— Ну, — сказал Данн, — я пошел. — Он отвернулся от Дёрка с его детским просящим взглядом, добавив напоследок: — Загляни как-нибудь к нам в Центр. Просто иди по тропе вдоль края, это всего несколько дней пути. — А еще опасность, унылые болота, сырость. Уже стоя спиной к Дёрку, он закончил: — Вот увидишь, ты легко доберешься. — Хотя для Дёрка, Данн знал, путь будет совсем не легким. Он разбирался в лодках и в море, но мало ходил пешком и привык к спокойной жизни на островах.
Данн сделал первый шаг по тропе, ведущей наверх, и тут же услышал первый всплеск весел.
Ему казалось, что его тело разом пропиталось серым гнилым воздухом болот, налилось холодной тяжестью… Что-то гнетет его, признал Данн наконец. Он снова обернулся. Дёрк уже не греб. Он стоял с веслами в руках, все еще у самого берега, и не сводил глаз с Данна. «Мы столько времени провели рядом, он бросил из-за меня свой остров и потерял девушку. Он мой друг», — думал Данн.
— Дёрк, обязательно приходи в Центр! Я буду ждать тебя! — крикнул он.
Дёрк сел на скамью спиной к Данну и с силой заработал веслами, навсегда исчезая из жизни Данна.
Данн смотрел ему вслед, надеясь, что Дёрк хотя бы один раз обернется. Но так и не дождался.
Он двинулся вверх, погружаясь в туман. Его одежда тут же промокла. И лицо… тоже стало влажным… Но не по любящей и любимой Марианте лил он слезы, а если и по ней, то сам того не знал.
Карабкаясь по камням, Данн думал: «Ведь я всегда так делаю. Какая польза в том, чтобы оглядываться назад и горевать о прошлом? Если нужно уйти откуда-то… уйти от кого-то… тогда ты просто уходишь. И всю свою жизнь я именно так и поступал».
Целый день ушел у него на то, чтобы добраться доверху. И там он сразу услышал голоса, говорящие на неизвестном ему языке. Данн притаился за камнем, весь промокший, в неудобной позе. «Я сошел с ума, я поистине сошел с ума, раз по собственной воле покинул острова», — думал он. Там, на солнечных островах, витали благоуханные запахи, ласкал кожу морской бриз. Это было самое приветливое и самое красивое место из всех, где побывал Данн.
После мягкой постели Марианты ночевка на холодных камнях показалась мучением. Он проснулся рано, надеясь выйти на тропу до того, как ее заполнят беженцы. Но обнаружил, что ручеек несчастных измученных людей уже возобновил свое течение. Данн скользнул в него и тут же стал одним из них. Так будет лучше, чтобы окружающие не изучали с подозрением его тяжелый мешок. Кто они, эти беженцы? Они отличались от тех людей, которых видел здесь Данн три года назад. Еще одна война? Где? На каком языке они говорят? Или на нескольких языках?
Он шагал вместе со всеми, но его быстрая энергичная походка все равно привлекала внимание, как Данн ни старался слиться с общим потоком. Сытый, здоровый человек всегда отличается от больных и голодных.
На обочине дороги его взгляд задержался на кучке костей, и он вышел из толпы, встал над ними. На длинных костях он различил отметины клыков, а одна из них треснула. Никакая птица не сумела бы раздробить кость. Что за животные обитают в этих пустошах? Возможно, уже прижились снежные псы. А кости… должно быть, это останки тех двух несчастных подростков. Данн никогда не задумывался над тем, как выглядели они с Маарой в глазах незнакомцев, дружелюбных или враждебных, когда сами шли на север. Не задумывался до тех пор, пока не увидел этих двух подростков среди болот, словно гонимых навстречу ему ветром. А теперь снова они, но уже обратившиеся в горстку костей. «А ведь подобный жребий вполне мог выпасть и нам с Маарой, — думал Данн, — не окажись судьба к нам благосклонна».
И он постоял там, словно в траурном карауле, потом сорвал несколько веточек вереска и вставил их в глазницу одного из двух выбеленных черепов.
Вскоре впереди показался холм с темной полоской леса наверху. Данн предположил, что среди деревьев будет много народу. После долгого перехода по трясинам все были рады найти приют под лиственной сенью, на твердой почве. Так и оказалось: под каждым деревом, каждым кустом лежали или сидели люди. Среди них попадались и дети, хнычущие от голода. Маленький домик Касс был уже недалеко и стоял в стороне от пути, которым двигались отчаявшиеся беженцы. Поэтому Данн решил дойти до него и осторожно свернул в сторону, чтобы его маршрут остался незамеченным.
Дверь знакомой хижины стояла нараспашку, а на крыльце лежал огромный белый зверь, который при виде Данна поднял голову и взвыл. Через миг он подскочил к Данну, повалился на землю и стал тереться об его ноги, радостно скулить и лаять. Данн сел на корточки, чтобы поздороваться с Раффом, и так увлекся встречей, что не сразу заметил Касс. Она была не одна. Рядом с ней стоял мужчина, тор, как и она, невысокий и крепкий — и опасный, судя по внимательному уверенному взгляду. Касс окликнула Данна:
— Видишь, он вспомнил тебя, он ждал тебя, ждал днями и ночами напролет, выглядывал на тропе… — А мужчине она пояснила: — Это Данн, я говорила тебе о нем.
Что именно она говорила мужу, Данн мог только догадываться. Однако встречен он был не с враждебностью, а всего лишь с настороженностью. Его пригласили в дом, сначала Касс, а потом и ее муж, Нолл, которого она тем временем представила. Данн застал супругов за трапезой, чему весьма обрадовался. До Центра еще идти и идти, а его запасы продовольствия уже заканчивались. Снежному псу велели сидеть у входа в дом, рядом с открытой дверью, — чтобы отпугнуть тех сообразительных беженцев, которые сумели отыскать дорогу к жилищу.
Нолл вернулся из городов Тундры, заработав там достаточно денег для того, чтобы жить некоторое время дома, с женой, но скоро ему придется снова уйти. Припасы и деньги, принесенные им, уже заканчивались. Это был довольно приятный мужчина, который, правда, всегда держался настороже. Данну легко было с ним, он был рад наконец встретить человека, которого он понимал, который сам прошел через многие испытания. Острова уже превращались в далекое воспоминание, в сказочный полузабытый сон, и прощальная улыбка Дёрка (как и упрек, застывший в его глазах, хотя Данн старался вычеркнуть это из памяти) уходила в прошлое. Да, рыбакам приходится иной раз бороться со штормами, но было что-то такое внизу, что одновременно затягивало и расслабляло.
Невзирая на пробиравшие до костей сырость и холодные туманы, приходящие в лес с болот, Данн думал: «Вот это мое. Все-таки я не рожден жить в покое».
Касс не скрывала от мужа, что рада видеть Данна. Она даже взяла его за руку в присутствии Нолла. Тот лишь улыбался и кивал, говоря:
— Добро пожаловать, добро пожаловать…
Снежный пес на время покинул свой пост, чтобы подойти к Данну и положить голову ему на колени.
— Этот зверь хорошо охранял меня, — сказала Касс. — Даже не знаю, сколько раз в дверь ломился неизвестно кто, но стоило Раффу залаять, как все разбегались.
Потом Данн, не переставая почесывать Раффа за ушами (собака отказалась вернуться к двери), рассказал о том, как спустился с обрыва к Нижнему морю и добрался до островов. О Марианте он умолчал, чувствуя на себе пытливый взгляд Касс, которая хотела разглядеть в его глазах тень другой женщины.
Касс и Нолл слушали рассказ гостя словно сказку о выдуманном мире и все повторяли, что когда-нибудь они тоже отправятся к Нижнему морю и сами посмотрят, что за странные люди живут там, что за невиданные рощи растут на островах.
Когда настала ночь, Данн лег на подстилку у двери, вспоминая о том, как некогда лежал вместе с Касс и щенком на широкой кровати. Теперь к нему прижимался только выросший снежный пес, тихонько подвывавший от счастья.
Данн подумал о том, что они с Касс подходили друг другу. Раньше он никогда не задумывался о том, подходит ли он тем, с кем рядом живет в тот или иной период своей жизни. Во всяком случае, ничего подобного он не ощущал, пока жил с Кайрой. Но ведь Мааре он подходит? Для Маары он хорош? Однако с ней такой вопрос не возникал. А как насчет Марианты? Нет, там было что-то другое. Ну, а в Касс его прежде всего привлекала доброта. Данн не мог забыть, как она обнимала его, когда он плакал, как они вместе выхаживали щенка.
Утром он позавтракал вместе с хозяевами и наконец сказал, что должен идти дальше. Поросшие деревьями склоны холма были все еще полны беженцами, возможно, уже другими, подошедшими в течение вечера и ночи. Снежный пес занервничал, что-то подозревая. Он скулил и даже прихватил зубами рукав Данна.
— Рафф понимает, что ты уходишь, — сказала Касс. — Он не хочет, чтобы ты уходил.
Ее глаза говорили Данну, что она тоже этого не хочет. Нолл, ее муж, опять только улыбался. Вот уж кто не огорчится из-за ухода Данна.
Рафф проводил гостя до двери.
Нолл заметил:
— Похоже, он помнит, что ты спас ему жизнь.
Данн погладил пса, обнял его за мощную шею и сказал:
— Прощай, Рафф.
Но животное вышло вместе с ним за дверь. Пес лаял и оглядывался на Касс и Нолла, но шел за Данном.
— Эй, Рафф! — воскликнула Касс. — Ты никак бросаешь меня!
Собака завыла, глядя на хозяйку, однако не отставала от Данна, который изо всех сил старался не оглядываться, чтобы не приманивать пса. Потом вслед за ним побежала и Касс, прихватив со стола хлеб, рыбу и кое-какую еду для собаки. Она сказала Данну, когда догнала его и муж не мог их слышать:
— Возвращайся ко мне, возвращайся вместе с Раффом, прошу тебя.
Данн громким голосом посоветовал Касс приглядеть себе другого щенка. Он сказал, что со стороны обрыва двигаются стаи собак и что одна из них вполне может занять место Раффа. Касс не стала возражать, хотя и могла бы сказать, что это уже будет совсем не то, что Рафф. Она просто опустилась на колени перед псом и обняла его, а Рафф облизал ее лицо. Потом Касс поднялась и, не взглянув больше ни на Данна, ни на Раффа, вернулась к мужу.
— Так, значит, Рафф, ты вспомнил меня даже несмотря на то, что прошло столько времени? — сказал Данн, когда они отошли от хижины Касс и Нолла, но еще не влились в поток беженцев.
Он опустился перед Раффом на колени и зарылся лицом в его шерсть. Собака положила морду ему на плечо, и вот — снова он плачет! «Вот кто мой настоящий друг», — думал Данн.
Ручеек беженцев взволновался при виде Данна и снежного пса. В их сторону повернулись головы, руки легли на рукояти ножей, появились дубинки. Данн прокричал заранее:
— Не волнуйтесь, он ручной!
Эту фразу он повторил на нескольких языках, но его, кажется, никто не понял. Большего эффекта Данн добился, когда ступил в ряды путников — с ножом в руке. Люди подвинулись, освобождая ему место в общем потоке. Данн опасался камня, который вполне могли бросить из задних рядов, однако пощупал толстую шерсть пса и успокоился — такую камень не возьмет. Оставалось лишь беречь его вытянутый нос, яркие глаза, выглядывающие из белой гривы, да следить за маленькими подвижными ушками. Поэтому Данн постоянно оглядывался, чтобы никто и не думал напасть на его друга. Однако таких попыток и не было. Все мысли беженцев были поглощены страхом и голодом, необходимостью добраться до безопасного места. Так они и шли, Данн и его друг снежный пес, который все время посматривал на хозяина, чтобы проверить, все ли с ним в порядке. День прошел без приключений, и к вечеру Данн стал искать то место, где три года назад он свернул с тропы и увидел в воде очертания трех белых фигур.
Место это оказалось дальше, чем он ожидал. Ведь сейчас они шли медленно, так как Данн оберегал Раффа от возможного нападения, а тогда, по пути из Центра, Данн бежал со всех ног с еле живым щенком на руках. Он и не знал, что сумел тогда пробежать такое расстояние. Наконец он увидел знакомые очертания промоин посреди кочек и покинул ряды беженцев, шагнув на едва видную стежку. В воде по-прежнему что-то белело. Два больших, мутных под слоем воды пятна. Рафф встал рядом с хозяином, посмотрел туда, куда смотрел Данн. Потом пес взглянул на лицо Данна, снова на воду. После чего заскулил тревожно; казалось, что он хочет прыгнуть в воду. Данн как следует ухватил пса за гриву и сказал:
— Нельзя, Рафф. Нет, нельзя.
Вода была очень холодной. Вокруг стеблей тростника образовались настоящие стекляшки и иглы льда. Снежные псы утонули в болоте три года назад, но смутные очертания белых фигур до сих пор оставались на том же месте. Плоти и костей там, конечно, уже не было, только шкура, плотная мохнатая шкура. Рафф завыл, испугав беженцев, шедших поодаль; те остановились, оглядываясь. Данн погладил пса по голове, вспоминая, как стоял здесь с мокрым неподвижным тельцем щенка на руках.
Он повел Раффа прочь от мрачного места по вязкой тропке среди трясины, и все время пес оглядывался, даже когда злосчастную промоину скрыли заросли тростника. Он, очевидно, помнил, что здесь произошло. Помнил если не события, то боль.
Данн держал руку на шее животного, когда они вновь присоединились к беженцам. Он приговаривал:
— Рафф, Рафф, все хорошо, я с тобой, я всегда буду с тобой. Все будет хорошо.
Снежный пес коротко лаял в ответ и все глядел и глядел на Данна.
Впереди была ночь, что несло с собой новые трудности. Насколько помнил Данн по прошлому разу, на этой тропе не было ни единого укрытия, где можно было бы поспать. То есть ночлег нужно искать под обрывом. Там кое-где росли кусты, но до них могли добраться наиболее крепкие из беженцев, а они непременно попытаются сделать это под покровом темноты. Данн проголодался, да и Рафф тоже, но юноша видел, какими взглядами пожирали люди его увесистый мешок. Он знал, что последует, если кто-нибудь увидит, как он скармливает драгоценную пищу дикому животному. Наконец он заметил под обрывом большой валун, замерший на вершине другого камня. Между ними виднелась щель. Пробраться в нее было довольно сложно. Данн решил, что изможденные беженцы на это не способны. И он скользнул с края обрыва вниз, добрался до камня, влез на него и забился в щель. Рафф последовал за ним одним прыжком. Далеко внизу поблескивало Нижнее море; несколько черных точек на востоке — покинутые Данном острова. Вечернее небо превратилось в жемчужное озеро, подкрашенное розовым румянцем. Люди устраивались на ночь под кустами вдоль дороги. Те, кто не успел занять удобное место, пытались согнать более удачливых. Вспыхивали ссоры и даже драки. Невидимый за камнем, Данн теперь мог раскрыть свой мешок и дать Раффу хлеба с рыбой. По пути животное вдоволь пило воду из болот. Через некоторое время взошла луна, и очень кстати: Данн приметил тени, крадущиеся вниз по склону. Он крикнул на них, и тени тут же превратились в трех улепетывающих парней, которые хотели, видимо, присоединиться к трапезе. Рафф все не мог успокоиться, ерзал, пытался скулить. Данн сжимал его пасть руками и шептал:
— Тихо, не шуми.
И Рафф наконец лег, положил голову на широкие лапы и неподвижно уставился на край обрыва. Так прошла ночь. С первым проблеском солнца по тропе побрели беженцы. Кое-кто из них изловчился и наловил рыбы, используя вместо сети одежду, — на обочинах лежали рыбьи кости.
Следующая ночь прошла в расщелине между камней, на приличном расстоянии от остальных путников. Рафф лежал, прижимаясь к Данну, и Данн радовался этому: было тепло.
День сменялся днем, и наконец тропа разделилась надвое: влево, на юг, отходила более широкая дорога. Вела она к обмелевшим болотам, была менее опасна, и поток путников тоже разделился. Данн знал, что эта дорога ведет через всю Тундру. Он пытался подсказать тем, кто свернул на нее, что ничего хорошего впереди их не ждет, но беженцы лишь молча смотрели на него с непонимающим видом. Те, кто остался на тропе, идущей вдоль обрыва, замедлили шаг. Из-за того, что народу стало меньше, исчезла необходимость торопиться, чтобы занять удобное место, чтобы тебя не оттеснили, чтобы первому найти редкую и скудную пищу. Как ни странно, чаще стали возникать стычки, особенно в случаях, когда один из беженцев подозревал другого в том, что тот прячет еду. Они окружили Данна и снежного пса, потому что мешок Данна, уже значительно похудевший, все еще не опустел и аппетитно бугрился. Раффу достаточно было зарычать и сделать несколько коротких прыжков в сторону забияк, и они разбежались. После этого Данн счел необходимым свернуть на тропку, идущую на юго-запад. Путь по ней пролегал через трясину, но идти было можно. А чуть погодя дорога пошла вверх, стало суше, появились кусты и травянистые участки. Там и обнаружил Данн некое строение — даже не дом, а сарай, притулившийся справа от тропы. На двери кто-то нацарапал: «Беженцам вход запрещен». Он постучал и крикнул: