— Что за манера устраивать в ресторанах потемки? Ничего не вижу! — Он достал из кармана очки.
Эндрю наскоро ознакомился с меню и отложил его.
— Здесь подают неплохое мясо, — сказал Пильгес, тоже решив не вчитываться в меню.
— Мясо так мясо, — согласился Эндрю. — Как долетели?
— Ничего хорошего! Разве в наше время можно приятно провести время в воздухе? Но вернемся лучше к цели моего появления. Чем я могу вам помочь?
— Вы можете помочь мне поймать того, кто меня… — Эндрю замялся, не сумев договорить, — кто попытался меня убить, — закончил он.
Пильгес поставил пиво на стол.
— Вы обратились в полицию?
— Нет.
— Если вас действительно пытались убить, то начинать надо было с этого.
— Все очень сложно… Скажем так: этого еще не произошло.
— Не понимаю. Вас уже попытались убить или только попытаются?
— Если я отвечу на этот вопрос искренне, то, боюсь, вы примете меня за ненормального.
— А вы попробуйте.
— И попытались, и еще только попытаются. То и другое, детектив.
— Насколько я понимаю, вы стали жертвой покушения и полагаете, что преступник повторит свою попытку?
— В некотором смысле.
Пильгес жестом подозвал официанта. Когда тот, приняв заказ, отошел, он уставился на собеседника.
— Я провел шесть часов в тесной консервной банке на высоте тридцать тысяч футов, торопясь на ваш зов. Вы мне симпатичны, к тому же я перед вами в долгу после того, как чуть было вас не переехал…
— Просто зацепили, на мне не осталось ни царапины.
— В этом городе, кишащем психами, так и норовящими засудить первого встречного за любую ерунду, вы могли бы рассчитывать на неплохое возмещение от моей страховой компании. Но вы меня отпустили, и я решил, что налетел в порядке исключения на честного человека. Еще тогда я почувствовал, что вы встревожены. За сорок лет карьеры нюх меня редко подводил. Поверьте, я с таким сталкивался — вы и представить не можете! Если я начну рассказывать, вы примете меня за еще более ненормального, чем вы сами. Так что либо вы все мне выкладываете, либо я доедаю свой бифштекс и отправляюсь спать. Я ясно выражаюсь?
— Яснее не бывает, — простонал Эндрю, закатывая глаза.
— Я вас слушаю. Терпеть не могу есть остывшее! — И инспектор принялся за еду.
— Девятого июля меня убили.
Инспектор посчитал на пальцах.
— Получается десять месяцев назад. Позже вы изложите мне обстоятельства. Сначала скажите, почему вы считаете, что вашей жизни снова будут угрожать?
— Вы не поняли. Меня убили этим летом.
— Сегодня только одиннадцатое мая, да и у вас, по-моему, вполне живой вид…
— Я вас предупреждал.
— Для журналиста вы очень путано выражаетесь. Если я правильно понимаю то, что вы стараетесь до меня донести, то вы убеждены, что девятого июля вас убьют. Почему именно эта дата?
— Это еще сложнее…
И Эндрю подробно рассказал о том, что произошло с ним на аллее Ривер-парка утром 9 июля, и о своих невероятных переживаниях после этого.
Дав ему выговориться, детектив залпом выпил все пиво и заказал еще.
— То ли у меня дар притягивать самые странные дела, то ли это какое-то проклятие.
— Почему вы так говорите?
— Вам этого не понять.
— Мы нашли друг друга!
— В общем, об этом я вам расскажу в другой раз. Давайте сначала: вы утверждаете, что вас убили, и вы сразу после этого перенеслись на два месяца назад. Вы делали томографию? У вас все в порядке с мозгами? — насмешливо спросил детектив.
— Не делал.
— Вот с чего надо было начинать! Наверное, где-то у вас в мозгу образовался сгусток, из-за которого вам мнится всякая невидаль. У меня есть в Сан-Франциско знакомая нейрохирург, шикарная женщина, она тоже много чего пережила. Могу с ней созвониться, у нее наверняка найдется коллега в Нью-Йорке, вы к нему запишетесь и…
— А если я скажу, что могу рассказать обо всем, что произойдет до начала июля?
— Тогда вы ясновидящий.
— Нет, просто у меня отличная память, и я запомнил все, что пережил за последние два месяца своей жизни.
— Отлично, по крайней мере, это не ранний Альцгеймер. Серьезно, Стилмен, вы сами верите в то, что несете?
Эндрю промолчал, Пильгес дружески похлопал его по руке.
— Конечно верите. Почему я? Господи, чем я перед Тобой провинился?
— Ничего страшного, — тихо сказал Эндрю, — я не сомневался, что не смогу вас убедить. На вашем месте я и сам бы не…
— Вы любите спорт? — перебил его Пильгес, глядя на телеэкран над барной стойкой.
— Как все.
— Только не оглядывайтесь. Показывают матч «Янкис» и «Маринерс» из Сиэтла, скоро он завершится. Можете назвать окончательный счет?
— Точно не помню, но могу сказать, что вопреки всем ожиданиям «Маринерс» отлично начинают сезон, а «Янкис» ждут нелегкие времена.
— Так сказал бы любой болельщик «Маринерс».
— Чтобы житель Нью-Йорка болел за «Маринерс»? Вы шутите? В общем, «Янкис» вырвутся вперед на последних минутах и одержат победу.
— Пока что на это не похоже… — вздохнул Пильгес.
— Купите завтра утром «Нью-Йорк таймс». На первой странице вы прочтете об обстреле американским военным флотом иранского корабля, участвующего в блокаде Ормузского пролива.
— Вы же сами журналист «Нью-Йорк таймс», Стилмен! Вам не поразить меня своими знаниями о содержании очередного номера вашей же газеты.
— Об этом обстреле будет сообщено в коммюнике Пентагона примерно в двадцать три тридцать; газету заканчивают верстать в полночь, а до нее еще далеко. Ладно, если не верите, то слушайте: завтра днем на городок Гарднер во Флориде обрушится торнадо. Центр города будет буквально стерт с лица земли.
— Вы помните об этом потому, что постоянно слушаете метеосводки?
— Нет, просто мои будущие тесть и теща живут в Аркадии, а это городок милях в тридцати оттуда. Хорошо помню тревогу моей будущей жены, а так как это происходило через два дня после того, как я сделал ей предложение, то я запомнил дату.
— Поздравляю вас и ее! Какие еще доказательства?
— Днем машина «скорой помощи» собьет конного полицейского. У бедняги будет перелом ключицы. Но это не все: его лошадь придется умертвить. Моя жена — ветеринар в конной полиции Нью-Йорка. Торнадо и гибель лошади — это для Вэлери слишком: у нее был такой стресс, что я даже испугался… В общем, я украл у вас сегодня вечером достаточно времени и не имею желания продолжать эту неприятную для меня игру. Я вас сюда заманил, так что говорите, сколько я вам должен за авиабилет.
— Лучше заплатите по счету, а билеты — это мои трудности, я уже большой мальчик. Хотя — спасибо за предложение.
Эндрю заплатил и поднялся.
— Мне пришла в голову одна мысль, Стилмен. Предположим, у вас действительно дар предвидеть на два месяца вперед. Почему бы тогда не попытаться что-то предотвратить?
— Потому что мне не дано менять ход событий. В тех редких случаях, когда я пытался сделать это в последние дни, я всего лишь задерживал те или иные события на несколько часов.
— В таком случае что заставляет вас думать, что вы можете помешать вашему убийству?
— Надежда, отчаяние — в зависимости от моего настроения в тот или иной момент.
И Эндрю, простившись с детективом, покинул ресторан.
Пильгес остался за столиком, погруженный в раздумья. Он досмотрел до конца матч, где «Янкис» на последних минутах пробили хоум-ран и одержали победу.
11
Эндрю не стал ждать и вместо того, чтобы ознакомиться с очередным номером «Нью-Йорк таймс» на работе, купил его в киоске на углу. На первой странице красовалась статья Фредди Олсона, срочно поставленная в номер после сообщения Пентагона, сделанного за полчаса до запуска газеты в печать. Крейсер ВМФ США произвел предупредительный выстрел в направлении иранского фрегата, слишком быстро приближавшегося к судам Шестого флота в Ормузском проливе. Корабль не пострадал и уплыл восвояси, но напряжение между двумя странами, и так нараставшее день ото дня, еще усилилось.
Эндрю надеялся, что детектив прочтет статью. Днем, заглянув в сводку новостей на мониторах редакционного зала, он позвонил Вэлери и поспешил ее успокоить: торнадо, получивший категорию F5 по шкале Фудзиты, разрушил не городок ее родителей, а населенный пункт неподалеку. Она могла не переживать за них: он соврал (с благой целью), что только минуту назад выяснил, что Аркадию беда обошла.
Зная, что будет дальше, но еще не имея возможности сказать ей об этом, он зашел в цветочный магазин, заказал букет пионов и приложил к нему визитную карточку со словами любви. Вечером он будет к ней особенно внимателен.
Вторую половину дня он посвятил своим поискам. Сказанное накануне вечером детективом навело его на размышления. Почему не попытаться изменить ход событий?
Желая избежать стычки с Олсоном, он всего лишь оттянул ее на несколько часов, причем вылилась она в нечто более серьезное, чем в изначальном варианте.
Придя покупать кольцо перед тем, как сделать предложение, пускай и в другой ювелирный магазин, он, как ни странно, выбрал ту же самую вещицу.
Так, может, все-таки стоит воспользоваться приобретенным опытом? Вдруг во время следующей поездки в Буэнос-Айрес ему удастся вырвать признания у человека, который в прошлый раз проявил упорство? Если у майора Ортиса развяжется язык, главный редактор поместит материал Эндрю на первой полосе, как только ознакомится с ним, и тогда он сможет повезти жену в свадебное путешествие сразу после свадьбы.
«Вернуться и начать все сызнова…» — написал Эндрю на форзаце своего блокнота. О такой возможности мечтает любой. Исправить собственные ошибки, добиться успеха там, где потерпел неудачу… Жизнь предоставляла ему второй шанс.
«Значит, никакого „Новеченто“?» — спросил тихий внутренний голос.
Эндрю прогнал эту мысль и собрался уходить, чтобы успеть домой до возвращения Вэлери. Но тут зазвонил телефон: телефонистка сообщила, что его спрашивает полицейский детектив.
— У вас и впрямь дар, — сказал Пильгес вместо приветствия. — Почти безошибочно!
— Почти?
— У всадника перелом бедра, а не ключицы, это случай похуже. Не стану вас обманывать: утром, открывая газету, я еще подозревал, что вы мошенник высшей пробы. После торнадо, как ни страшны были кадры по телевизору, я еще не был готов расстаться со своим предубеждением. Но меньше часа назад я говорил с другом, сотрудником шестого участка. По моей просьбе он навел справки и подтвердил, что днем машина «скорой» врезалась в конного полицейского. Вы не могли все это угадать.
— Никак не мог.
— Нам надо снова встретиться, мистер Стилмен.
— Как насчет завтра?
— Чтобы спуститься вниз на лифте, вам потребуется гораздо меньше времени. Я уже жду вас в вестибюле вашей редакции.
* * *
Эндрю пригласил Пильгеса в бар отеля «Мариотт». Детектив заказал виски, Эндрю, не задумываясь, попросил «Фернет» с колой.
— Так кто может желать вам смерти? — спросил Пильгес. — И почему этот вопрос вызывает у вас улыбку?
— Я уже составляю список. Не думал, что он получится таким длинным!
— Если хотите, давайте по алфавиту, может, так вам будет проще, — предложил Пильгес, вооружившись записной книжкой.
— Сначала я заподозрил Фредди Олсона, коллегу-журналиста. У нас взаимная неприязнь. Правда, вчера я с ним помирился — на всякий случай, для профилактики.
— Злоба бывает неистребимой. Вам известно, почему он вас ненавидит?
— Профессиональная ревность. В последние месяцы я часто подвергал его материалы резкой критике.
— Если бы мы отправляли коллег к праотцам всякий раз, когда они наступают нам на ногу, на Уолл-стрит все бы друг друга перерезали. Хотя все возможно. Что дальше?
— Я получил три письма с угрозами убить меня.
— Какой вы странный, Стилмен! Говорите об этом как о рекламных буклетах!
— Так иногда бывает.
И Эндрю кратко поведал о выводах проведенного им в Китае журналистского расследования.
— У вас сохранились эти письма?
— Я сдал их в службу безопасности.
— Заберите, я хочу завтра же их прочесть.
— Письма анонимные.
— Полной анонимности в наше время не бывает. На них можно найти отпечатки пальцев.
— Конечно — мои собственные и сотрудников службы безопасности.
— Эксперты-криминалисты умеют отделять зерна от плевел. Конверты у вас остались?
— Наверное, а что?
— Полезная штука почтовый штемпель. Такие письма часто пишут в приступе ярости, а ярость заставляет терять осторожность. Отправитель может опустить свою угрозу в почтовый ящик рядом с собственным домом. Это займет время, но нужно будет разыскать родителей, усыновлявших детей из того приюта, и проверить их адреса.
— Я об этом не подумал…
— Насколько я знаю, вы не сыщик. Итак, коллега по редакции, три письма с угрозами… Вы говорили, что список длинный. Кто еще?
— В данный момент я занят не менее деликатным расследованием деятельности некоторых военных во времена аргентинской диктатуры.
— Вы кого-нибудь крепко прижали?
— В центре моей статьи — один майор военно-воздушных сил. Его подозревают в участии в «рейсах смерти». Судом он оправдан, но его история стала для меня путеводной нитью.
— Вы встречались с этим человеком?
— Да, но не смог его разговорить. Надеюсь, во время следующей поездки я добьюсь от него признаний.
— Если верить вашим странным словам, вы уже совершили эту поездку в вашем прошлом?
— Совершенно верно.
— Я думал, вмешиваться в ход событий вам не под силу.
— Я считал так еще вчера вечером, но уже то, что вы здесь, что мы с вами ведем этот разговор, которого раньше не было, как будто доказывает обратное.
Пильгес позвенел кубиками льда в своем стакане.
— Попробуем внести ясность, Стилмен. Вы доказали, что обладаете определенным даром предвидения, но полностью поверить на этом основании всему, что вы плетете, — это шаг, которого я пока еще не сделал. Давайте остановимся пока на версии, смущающей меня меньше всего.
— Это на какой же?
— Вы утверждаете, будто вас собираются убить, а поскольку вы наделены инстинктом, вызывающим по меньшей мере уважение, я согласен оказать вам кое-какую помощь. Будем считать, что вам действительно грозит опасность.
— Пожалуйста, если вам так проще. Вернусь к только что сказанному: не думаю, что этот бывший майор аргентинских ВВС притащился за мной сюда.
— Он мог отправить за вами своих людей. Почему вы сделали именно его основным персонажем вашей статьи?
— Он находится в центре дела, которое мне поручила разматывать главная редакторша. «История народов трогает читателей только тогда, когда связана с людьми из плоти и крови, с которыми можно себя отождествлять. Без этого даже самые подробные отчеты, даже самые кошмарные ужасы остаются лишь цепочками событий и дат». Я ее цитирую! У нее были основания считать, что поведать о жизненном пути этого человека — значит рассказать о том, как по воле своих правительств или из ложно понятого патриотизма обычные люди могут превращаться в форменных мерзавцев. В наше время это любопытный сюжет, вы не находите?
— Эта ваша главная редакторша — вне подозрений?
— Оливия? Абсолютно! У нее нет никаких оснований меня ненавидеть, мы с ней отлично ладим.
— До какой степени отлично?
— Вы на что-то намекаете?
— Вы ведь скоро женитесь? Насколько я знаю, ревность бывает не только профессиональной, и ревновать способны не только коллеги-мужчины.
— Это ложный след, между нами нет ни малейшей недосказанности.
— А вдруг она смотрит на это по-другому?
Эндрю обдумал вопрос детектива.
— Нет, честное слово, я не могу себе этого представить.
— Что ж, значит, мы не включаем в число подозреваемых вашу Оливию…
— Стерн. Оливия Стерн.
— Как пишется эта фамилия?
— Так и пишется: пять букв.
— Спасибо. — Детектив занес фамилию в свой блокнот. — А ваша будущая жена?
— В каком смысле?