Может, ниточка — это угрожающие письма, приходившие после его публикации о торговле детьми в Китае? Статья не могла не перевернуть жизнь многих американских семей, которым эта тема была близка.
Дети — это святое: так скажут все родители на свете, готовые ради защиты своего потомства на все, вплоть до убийства.
Эндрю задумался, как бы поступил он сам, если бы усыновил ребенка, а потом какой-то журналист обвинил бы его в невольном соучастии в гнусных делах, утверждая, будто ребенок, прежде чем попасть к нему, якобы был украден у родителей?
— Я бы, наверное, до конца своих дней проклинал того, кто открыл этот ящик Пандоры… — пробормотал Эндрю.
Как быть, если не сомневаешься, что твой ребенок рано или поздно узнает правду, ставшую достоянием общества? Разбить сердце ему и себе и вернуть законной семье? Или жить во лжи и ждать, чтобы он, повзрослев, бросил тебе упрек, что ты закрывал глаза на страшное преступление?
Работая над прошлой статьей, Эндрю лишь слегка касался всех этих тяжелых тем. Скольких американских отцов и матерей он поставил в невыносимое положение? Впрочем, значение имели только факты, его ремеслом было раскопать истину. Как говаривал его отец, каждый смотрит на мир со своей колокольни.
Зачеркнув Олсона, он сделал себе пометку: перечитать те три анонимных письма с угрозами.
А его журналистское расследование в Аргентине? Диктатура, правившая там с 1976 по 1983 год, без колебаний рассылала по всему миру убийц, чтобы убрать противников режима или тех, кто мог разоблачить преступления военных. Времена изменились, но методы самых упертых остаются прежними.
Это его расследование тоже многим не по нраву. Нельзя исключать, что ему вынес смертный приговор кто-нибудь из членов бывшей военной хунты, важный чин из ВТУФА[3] или одного из секретных концлагерей, куда тайно свозили людей, затем подвергали пыткам и убивали.
Эндрю начал составлять список людей, которых он расспрашивал в свое первое посещение Аргентины. По понятным причинам в этот список не попали те, с кем он говорил во второй командировке. Вернувшись в Буэнос-Айрес, он постарается усилить бдительность.
— Как обычно, ты думаешь только о своей работе, — упрекнул он себя вслух, переворачивая страничку блокнота.
А как насчет бывшего бойфренда Вэлери? Она никогда о нем не говорила, но два года совместной жизни что-то да значат. Мужчина, которого бросили ради другого мужчины, может представлять опасность.
От мыслей о стольких людях, у которых могло бы появиться желание его угробить, у Эндрю пропал аппетит. Он отодвинул тарелку и встал.
Возвращаясь на работу, он вертел в кармане купленное колечко, не желая ни на секунду задуматься над промелькнувшим у него в голове подозрением.
Нет, Вэлери ни за что бы на такое не пошла!
«А ты уверен?» — нашептывал внутренний голос, от которого, словно от ледяного ветра, у него застывала кровь.
* * *
В четверг первой недели своего воскрешения — это словечко приводило его в ужас всякий раз, когда он мысленно его произносил, — Эндрю, торопясь, как никогда, отправиться в Буэнос-Айрес, занялся уточнением последних деталей поездки.
От замены отеля он отказался, ведь там у него состоялись важные для дальнейших поисков встречи.
Девушка из тамошнего бара по имени Мариса снабдила его адресом кафе, где собирались бывшие члены Народной революционной армии и партизаны-монтонерос, пережившие концентрационный лагерь. Благодаря ей он свел знакомство с одной из матерей площади Мая — женщин, чьих детей похитили и, видимо, убили армейские коммандос. Эти женщины, бросая вызов диктатуре, годами не покидали площадь, потрясая плакатами с фотографиями своих исчезнувших сыновей и дочерей.
Мариса была необыкновенно привлекательна, и Эндрю не остался равнодушен к ее прелестям. Легенды о красоте аргентинок оказались чистой правдой.
* * *
В 11 часов позвонил Саймон с предложением вместе пообедать. Этой их встречи Эндрю не помнил, но надеялся, что подробности разговора придут ему на память за едой.
Как только Саймон заговорил о звонившей ему накануне женщине, своей знакомой по зимнему курорту, Эндрю вспомнил, что этот обед прошел очень скучно. Саймон уже в который раз увлекся особой с броской внешностью, но без малейшего чувства юмора. Эндрю хотелось поскорее вернуться к статье, поэтому он перебил друга на полуслове.
— Говоришь, эта девица живет в Сиэтле и заявилась на четыре дня в Нью-Йорк? — выпалил он.
— Да, и решила позвонить мне, чтобы я показал ей город! — заявил светящийся от счастья Саймон.
— Через неделю мы с тобой будем сидеть за этим же столиком, и ты, пребывая в отвратительном настроении, признаешься, что тебя провели. Она ищет простака вроде тебя, чтобы он выгуливал ее три дня кряду, оплачивал ее счета и предоставил местечко для ночлега. Вечером ты приведешь ее к себе, а она скажет, что страшно устала, повернется к тебе задницей и уснет сладким сном. Вся благодарность — предоставленное тебе право чмокнуть ее на прощание в щеку.
Саймон от недоумения широко разинул рот:
— Как это — задницей?
— Тебе нарисовать?
— Откуда ты знаешь?
— Знаю, и все!
— Завидуешь? Ну и дурак.
— Со времени твоего новогоднего отпуска прошло уже пять месяцев. И как, ты получаешь от нее весточки?
— Нет, но, учитывая расстояние от Сиэтла до Нью-Йорка…
— Поверь, она просто открыла свою записную книжку на букве «П», где у нее перечислены простофили.
Счет оплатил Эндрю. Этот разговор заставил его вспомнить новогодние выходные и событие 1 января, когда его сбила машина, выехавшая из ворот полицейского участка на Чарльз-стрит. Его профессией были журналистские, а не криминальные расследования, требовавшие особых познаний и навыков. Сейчас ему мог пригодиться полицейский, даже отставной. Он поискал и нашел номер телефона детектива Пильгеса.
10
Простившись с Саймоном, Эндрю позвонил детективу. На том конце включился автоответчик, он постеснялся оставить сообщение и повесил трубку.
Придя в редакцию, он почувствовал озноб, потом вступило в поясницу, да так резко, что ему пришлось повиснуть на лестничных перилах. Эндрю никогда не жаловался на спину, и этот приступ напомнил ему о неминуемом приближении смертельной развязки. Если неизбежность смерти и дальше будет так заявлять о себе, подумал он, то надо позаботиться о болеутоляющих средствах.
Главный редактор, возвращавшаяся с обеда, застала его на лестнице: он корчился от боли и задыхался.
— Эндрю! Вам нехорошо?
— Честно говоря, случалось чувствовать себя лучше…
— Вы такой бледный! Позвонить 911?
— Не надо. Просто схватило поясницу, сейчас пройдет.
— Отправляйтесь-ка домой, вам надо отдохнуть.
Эндрю поблагодарил Оливию и отправился в туалет, где долго брызгал водой себе в лицо.
Эндрю казалось, что он видит в зеркале смерть, маячащую у него за спиной. Он услышал собственное бормотание:
— Тебе достался приз, старина, но если ты не хочешь выпустить его из рук, то придется пошевелить мозгами. Не считаешь же ты, что так происходит со всеми! Ты накропал столько некрологов, что должен понимать, что значит остановившийся счетчик. Теперь гляди в оба, не упускай ни одной мелочи, дни проходят, и дальше они будут пролетать все быстрее.
— Опять беседуешь сам с собой, Стилмен? — спросил вышедший из кабинки Олсон.
Застегнув молнию на брюках, он подошел к соседнему с Эндрю умывальнику.
— Плохое настроение, — ответил тот, подставляя под струю голову.
— Вижу. В последнее время ты вообще очень странно себя ведешь. Не знаю, что ты задумал, но наверняка что-то подозрительное.
— Ты бы занялся своими делами, Олсон, а не лез в мои.
— Между прочим, я тебя не выдал! — гордо заявил Олсон, видимо считавший себя героем.
— Молодец, Фредди, ты становишься мужчиной.
Олсон ухватил за край бумажное полотенце и дернул что было сил.
— Вечно не работает! — Он ударил по пластмассовой крышке кулаком.
— А ты напиши об этом статью! Это будет лучшее произведение Фредди Олсона в сезоне — «Проклятие сушилок».
Олсон метнул в него недобрый взгляд.
— Остынь, я пошутил, не принимай все за чистую монету.
— Ты мне не нравишься, Стилмен, и не мне одному. Многие в газете не выносят твою заносчивость, просто я не притворяюсь. Нас много — тех, кто только и ждет, чтобы ты оступился. Рано или поздно ты рухнешь с пьедестала.
Настала очередь Эндрю внимательно посмотреть на коллегу.
— Кто еще принадлежит к развеселому клубу ненавистников Стилмена?
— Проще перечислить тех, кто к нему не принадлежит.
И Олсон, окинув Эндрю презрительным взглядом, покинул туалет.
Эндрю, превозмогая боль, нагнал его у лифта:
— Слушай, Олсон, я был неправ, что тебя ударил. У меня сейчас неважный период. Ты уж меня извини.
— Ты серьезно?
— Коллеги должны учиться уживаться.
Фредди долго смотрел на Эндрю, потом выдавил:
— Ладно, Стилмен, извинения принимаются.
Он протянул руку. Чтобы ее пожать, Эндрю потребовалось сверхчеловеческое усилие. У Олсона вечно были мокрые ладони.
Всю вторую половину рабочего дня Эндрю не мог справиться с чувством усталости, не дававшим ему писать. Он воспользовался этим, чтобы еще раз прочесть начало своей статьи — краткий обзор событий в Аргентине в период диктатуры.
Эндрю Стилмен, «Нью-Йорк таймс»
Буэнос-Айрес, 24 марта 1976 г.
В результате нового государственного переворота к власти приходит новый тиран. Запретив политические партии и профсоюзы, введя на всей территории страны цензуру, генерал Хорхе Рафаэль Видела и члены военной хунты развертывают небывалую в Аргентине кампанию репрессий.
Ее целью провозглашается предотвращение восстания в любом виде и устранение любого заподозренного в несогласии. В стране начинается настоящая охота на людей. Противники режима, их друзья и родные, как и все, кто высказывает мысли, не совпадающие с консервативными ценностями христианской цивилизации, считаются террористами независимо от возраста и пола.
Правящая хунта создает тайные тюрьмы, особые полицейские бригады и отряды из военнослужащих трех родов войск. От эскадронов смерти нет спасения.
Под командованием региональных начальников они займутся похищениями, пытками, убийствами всех заподозренных в симпатиях к оппозиции. За десять лет правления хунты превратятся в рабов или бесследно исчезнут более тридцати тысяч человек, мужчин и женщин всех возрастов, чаще совсем молодых. Сотни новорожденных детей отнимут у матерей и отдадут сочувствующим режиму. Будут методично уничтожаться сведения о происхождении этих детей, а сами они получат новые родословные. Власть насаждает жесткую христианскую мораль: отнимать невинные души у родителей с извращенными идеями и спасать их, передавая в достойные семьи.
Некоторых «исчезнувших», как их называют, станут закапывать в общих могилах. Других в местах заключения будут погружать в наркоз, тайком грузить в самолеты и живьем сбрасывать в реку Рио-Гранде и в океан.
От этой бойни не останется следов, бывшим главарям хунты ничего не смогут инкриминировать…
Эндрю в сотый раз пробежал глазами список виновников этих зверств, сгруппированных по провинциям, городским районам, местам заключения. Требовалось много часов, чтобы прочитать имена палачей, а потом вникнуть в их показания, в тщательно вычищенные протоколы допросов. После восстановления демократии эти варвары обрели почти полный иммунитет от преследования благодаря спешно принятому закону об амнистии.
Занимаясь этой кропотливой работой, Эндрю не переставал искать следы некоего Ортиса: судя по предоставленной главным редактором информации, он прошел весьма символичный путь от простого солдата до молчаливого соучастника массовых зверств.
Почему именно он? Оливия Стерн назвала его судьбу настоящей загадкой. Где угодно, что в Аргентине, что в других краях, раз за разом встает один и тот же вопрос: как власти удается превращать нормальных людей в заплечных дел мастеров, как может отец семейства возвращаться домой, целовать жену и детей после того, как целый день мучил и убивал других женщин и детей?
Эндрю один раз уже почти расколол Ортиса. Вдруг теперь кто-то из бывших сообщников этого негодяя, кто-то из его однополчан догнал Эндрю на аллее Ривер-парка?
В этой теории имелась одна нестыковка. Эндрю убили за два дня до выхода его статьи, так что о мести речи идти не могло. И все же, напомнил он себе, в этот раз, вернувшись в Буэнос-Айрес, он должен проявлять еще большую бдительность, чем в прошлой жизни.
Чем больше Эндрю размышлял, тем больше убеждался, что нуждается в помощи. Он снова набрал номер детектива Пильгеса.
Отставной полицейский решил, что этот звонок не предвещает ничего хорошего: уж не решил ли Эндрю засудить его после того случая у ворот участка?
— Да, у меня болит спина, только вы ни при чем, — успокоил его Эндрю. — Мой звонок никак не связан с вашим чересчур энергичным способом выезда со стоянки.
— В таком случае чему обязан? — с облегчением спросил Пильгес.
— Мне надо срочно с вами увидеться.
— Я бы пригласил вас на чашечку кофе, вот только я живу в Сан-Франциско, далековато, знаете ли.
— Вот как… — пробормотал Эндрю.
— А что за срочность? — спросил Пильгес, помедлив.
— Можно сказать, дело жизни и смерти.
— Если речь о преступлении, то я в отставке. Но могу порекомендовать вам одного своего нью-йоркского коллегу, детектива Лукаса из шестого участка. Я доверяю ему, как самому себе.
— Я знаю, что вы в отставке, но вы почему-то вызвали у меня доверие. Инстинкт, наверное.
— Понимаю…
— Это вряд ли. Я попал в совершенно нелепое, чудовищное положение.
— Я вас слушаю. Поверьте, к нелепым положениям я привык.
— По телефону этого не объяснишь. Вы ни за что мне не поверите… Простите за неуместный звонок. Желаю вам приятного вечера.
— У нас в Сан-Франциско еще день.
— Тогда приятного дня, детектив.
Бросив трубку, Эндрю стиснул себе голову ладонями и попытался собраться с мыслями.
Через час он встречался с Вэлери, поэтому пора было привести себя в чувство, иначе он испортит этот необычайно важный вечер. Свою квоту эгоизма он исчерпал в прошлой жизни.
* * *
Как и в первый раз, он сделал ей предложение. Она пришла в восторг от колечка, которое Эндрю надел ей на палец, и растроганно заверила его, что сама бы выбрала именно такое.
После ужина Эндрю позвонил Саймону и тут же передал трубку Вэлери, чтобы она сообщила ему новость; потом они позвонили Колетт.
У подъезда дома в Ист-Виллидж Эндрю почувствовал, как у него в кармане вибрирует телефон.
— Я обдумал наш разговор, — сказал знакомый голос. — Моя жена будет только рада, если я сбегу от нее на несколько дней. Уйдя в отставку, я никак не могу найти себе места… Небольшое развлечение мне не повредит. В общем, завтра утром я вылетаю. Воспользуюсь несколькими днями свободы, чтобы навестить в Нью-Йорке старых друзей. Предлагаю встретиться завтра в девять вечера в том же месте, где в прошлый раз. Не опаздывайте, мистер Стилмен. Вы разбудили во мне любопытство.
— До завтра, детектив. Девять вечера, у «Фрэнки», — ответил Эндрю с огромным облегчением.
— Это кто? — спросила Вэлери.
— Никто.
— Значит, завтра вечером с тобой уговорился поужинать никто?
* * *
Зал тонул в полутьме. Детектив Пильгес ждал его за дальним столиком. Садясь, Эндрю сверился с часами.
— Я пришел раньше времени, — успокоил его детектив, пожав ему руку.
Официант принес меню, детектив прищурился.