Доминик выругала себя за бестактность и покаянно прошептала:
— Прости, я не знала…
Ее шепот превратился в почти беззвучный шелест, когда она поняла, что выражение сочувствия сейчас уже не к месту. Какие бы у нее ни были разногласия со своей семьей, мать, отец и сестра все-таки оставались для нее самыми близкими людьми. И даже если не оказывали ей поддержку, в которой она нуждалась, все равно физически присутствовали в ее жизни.
Конрад остановил машину у ее дома. Доминик уже думала о том, что сейчас поднимется к Джулии и заберет Чака. Какое счастье иметь сына, который является твоей плотью и кровью!
Она жалела, что спросила Конрада о его родных, но оправдывала себя тем, что давно хотела узнать, какая у него семья. Сам он никогда не заговаривал о своих родителях или о каких-либо других родственниках. Доминик считала, что любая информация о его жизни поможет ей лучше понять и самого Конрада.
Теперь, когда она знала о его неудавшемся браке и о трагической гибели родителей, Доминик уже не удивлялась, почему Конрад иногда отгораживался от людей невидимым барьером. Внешне он казался совершенно независимым и самодостаточным человеком, но Доминик чувствовала, что он, так же как и она, эмоционально уязвим.
— Не хочешь зайти на минуту?
— А ты не устала? — неуверенно спросил Конрад.
Доминик покачала головой.
— Мне надо расслабиться после всей этой нервотрепки с Дастином.
Конрад выключил двигатель и, повернувшись к ней лицом, проникновенно сказал:
— С удовольствием помогу тебе в этом.
Доминик нравился его низкий бархатистый голос, от которого у нее по коже бежали приятные мурашки. Конрад был единственным, с кем ей хотелось бы отдохнуть в конце долгого рабочего дня.
Взявшись за руки, они поднялись на второй этаж. Под дверью лежала записка: «Чак ночует у нас. Увидимся завтра утром. Джулия».
Доминик подошла к раковине и стала наливать воду в чайник. Конрад положил руки ей на плечи и сказал:
— Я бы предпочел выпить вина.
Она отставила чайник в сторону и обернулась.
— Я тоже. Какое вино будем пить? Ты ведь хранитель винного погреба.
Каждый раз, когда Конрад приходил к Доминик на ужин, он приносил с собой вино, иногда одну-две лишних бутылки, и тогда шутливо просил Доминик убрать их в «винный погребок», роль которого исполнял деревянный подвесной шкафчик.
Конрад остановил выбор на бутылке красного сухого вина.
— Это бордо. Будем пить его и представлять, что находимся на Лазурном берегу. Так, что тут написано?.. Ага… В моем вольном переводе с французского, это примерно звучит так: красное вино, которое согреет вам сердце и…
Они устроились на диване в гостиной, и Доминик чувствовала, как восхитительное вино помогает ей расслабиться.
— Я рад, что ты спросила о моих родителях, — тихо сказал Конрад через какое-то время. — Не люблю говорить на эту тему, но иногда трудно держать все в себе.
Доминик увидела в его глазах боль и тоску и поняла, что ему надо выговориться. Когда-то она поверяла Конраду свои тайны, теперь пришла ее очередь стать благодарной слушательницей.
— Я уже смирился с этой потерей, — продолжал он, больше обращаясь, впрочем, к самому себе, чем к ней. — Но в какой-то степени я виню себя за их гибель.
— Почему? — удивилась Доминик, услышав в его голосе страдание.
— Все началось с того момента, когда я решил не заниматься общей медициной. — Голос Конрада звучал глухо. — Отец пришел в ярость, узнав, что я перешел на работу в туристическую фирму. Он сказал, что всю жизнь мечтал, что его сын станет семейным доктором, которого люди будут знать и уважать. Что это мечта помогала ему тянуть лямку на заводе за гроши. — Конрад умолк и глубоко вздохнул, словно собираясь с силами, чтобы продолжить свою грустную историю. — И я решил доказать ему, что я не неудачник. Купил для них с мамой авиабилеты со скидкой, чтобы они прилетели ко мне в Гонконг на пару недель. Родители были в восторге от такого путешествия. Накануне вылета они позвонили мне и сказали, что с нетерпением ждут встречи со мной. Я должен был встретить их в аэропорту.
Доминик порывисто обхватила голову Конрада руками и прижалась губами к его щеке. Так она обычно делала, когда Чак просыпался, увидев страшный сон. Конрад уткнулся лицом в ее плечо, и Доминик почувствовала, что он весь дрожит. Она по-матерински держала его в своих объятиях до тех пор, пока Конрад не успокоился.
— Не кори себя, ты ведь хотел подарить им кусочек счастья. И ты не виноват, что все так печально закончилось.
Он поднял голову и с болью возразил:
— Я хотел покрасоваться перед родителями, показать им, на что способен. Если бы я только не купил те проклятые авиабилеты…
— Мы не должны оглядываться назад и говорить: вот если бы… Мы с тобой пошли по жизни своим, нелегким путем. И мы не знали, что нас ждет впереди.
Конрад улыбнулся.
— Ты права. Как нас назвал твой отец? Паршивые овцы?
Доминик тоже заулыбалась, почувствовав, как тягостное напряжение, висевшее в гостиной, уходит.
— И он, наверное, прав, — сказала она.
— Ты не находишь, что у нас с тобой много общего? — спросил он хриплым низким голосом.
Конрад обнял ее, и Доминик ощутила возбуждающую дрожь. Сейчас их объединяли эмоции и чувства, которыми они делились в этот вечер. Как только Конрад овладел ее губами, Доминик поняла, что на этот раз не станет бороться со своими желаниями.
Конрад начал ласкать ее, прокладывая путь от ее шеи к ложбинке на груди мелкими нежными поцелуями. Его возбуждение тоже росло. Он поднял голову и испытующе посмотрел Доминик в глаза.
— Я хочу остаться с тобой на ночь, — прошептал он, — даже если я буду лишь держать тебя в объятиях до утра. Я понимаю, что Ларри травмировал твою душу и тебе потребуется время, чтобы преодолеть свою фригидность, но…
— Фригидность?! — с негодованием повторила Доминик, отпрянув. — Почему ты решил, что я фригидна?
— Извини, фригидность — это просто эмоциональное слово. Я имел в виду, как ты себя вела каждый раз, когда я пытался приблизиться к тебе. И я сужу по тому, что ты рассказала мне о твоем печальном опыте с тем типом.
— Я только сказала, что Ларри был негодяем. Я не говорила тебе, что… — Доминик замолчала, не желая произносить то, о чем старалась забыть.
Конрад снова привлек ее к себе и положил ее голову себе на плечо.
— Продолжай, Доминик. У нас сегодня ночь откровений. О чем ты не сказала мне?
— О том, что Ларри насильно овладел мной, когда я приходила в себя после лихорадки и после того, как он дал мне седативный препарат. Я подумала, что мне все это снится, когда очнулась и увидела… — Доминик не смогла описать боль и унижение, которые испытала тогда.
— Значит, ты не любила его?
Доминик потрясла головой.
— Я думала, что люблю, когда познакомилась с ним… Мне только-только исполнилось девятнадцать, а он был первым мужчиной, который разбудил во мне сексуальное желание. Он сказал, что хочет жениться на мне… Ларри умел быть очень обаятельным, если ему что-то было нужно. Все это происходило во время моего медленного выздоровления после болезни, поэтому предложение стать женой врача, который якобы спас меня от смерти, казалось мне очень лестным. Я была молода, ослаблена болезнью и находилась за тысячи миль от дома и родных. — Доминик нахмурилась. — Но я решила, что наши сексуальные отношения начнутся только после того, как мы поженимся. Помимо консервативного воспитания, я была еще очень слаба.
Доминик снова замолчала и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Воспоминания о том жутком периоде жизни давались ей нелегко.
— Не нервничай, — ласково прошептал Конрад. — Не продолжай, если тебе трудно.
Она заверила его, что справится, рассудив, что, если Конрад будет знать правду, это пойдет их отношениям лишь во благо.
— После того как Ларри взял меня силой, мое отношение к нему изменилось. Но он пытался убедить меня, что поступил так, потому что очень любит меня. Уверял, что хотел выяснить, совместимы ли мы сексуально. А я, молодая дурочка, поверила. Но это был единственный раз, когда мы… Ну, ты понимаешь.
— А после Ларри у тебя были другие мужчины?
— Ты задаешь очень личный вопрос! — вспылила Доминик. — После того отвратительного случая я даже подумать не могла о том, чтобы…
— И ты стала фригидной?
— Нет!
Конрад обнял ее и прижал к себе.
— Доминик, тебе не кажется, что нам пора уладить наконец эту проблему? Если ты доверишься доброму заботливому доктору, который пообещает никоим образом не пугать тебя и…
— Но я совсем не испугана, — возразила она, купаясь в блаженстве, которое разливалось по ее телу от близости Конрада. — Я больше не могу ждать, ты…
Он взял ее на руки и отнес в спальню. Его глаза были полны нежности и желания, он выжидающе смотрел на Доминик. Она видела, что Конрад гадает, действительно ли она хочет его или ею движет желание избавиться от старых страхов.
— Конрад… — Доминик поцеловала его в губы и привлекла к себе.
Она сгорала от нетерпения — Конрад отомкнул в ее душе какой-то другой источник желания, совсем не похожего на то, что она чувствовала к Ларри.
Когда Конрад понял, что Доминик реагирует на его ласки и желает именно его, он превратился в более требовательного и страстного любовника. Руками и губами он ласкал ее тело, которое еще не очень хорошо знал, и делал это неторопливо и умело.
Доминик притянула его лицо и языком обвела контур чувственного рта Конрада. Телесный голод ее возрос, желание достигло самой высокой точки накала. Они обретали друг друга с все разгорающейся страстью. Поцелуи становились жаднее, ласки — безудержнее. Доминик казалось, что она, изголодавшаяся по мужской ласке, никогда не сможет утолить этот голод.
Но наступил момент, и она была уже не в темной спальне своей квартиры, а в мире ослепительного блеска и жаркого пламени. Неистовый исступленно-ликующий крик вырвался из ее груди в порыве экстаза, прежде чем Конрад впился в ее губы, шепча какие-то бессвязные слова. Задыхаясь, они взлетели на недосягаемую вершину и затем упали, обессиленные, но наполненные новой энергией и жизнью.
Сквозь приоткрытые шторы в комнату пробивались лучи утреннего солнца. Еще не открыв глаз, Доминик почувствовала, что не одна в своей теплой уютной постели. На одеяле сидела Фэнси и урчала, как хорошо смазанный мотор.
Конрад перевернулся на спину, одеяло сползло, и Доминик увидела его загорелое тренированное тело. Ее снова охватило возбуждение. Конрад открыл глаза, и его губы расплылись в медленной полусонной улыбке. Он протянул к Доминик руки и привлек ее к себе.
— Я забираю свои слова назад. Мы можем сказать со всей определенностью, что я ошибался. Ты не фригидна.
Доминик лукаво улыбнулась.
— Лучше скажите, доктор, что вы совершили чудесное исцеление прошлой ночью. Одиннадцать лет — слишком большой срок, чтобы надеяться снова прийти в норму.
В этот момент на прикроватной тумбочке зазвонил телефон, и Доминик неохотно сняла трубку.
— О, Джулия, слава Богу, это ты! Я уж испугалась, что звонят из больницы. Как там Чак?
— Как всегда, прекрасно. Завтракает с Билли на кухне. Знаешь, я подумала… В общем, пусть он побудет у нас еще немного.
— Спасибо. Я сегодня проснулась позже, но уже встаю, так что…
— Я видела машину Конрада во дворе, поэтому и говорю: не торопись.
— Ага, увидела — и сразу сделала выводы?
Джулия рассмеялась и с чувством сказала:
— Счастливая!
Конрад провел языком по ее шее, и Доминик заторопилась:
— Ну ладно, Джулия, мне надо вставать. Дай мне десять минут на сборы.
— Не торопись, я сказала. Занимайся своими делами.
— Спасибо. — Доминик положила трубку и повернулась к Конраду.
Он смотрел на нее влюбленными глазами. Она с радостью утонула бы в этих темных таинственных колодцах, где отражалось их обоюдное желание, вспыхнувшее с новой силой.
Но Доминик ждали дела, и, кроме того, надо было уделить внимание сыну. Теперь мне придется делить свою любовь между двумя мужчинами. Одна любовь для сына и совершенно другая, не похожая на первую, — для любовника. Значит, теперь так я буду думать о Конраде? И как долго это продлится между нами?
Доминик высвободилась из его объятий и начала собирать одежду, в беспорядке разбросанную на полу. Но она уже знала, что сегодня ночью ее жизнь изменилась необратимо.
А что ждет ее дальше?
9
— Мам, ничего с нами не случится. Джулия сказала, что мы уже большие…
Чак смотрел на мать так, словно та только что свалилась с луны и ничего не понимала. Доминик собрала грязные тарелки со стола и поставила их в раковину.
— Пошли спросим мою маму еще раз, — шепнул приятелю заскучавший Билли. — Если мы не выйдем сейчас, то опоздаем.
— Я знаю, — прошипел в ответ Чак и вопросительно посмотрел на мать. — Ну как, мам?
Доминик знала, что дискуссия бесполезна — она, конечно, отпустит сына. Не может же она всю жизнь держать Чака на привязи! Он уже должен приспосабливаться к самостоятельной жизни в этом большом и сложном мире. Нью-Йорк не самое безопасное место на земле, но Чак должен учиться избегать опасностей, подстерегающих подростка на каждом углу большого города. И ей, матери, надо учиться справляться со страхом за жизнь своего ребенка.
— Будьте особенно внимательными при переходе улицы. Если услышите вой сирены «скорой помощи» или полицейской машины, имейте в виду, что они не останавливаются на красный свет…
— Мам, у нас в школе были уроки по личной безопасности, — жалобно протянул Чак. — Мы же уже не маленькие, ты же знаешь. — И подставил ей щеку для поцелуя.
Это было что-то новенькое! Обычно, когда рядом находился кто-то из его друзей, Чак уходил, небрежно бросив: «Пока».
Не успела Доминик сесть за стол, чтобы выпить кофе, как зазвонил телефон. Неужели с работы?!
— Доминик Барнес слушает.
— О, какая ты важная сегодня!
Доминик расслабилась, услышав голос Джулии.
— Ребята только что ушли, — сказала она. — Ты разрешила Билли пойти в школу одному?
— Я и звоню по этому поводу. Можно, я сэкономлю на телефоне и спущусь к тебе на минутку? У вас есть время, сестра Барнес? — шутливо осведомилась Джулия.
— Давай. Да, как ты себя чувствуешь? Билли сказал, что у тебя болела голова.
— Мне просто нужно было спокойно посидеть и подумать. Спасибо, что накормила его завтраком.
— Ну ладно, не будем терять времени, спускайся!
Доминик посмотрела на себя в зеркало. Белая блузка и темно-синий костюм, только что взятый из химчистки, новые колготки.
— Проходи, наливай себе кофе, Джулия! Я сейчас! — крикнула Доминик, услышав, как хлопнула входная дверь.
— Великолепно выглядишь! — одобрила Джулия, когда ее подруга появилась в кухне.
— Надоевшее великолепие, — проворчала Доминик. — Каждый день одна и та же форма. Я иногда завидую девчонкам, которые работают в учреждениях, ведь они могут менять одежду хоть каждый день.
Джулия вздохнула.
— Ты, по крайней мере, ходишь на работу, а я?
— Ты смотришь за мальчиками, и благодаря тебе я могу работать. Без тебя я бы ничего не достигла.
— Я рада, что у Билли есть друг. Но наши ребятки растут, и скоро не будут нуждаться в моей опеке. Доминик, я решила пойти работать, — неожиданно заявила Джулия. — В газете я прочла объявление, что супермаркету требуются люди для заполнения полок товарами перед открытием магазина. Если бы ты могла кормить Билли завтраком по утрам, ребята ходили бы в школу самостоятельно. А я приходила бы с работы где-то после ланча и поила бы их чаем.
Доминик представила, как ее хрупкая подруга каждое утро ни свет ни заря расставляет по полкам сотни банок, коробок и пакетов. Умница Джулия способна на большее, но, с другой стороны, надо же с чего-то начинать!
— Если тебя устраивает эта работа, то иди, — сказала Доминик. — А с ребятами ты, кажется, придумала очень удачно.
— А Конрад не станет возражать, если Билли будет завтракать у тебя?