и побежал снимать картину «Восход над Гималаями». Включил камеру, усадил Никодима на пенек и — из-за его спины полчаса наблюдал, как появляется над горами солнце, заливая пики и долины лимонным светом. Одновременно он запечатлевал гималайский рассвет на фотоаппарат «Зенит».
Лёня вообще набрал столько аппаратуры, не подумал, что будет тяжело идти, — «Зенит», «Никон», цифровой магнитофон, плюс еще видеокамера. Вот это все практически составляло у него пол багажа. Не считая простого карандаша и блокнотика, куда он записывал свои немногословные стихотворения.
В снегах Аннапурны
Утренний свет из-за Мачапучхаре
ударил в глаза
Никодим глядел вдаль, на снега Аннапурны, и трепетал. Как он пойдет туда — такой маленький, слабый, да и как пройти — непонятно, хотя у него в рюкзачке лежала свернутая в рулон карта Непала, предусмотрительно нарисованная Лёней перышком под увеличительным стеклом. Тысяча и одна опасность подстерегала его на этом пути. Пиявки для него как питоны одно неловкое движение — и можно сорваться в пропасть, орлы его могут унести, он может погибнуть! Но Никодим твердо решил дойти до самого снега и посвятить это путешествие своему товарищу — такому же тряпичному человеку Аркадию, которого я смастерила первым, шила его четыре месяца, но потеряла в Москве, в Центральном доме литераторов.
Лёня снимал и снимал, как поднимается солнце, записывал пенье птиц, поющих гимн утру, пока у него не сел аккумулятор.
А надо сказать, хозяин лачуги, в которой мы ночевали, не сознавался, что здесь нет электрического света. Он объяснил туманно, что мы вчера ужинали при керосиновой лампе из-за грозы.
Лёня тоже надеялся на лучшее, на то, что «электрификация всей страны» не обошла высокие Гималаи и тут горит лампочка Ильича! Иначе без подзарядки аккумулятора нам пришлось бы тащить в гору тяжелую, но бесполезную видеоаппаратуру.
— Просто у нас во всем Аннапурново временно вырубили электричество, — успокаивал себя Лёня.
Мы потом в справочнике прочитали: был тут один из Японии, его прозвали «электрический японец». Он им во всем Аннапурново провел электричество! Но горные непальцы эту электростанцию как-то незаметно для себя разломали. Зачем им? Рис они готовят на огне, а вечером зажигают свечи.
Мы позавтракали опять белым рисом без всего и тронулись в путь. Сразу пошел крутой подъем, а потом очень долгий спуск по еще не высохшим от дождя камням. Камни мокрые, скользкие, я поскользнулась, упала и ударилась об острый каменный край. Даже не сразу нам стало понятно — могу ли я двигаться, как ни в чем не бывало?
Встаю, иду дальше, прихрамывая, а Леня:
— Если ты подвернешь или сломаешь ногу, сама будешь виновата, знаешь почему?
— Почему?
— Потому что ты думаешь не о том. И глазеешь по сторонам. Тут надо сосредоточенно идти и говорить каждому камню: «Здравствуй, камень. Вот моя нога»!
В самом деле, у нас на пути каждый камень достоин был и приветствия, и особой благодарности. Эту дорогу лет тридцать назад горные жители под верховодством англичан строили вручную, осторожно и уважительно, подчиняясь рельефу гор.